У незримой границы

Леонид Медведовский
ЗВОНОК НА РАССВЕТЕ
1

Очнулся Михаил Носков в машине «Скорой помощи». Обхватив тонкими нервными пальцами кисть его левой руки, неотрывно смотрела на часы женщина в белом халате. У изголовья сидела Алла. Едва заметные при дневном свете коричневые пятна на ее лице сейчас проступали особенно отчетливо. Ни голоса, ни даже шепота Аллы не было слышно. Лишь по движению побелевших губ Михаил уловил: «Миша, Мишенька, как же это?.. Ведь у нас скоро маленький будет…»

Михаил устало прикрыл глаза, прислушиваясь к тупой скребущей боли. Она затаилась где-то внутри, изредка давая о себе знать короткими злыми укусами. Не ждал он того подлого удара, не заметил…

Носков подошел к придорожным кустам, где прятался незнакомый парень, крикнул:

- Эй, малый, ты что там затаился? А ну вылезай!

Молчание. Только тлеющий огонек сигареты выдавал присутствие человека.

- Кому говорят - выходи!.. Михаил схватил Парня за руку и легко выдернул его из кустов.

И сразу после этого удар - предательский, подлый… Нет, не сразу. Вышла мать, он что-то крикнул… Что же он крикнул?.. «Мама, зови скорее отца… пусть принесет воды!..» Воды!.. Воды!.. Воды!!! Михаил облизал шершавым языком сухие губы, умоляюще взглянул на медсестру. Та медленно покачала годовой: нельзя.

…Словно огромное жало гигантской осы , внезапно впилось в его живот. В первое мгновение Михаил даже не понял, что произошло. Он схватился за нож и попытался вырвать его из своего тела. Преступник с силой рванул рукоятку кверху, и только крепкий армейский ремень помешал ножу сделать, рану еще шире…

Носков бежал к дому, согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как что-то горячее и липкое просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. Он боялся взглянуть, он знал - это кровь, У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, невидящими пальцами нащупать дверь… Но подняться по лестнице Михаил уже не смог. Поплыли перед глазами огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон - он рухнул «а ступеньки лицом вниз, задыхаясь, жадно хватая помертвелыми губами ставший почему-то разреженным воздух…

- Считайте! Считайте дальше! - слышится над головой требовательный мужской голос.

- Шесть… семь… восемь…

Удушливо-сладкий запах эфира мягко обволакивает голову, невыносимо хочется спать.

- Считайте! Считайте! - твердит тот же голос.

- Одиннадцать… двадцать три… четырнадцать…

- Приготовить зажимы! Скальпель! - Это было последним, что услышал Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон…

«Дзиньк!..» - звучит коротко и оборванно, будто случайно, мимоходом задели рукавом кнопку звонка. Но вслед за тем раскатывается такая длинная заливистая трель, что сомнений больше не остается - это за мной. Я вскакиваю с постели и начинаю быстро одеваться. Шаркают по коридору разношенные шлепанцы матери, тонко звякает дверная цепочка.

- Вы уж не сердитесь, Анна Викентьевна. - слышится деликатно приглушенный голос нашего шофера Геннадия Спирина, - срочно нужен, меня Дежурный Послал…

Мать впускает Спирина в квартиру, ворчливо предлагает раздеться.

- Как хотите, Гена, но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда ваши преступники от вас не Денутся!.. - Она отправляется на кухню, я приоткрываю Дверь своей комнаты.

- Гена, заходи! Что там стряслось?

- Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера, в двадцать три часа, на Гончарной.

- Грабёж?

- Непохоже. Пиджак с деньгами не тронут.

- Свидетели есть?

- Мать таксиста. Видела преступника издали…

- Значит, Таксист заезжал домой?..

Тихонько вошла моя старушка, стараясь Не греметь посудой, расставила на столе чашки с кофе, тарелки с бутербродами. Видимо, она слышала последние слова Гены - остановилась у дверей, заинтересованно ожидая продолжения.

Я оглядываюсь.

- Ты прости, мама, но у нас чисто служебный разговор. Обещаю: когда раскрутим это дело, доложу во всех подробностях.

Она обиженно поджимает губы и выходит, плотно прикрыв дверь. Сыплю сахар в чашку, придвигаю сахарницу Геннадию.

- Давай дальше! Кто осматривал место происшествия?

- Следователь и Волков. В его дежурство случилось…

- Приметы преступника?

- Очень слабенькие: Среднего роста, худощавый… был одет в светлый плащ…

М-да, приметы, как говорится, среднеевропейские, по таким можно заподозрить чуть не треть человечества. Начинать, «видно, придется с нуля. Первым делом в больницу - к потерпевшему!..

На пороге мать сует Спирину пакет с провизией. Безусое мальчишеское лицо сержанта заливается помидорным румянцем: есть такая слабинка - любит поесть. Самое удивительное, что при всем своем богатырском аппетите Гена Тощ, как кошелек перед зарплатой.

Реанимационное отделение я нашел быстро - оно расположено у самых больничных ворот. Все продумано: когда решают секунды, на пути к операционной не должно быть лишних метров. На двери лаконично-суровая табличка: «Посторонним вход воспрещён!» По-сторонним я себя не считал и потому, не колеблясь, нажал на кнопку звонка. Щелкнул замок, в меня пальнул любопытствующий ,- взгляд молоденькой медсестры.

- Я из угрозыска. Мне нужно срочно повидать раненого таксиста.

- Минуточку, я позову врача…

Медсестра ушла, не забыв захлопнуть дверь. Минут через десять, когда я уже собрался звонить второй раз, в дверях показался, сухопарый мужчина примерно моего возраста. Солидней и старше его делала аккуратная шкиперская бородка, закрывающая верхнею пуговицу серого, с голубоватым оттенком халата. Он ни о чем не спрашивал, только смотрел вопросительно-недоумевающе.

Я протянул свою книжечку. Он долго и, казалось, тщательно изучал мое удостоверение, но я по его нездешним, отсутствующим глазам видел, что мысли врача там, с больными, что мой визит не к месту, не ко времени, и вообще он с трудом понимает, кто я и зачем здесь.

- Агеев, из уголовного розыска, - повторил я дважды, пытаясь пробиться сквозь чащобу забот и тревог, обступивших врача.

Он встрепенулся.

- Сеглинь, лечащий врач. Чем могу быть полезен?

- Доктор, мне нужно поговорить с таксистом!

Его губы непримиримо сомкнулись.

- Это невозможно! Носков в крайне тяжелом состоянии.

- Жить будет?

Он помедлил с ответом.

- Трудно сказать. Потеряно много крови…

Я корректно, но настойчиво оттеснял Сеглиня в коридор, пока входная дверь не захлопнулась за моей спиной.

- Доктор, вы должны понять, этот разговор нам очень важен. Носков единственный, кто видел преступника в лицо.

Сеглинь с сомнением покачал головой.

- Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?

- Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких еще бед он может натворить…

- Хорошо! - решился Сеглинь. - В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.

Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:

- Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?

Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.

- Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.

Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, растерялся и забыл заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Михаил шептал быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.

- Я чинил машину… поломался рядом с домом… а этот… в плаще… приставал к девушке… замахивался… Пьяный такой, злобный… Я хотел помочь… пошел к ним… Они ссорились… он ее ругал… обвинял в измене… Потом… потом они убежали… Я хотел его… в милицию… вытащил из кустов… И тогда он… тогда он…

Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.

Я заторопился.

- Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?

- Нет… кажется, нет…

- Как он выглядел?

- Худой… невысокий… волосы русые, длинные…

- А лицо? Миша, вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его лице?

Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти.

- Баки на щеках… И глаза… Холодные, острые… как буравчики…

Михаил сцепил зубы, подавляя -готовый вырваться стон. Сеглинь сердито поднялся:

- Все! На сегодня хватит!

- Последний вопрос, доктор! Может быть в пылу ссоры было названо чье-то имя? Вспомните, Миша, вспомните!.

Носков закрыл глаза, и было не понять: то ли он снова впал в забытье, то ли обдумывал мой вопрос.

- Идемте, идемте, ему нужно отдохнуть, - тормошил Сеглинь.

Я медлил. Я все еще надеялся получить ответ на очень важный вопрос и клял себя за то, что задал его так поздно. Врач вежливо, но твердо взял меня за руку и повлек к выходу. У дверей я оглянулся. Михаил слабо Шевелил пальцами, как бы подзывая к себе. Я вернулся почти бегом.

- Вспомнили?

- Пить, - шептал раненый бескровными губами.. Пи-ить…

Я Обернулся к Сеглиню, он уже стоял рядом.

- Доктор!..

- Нельзя! Ему вчера весь кишечник перешили. Операция длилась три часа… - Врач говорил все это шепотом, опасливо косясь на Михаила, - не слышит ли.

- Пи-ить!.. - Носков лихорадочно облизывал запекшиеся /губы, под болезненно трепещущими ресницами замерцали слезинки.

- Ну что мне с тобой делать! - Сеглинь смочил водой ватку, осторожно провел по губам раненого.

Облегченно вздохнув, Михаил открыл глаза.

- Девчонка повторяла: «Не надо, не надо…» Имя называла…- Тонкая морщинка пролегла на гладком юношеском лбу.- Не помню, забыл…

Я легонько пожал вялую ладонь.

- Припомни, Миша, это очень важно. Вспомнишь - скажи доктору, я ему оставлю свой телефон. Счастливо, Миша, выздоравливай!

Он обхватил мою руку холодными негнущимися пальцами.

- Увидите маму… передайте… пусть не волнуется… И Алле… ей нельзя… скоро маленький будет… А я… я… выбак… выкаб… выкарабкаюсь…

Наша работа не для слабонервных, но к подобным сценам иммунитета у меня еще не выработалось Да и вряд ли это когда-нибудь случится. Сострадание к страданию, злость против: зла. Если нет в душе этих чувств, трудно, даже невозможно работать в милиции…

У самого выхода меня нагнал Сеглинь.

- Вы непременно должны найти этого подонка, слышите? Смерть всегда страшна, но когда она подступает к таким вот молодым… Как подумаешь, что он может не увидеть своего ребенка… еще не родившегося…