У незримой границы

ДВА АПЕЛЬСИНА

Ночное дежурство проходило сравнительно спокойно. Вызовы кончились, часы показывали уже за полночь. Можно было и отдохнуть. Я стал читать книгу, но тут дверь открылась и в комнату вошла пожилая женщина. По облику посетительницы сразу можно было сказать, что пришла она не с добрыми вестями.

Назвав себя, женщина принялась рыться в сумочке в поисках документа. Однако я сказал ей, что предъявлять паспорт нет необходимости: я знал ее по афишам камерных концертов. Женщина была бледна, и руки ее дрожали так, что поданную мною воду она почти всю расплескала. Немного придя в себя, она заговорила; при этом меня не оставляло впечатление, что меня она вовсе и не замечает и говорит сама с собой:

- Он убит, несомненно, убит… Бандиты убили, а милиция сидит и почитывает книжки. Негодяи…

После этого ей стало настолько плохо, что пришлось вызвать «Скорую помощь». Лишь когда посетительница заговорила снова, я смог наконец понять, что исчез ее сын. Ночь, а его все нет, хотя всегда он приходит домой вовремя. Значит, случилась беда. Никакой другой причины она не могла найти.

У женщины оказалась с собой фотография сына, парня лет двадцати, кудрявого, с бородой. Борода, по словам матери, была рыжеватой; при ходьбе юноша заметно прихрамывал.

Женщину отвезли домой, объявили розыск пропавшего. Я сел в патрульную машину; объездили все закоулки, но безрезультатно. А утром женщина позвонила, чтобы отозвать свое заявление: сын только что вернулся домой. Наверное, ей было неудобно за напрасное, как она сказала, беспокойство, и положила трубку не сразу. Я не удержался, и то, что она рассказывала, записал для памяти.

«- Все-таки пойдешь? - спросила мать, и в голосе ее слышалась горечь.

- Надо пойти. Отец, как-никак. И пятьдесят лет исполняется только однажды.

- Разве тебя там ждут? У него другая семья. Все будут для тебя чужими…

- Я к отцу иду, а не к чужим, как ты не понимаешь? Да все будет хорошо, не волнуйся. Куплю подарок, ребятишкам - что-нибудь сладкое… Оттуда позвоню, чтобы не беспокоилась».

Больше мать не возражала. Хоть беспокойство и не оставляло ее, запретить сыну пойти к отцу на день рождения она не могла. Может быть, она и не волновалась бы так, если не огорчавшая ее мысль, что сын шел непрошеным.

Ритварс ушел. Глядя в окно, мать смахнула слезы и еще долго не отходила от окна.

…Несчастья преследовали Ритварса с самого детства. Сперва полиомиелит, после которого он остался хромым. Вскоре после этого у мальчика начались эпилептические припадки и невыносимые головные боли. Отец в то время работал в газете, и болезни сына мешали его творчеству. Он начал пить, оставил семью, потом женился вторично и с тех пор сюда заглядывал лишь изредка. Но Ритварс всегда радовался его приходу. Для него отец оставался родным и близким. Подрастая, мальчик даже в разговоре стал пользоваться теми же выражениями, что и отец.

Вскоре отец перестал приходить совсем: новая семья возражала. И все же, когда Ритварс получал паспорт, выбрал его фамилию.

…Ритварс бегал по этажам универмага. Везде были очереди; он завернул в писчебумажный отдел и купил красивый комплект авторучек. Чем не подарок для журналиста? На первом этаже, в гастрономе, в продаже были апельсины. Для ребятишек ничего лучшего не придумаешь. Он простоял почти час, но, когда перед ним оставались каких-нибудь два человека, продавщица объявила, что апельсины кончились. Люди разбрелись, а Ритварс все стоял как пригвожденный. Ноги не хотели повиноваться, и сама собой вырвалась просьба:

- Ну, может, еще найдется - хоть парочка…

Продавщица, наверное, поняла по его глазам, что это случай особый, и пожертвовала двумя апельсинами из отложенных для себя. Ритварс не знал, как и благодарить; два ароматных апельсина сейчас казались ему самым ценным сокровищем в мире.

Снег падал большими хлопьями, сучья деревьев, убранные белым, стыли в торжественном покое. Гудели трамвайные рельсы. На Югле Ритварс пересел в автобус; вскоре за мостом показались первые дома поселка. Был сумеречный час, когда день еще не кончился, но уже чувствуется приближение вечера. Пока Ритварс шел по Видземской аллее, в окнах понемногу зажигались огни. И чем ближе подходил он к отцовскому дому, тем труднее становилось ему идти. Почему? Может быть, причиной было то, что еще издали он заметил входивших в калитку людей. В руках они несли цветы. А он о цветах забыл… Вот подкатила «Волга», из нее вышли элегантная женщина и мужчина. А может, повернуться и уехать домой?

Уже совсем стемнело, а Ритварс все еще не мог собраться с духом и войти в калитку. Наконец он все-таки решился и, хромая, пересек небольшой дворик. Когда он нажал на кнопку звонка, ему показалось, что по пальцам пробежал ток. Внутри раздались тихие, мелодичные звуки. Приблизились шаги. Хоть бы это оказался отец!

Но на Ритварса глянула женщина в нарядном платье.

- Ты к отцу? Не обижайся, но приезжай лучше в другой раз. Сегодня у нас гости. Ладно?

Дверь затворилась, когда Ритварс еще не успел вымолвить ни слова. Ему захотелось сесть и посидеть тут, на крылечке, но ноги сами несли прочь. Все же он повернул обратно и положил на крыльцо коробочку с авторучками и апельсины.

Незаметно для себя дошел он до Видземского шоссе. Мимо проносились машины, но он не пытался остановить ни одну. Не стал и ждать автобуса. Спешить было некуда.

Домой он явился только к утру. Беззвучно отпер дверь и как был, не раздеваясь, упал на кровать. Не оставалось сил даже, чтобы заплакать. Все рухнуло, все казалось потерявшим всякий смысл.

Вошла мать. Она почувствовала, что спрашивать ни о чем не надо. Перед тем как обратиться в милицию, она звонила в тот дом, и отец ответил, что Ритварс не появлялся, и положил трубку. А она все ждала и ждала…