У незримой границы

17

В тот же вечер мы произвели обыск в квартире Фонарева. Изъяли светлый плащ с замытыми пятнами, похожими на кровь, коричневую кожаную куртку. Искали нож, но его нигде не было.

Многое в этой запутанной истории оставалось мне неясным, и прежде всего - мотив. Вообще-то работникам уголовного розыска не всегда удается доискиваться до истоков преступления - не хватает времени. Это дело следователя, но здесь был особый случай. Я хотел понять, как человек, который учился в одной школе со мной, мог совершить такое… Жаль, что я вовремя не прислушался к мнению моей дорогой родительницы. Когда я передавал ей привет от «Фонарева с заверениями в любви и уважении, мать поморщилась: «Был Ромка мелким лгунишкой, таким и остался. Не могла я быть для него любимой учительницей, да и он у меня в фаворитах не числился. Учился средненько, был криклив и забиячлив…» Тогда я не придал словам матери должного значения,- а жаль. Тот юнец, что наскакивал на девчонку, тоже был криклив и забиячлив…

Жестокость и лицемерие - откуда они? Ответа на этот вопрос,искал я в беседах с людьми из ближайшего окружения Фонарева…

Роме было пять лет, когда он притащил домой хорошенького белого котеночка. «Выкинь сейчас же эту гадость!» - приказала мать Фонарева - Клавдия Семеновна. Мальчик захныкал: «Мам, он красивый и ласковый, пусть у нас живет…» Мать брезгливо, двумя пальцами схватил а котенка за шиворот и понесла вон из квартиры. Сын бежал следом, и плакал, и умолял не выбрасывать Пушистика. Женщина открыла дверь, размахнулась и с силой швырнула крохотного котенка на лестницу. Рома хотел выбежать, посмотреть, что с ним, жив ли, но мать не пустила. А через месяц пришла дворничиха и, таинственно приглушив голос, рассказала Клавдии Семеновне, что Ромка вместе с двумя подростками зверски замучил голубя. Клавдия Семеновна выслушала равнодушно, пообещала примерно наказать сына и… забыла. Зато она твердо помнила, что голуби - распространители орнитоза.

Когда Ромке стукнуло десять лет, он однажды учудил такое, о чем сердобольная дворничиха, которая все это мне рассказала, и теперь не может вспоминать без содрогания. Жил в подвале ничейный кот по прозвищу Тимоша. Ромка изобрел иезуитский номер: насадил на рыболовный крючок кусок колбасы и метнул его из окна вниз, подгадав момент, когда Тимоша отправлялся за пропитанием. Голодный кот мгновенно проглотил приманку, и страшный крик, полный ужаса и муки, разнесся по двору. Ромка смеялся и разматывал леску на катушку спиннинга, намереваясь вздернуть Тимошу в воздух. Выскочила дворничиха, оборвала леску и понесла кота к ветеринару. Жестокая шутка даром не прошла - отчим пребольно отхлестал Ромку ремнем: «Зачем без спроса брал спиннинг?..»

Содержательным был и разговор с Лаурой. Она не особенно удивилась превращению Валетова дружка в сотрудника угрозыска и после недолгого колебания откровенно все рассказала.

Наутро в кабинете следователя Сушко состоялся первый допрос подозреваемого в тяжком преступлении Романа Фонарева. Я присутствую тут же. Моя роль заключается в том, чтобы не дать Фонареву уйти от истины. Когда обвиняемый пытается схитрить, увильнуть от правдивого ответа, я подкидываю уточняющий вопрос, и он вынужден признавать то, что признавать совсем не хочется.

Галина Васильевна слушает внимательно, я бы даже сказал, сочувственно, ни словом, ни жестом не выказывая своего истинного отношения. Ей важно, чтобы Фонарев высказался полностью, а уж потом она сумеет отсеять зерна правды из вороха лживых уверток и обтекаемых полупризнаний.

- Расскажите, Фонарев, как вы провели тот день. Меня интересует, предшествовали преступлению какие-то чрезвычайные обстоятельства или оно было совершено случайно?

- Случайно, конечно, случайно, - ухватывается Фонарев за спасительную идею. - Я не хотел… так получилось… он вытащил меня из кустов… я был зол на весь мир… от меня только что ушла любимая девушка…

Роман достает пачку «Примы», умоляюще взглядывает на следователя. Галина Васильевна встает, открывает форточку.

- Курите, Фонарев.

Роман жадно затягивается, от чего и без того худые щеки его западают совсем.

- В тот день, это была суббота, я сидел у Лауры. Мы слушали музыку, пили кофе, собирались сходить в кино. И вдруг врывается Валерка…

Да, все так и было. Правда, Валерий Кречетов не ворвался, а позвонил в дверь - требовательно, длинно, по-хозяйски. Что ж, он имел на это право…

Маленький, тщедушный Ромка Фонарев давно украдкой поглядывал на красивую девчонку из соседнего подъезда. Но при ней неотступно находился Валерий Кречетов, а у него был такой рост и такие плечи… И вдруг удача - Валерку призывают в армию. Первое время Лаура лишь насмешливо щурилась, в ответ на робкие попытки Фонарева завести знакомство-. Но потом…

- Потом, инспектор Дима, мне стало невыносимо скучно, - рассказывала вчера вечером Лаура, - И я подумала: чем не кадр Ромка Фонарев? Зарабатывает прилично, есть мотоцикл с коляской, отдельная комната. Конечно, Валерку с ним не. сравнить, но Валерка далеко, а этот рядом… Я была у него первой, он молился на меня… Для такого хлюпика, на которого никто из девчат и внимания-то не обращал, я была- счастливой находкой. Я помыкала им как хотела, он выполнял все мои капризы и прихоти…

И может быть, ничего бы не случилось,, не заведи Фонарев речь о женитьбе. Лаура от окончательного ответа уклонилась. Хотя Кречетов ничего ей не обещал, она все же надеялась после возвращения Валерия из армии выйти за него замуж. В последнем письме Лаура написала, что ей предстоит принять важное решение, и если Валерий не хочет потерять ее навсегда, то должен выбрать время и приехать. И вот он явился…

Лаура открыла дверь и отступила в растерянности - она не ожидала столь стремительной реакции на свое письмо.

- Ой, Валерка, сюрприз-то. какой бесподобный!.. Ты стал такой бравый!.. А загорел-то как!.. Там до сих пор жара, да?.. Да раздевайся, что же ты стоишь как неродной?!

Валерий хмуро и подозрительно смотрел на Романа, вышедшего из комнаты в коридор.

- А это кто? Мой дублер? Я вижу, ты тут без меня не скучаешь!..

- Валерка, не будь занудой! - Лаура подпрыгнула и обвила руками загорелую крепкую шею.

У Романа перехватило дыхание. Удушливая волна унижения подкатила к горлу, в бессильной ярости сжались кулаки. А что он мог сделать? «Старый друг - лучше новых двух», «У любви, как у пташки, крылья…» Нельзя, нельзя здесь оставаться, но и уйти он не мог. По приказанию Лауры сбегал за бутылкой вина, потом еще за одной. Сидел молча, вливая в себя рюмку за рюмкой, медленно наполняясь дремучей первобытной злобой.

Лаура резвилась как школьница. Упоительное сознание власти над двумя соперниками заставляло ее выкидывать самые эксцентричные номера. То. она вскакивала на стол и кружилась в бурном танце среди рюмок и бокалов, то прыгала на колени к Валерию, шепча ему на ухо жаркие словечки. На Ромку Лаура и глазом не вела - куда он денется…

Так, в пьяном угаре прошел весь день. К вечеру Лаура услала Романа за очередной бутылкой, а когда он вернулся, в квартиру его больше не пустила. Тщетно колотил Ромка в дверь ногами - в ответ раздавался лишь яростный собачий лай. Облегчив душу грязным ругательством, которое он выплюнул в замочную скважину, Фонарев поплелся домой. Распаленное воображение рисовало сладострастные картины Лауриной измены. «Тварь! Лживая намазанная тварь! И хватит! И. кончено!..» Роман клялся себе, что никогда, никогда больше даже не взглянет в ее сторону, и знал, что все эти клятвы - чушь, ерунда, что стоит Лауре поманить его пальцем, и он снова ей все простит… Нет, хватит, пора наконец стать мужчиной! Он отомстит ей за все свои унижения! И ей, и этому самодовольному индюку Валерке!..

Затуманенный хмелем взор бродил по комнате, и вдруг Роман увидел на секретере нож. Он сам, собственноручно, выточил его, отполировал, сделал наборную ручку из плексигласа. Отличная получилась финка! Ну, солдат, держись теперь!.. Нет, убивать он, конечно, никого не станет. Но пригрозит! Вынет нож и покажет Валерке. Со значением! И посмотрит, какое будет у него лицо. И может быть, Лаура после этого будет его немножко уважать и даже бояться. Валерка уедет, и все останется как было…

Он сел к окну и стал смотреть на улицу. Дождался, когда Лаура и Валерий вышли из подъезда, и долго шел за ними, оставаясь незамеченным. На тихой улице Гончарной Лаура, услыхав сзади шорох, быстро обернулась. Роман метнулся в кусты, но поздно - его увидели, остановились. Фонарев подошел разболтанной, вихляющей походкой, сказал, сплюнув:

- Я пойду с вами!

Валерий расправил крутые плечи, резко шагнул вперед.

- Уйди, пока харю в творог не размазал!

Фонарев отскочил, выхватил нож.

- А это видел? Ну-ка, тронь попробуй!..

Лаура загородила собой Валерия.

- Иди домой, ты выпил…

Солдат рвался в драку, Лаура с трудом его удерживала, твердя: «Валера, не надо!..» Потом схватила его за руку и потащила прочь. Они ушли, а Фонарев остался с нерастраченной жаждой мести и рвущейся наружу в поисках выхода первобытной злобой. Самец, у которого более сильный соперник увел красивую самочку.

В тот момент Фонареву было безразлично, кого ударить ножом, он действительно был зол на весь мир. Таксист принял на себя удар, предназначенный любому другому, подвернувшемуся под руку. Маленький, униженный, жалкий, Фонарев вложил в этот удар всю накопленную за день ненависть и боль. По закону подлости: мне плохо - пусть же будет худо и тебе!.. Ударив, Роман ужаснулся и пожалел. Нет, не таксиста - себя. Поймают, будут судить. Бежать, пока никого нет! И нож не бросать - это улика!..

Фонарев мчался, ломая кусты, подгоняемый страхом грядущей расплаты. Хмеля как не бывало, мысль работала четко и ясно. Сейчас налево, в переулочек, потом по Садовой… Выбежав на Литейную, почти на ходу вскочил в отправляющийся троллейбус. Водитель - курносая девчонка в сиреневой косынке - напомнила про билет, но он выскочил на следующей остановке. Тихонько, чтобы не разбудить мать, вошел в квартиру, спрятал светлый плащ в чулане, надел коричневую кожаную куртку.

Под окном стоял мотоцикл «Ява» - подарок матери на день рождения. Роман надвинул шлем, включил зажигание… На максимальной скорости въехал на Октябрьский мост, притормозил, сунул руку в боковой карман. В воздухе сверкнуло блестящее лезвие клинка, где-то глубоко внизу глухо булькнуло. Главная улика - на дне!.. Возле политехнического института Фонарев развернулся и поехал обратно.

В этот момент его увидел и запомнил студент Вольдемар Риекстинь, провожавший девушку. Если бы начать разрабатывать версию Леши Волкова - «мотоциклист в коричневой кожаной куртке», - мы вышли бы на Фонарева с другой стороны. Этот путь - посложней и подольше, но и он неизбежно вывел бы нас на преступника.

- Скажите, Фонарев, как пришла вам в голову такая дерзкая мысль - вернуться на место преступления? - задает вопрос следователь Сушко.

- Я хотел узнать, что с таксистом… жив ли он?.. И потом… я хотел заявить, что это я, я ударил его ножом… И если бы меня кто-нибудь узнал в тот момент, я бы не стал отпираться…

Фонарев говорит быстро, торопливо, взахлеб, а глаза в этом , монологе не участвуют, они живут своей, отдельной жизнью, думая совсем о другом, потаенном… О чем же? Ну, например, о том, что от этой молодой симпатичной женщины зависит теперь его судьба и не худо бы ее разжалобить, «запудрить» ей мозги. В действительности возвратился он на улицу Гончарную совсем по другим мотивам.

«…Интересно, что там сейчас?.. Может, подъехать?.. Вроде только что увидел… Затесаться в толпу, послушать, что говорят. Узнать меня может только таксист, если жив остался… Но его, наверно, уже увезли… в больницу… или в морг… Кто еще меня видел? Мать таксиста? Издалека и мельком. Плащ я снял, волосы зачесал на пробор. Риск быть узнанным ничтожен, а выиграть можно много. Бесспорное алиби! Где был в это время? Там же, где и вы, товарищ блюститель! Вспомните, вы же меня свидетелем записывали…»

Все было так, как он ожидал. Раненого увезла машина «Скорой помощи», возле дома сгрудилась толпа любопытствующих и сочувствующих, Роман хотел присоединиться и вдруг увидел Еремина - мастера своего цеха. Он шел, ссутулившись, пришаркивая ногами, словно нес на плечах немыслимую тяжесть.

- Иван Николаевич, что здесь случилось? - бросился навстречу Фонарев. - Я ехал мимо, смотрю - толпа…

Еремин вяло пожал протянутую руку.

- Сына моего пырнул какой-то бандит…

Фонарев похолодел. Выходит, тот парень… Ну да, тот же дом, в котором живет мастер… И в цехе говорили, что сын у него работает таксистом… А мать? Значит, это была жена Еремина? Он видел ее только однажды, на комбинатском вечере. Что же теперь делать?! Если б он знал!.. А, что там, теперь поздно каяться. Может, все и к лучшему: кто подумает, что он мог поднять руку на сына своего мастера? Сейчас главное - не подавать виду, полнейшее спокойствие…

Все эти мысли вихрем пронеслись в. голове Фонарева, а вслух он спросил:

- Не нашли?

Еремин ссутулился еще сильнее.

- Догнал бы - живого места не оставил. Может, и хорошо, что не догнал…

Потом Фонарев помогал мастеру готовить машину Михаила к отправке в таксопарк, успокаивал рыдающую Ксению Борисовну: «Его найдут, его обязательно найдут…»

В первое мгновение, увидев Фонарева, Ксения Борисовна вздрогнула. Ей показалось, что… Тут подошел Иван Николаевич, сказал, что работает с Романом в- одном цехе… Но главное - в памяти Ксении Борисовны накрепко засела массивная челюсть преступника, а у Фонарева подбородок был круглый, женственный, безвольный. Потом мы выяснили, что свет фонаря падал под углом и это удлиняло черты лица.

- В общем, Фонарев, - подвожу я итог, - помогли тебе твои уловки, как нищему рукопожатие.

- Я хотел, хотел прийти с повинной! - кричит Фонарев. - Это она меня отговорила…

- Вот как? А мне Лаура сказала, что она вообще ничего не знала о преступлении…

- Вы слушайте больше, она еще и не то придумает. Это ж такая стервозная девка!.. На следующий же день рано утром я пошел к ней…

Дверь открыла Лаура. На пороге стоял Фонарев - бледный, с темными кругами под глазами от угарной ночи. Не спрашивая разрешения, прошел в комнату, рухнул в кресло.

- Ромка, что с тобой?

- А то ты не знаешь!

- Скажешь - узнаю.

- Я человека убил!..

- Из-за меня? -восхищенно ахнула Лаура. - Из-за того, что я с Валеркой ушла? Ты и вправду меня так любишь?

Фонарев молчал, уткнув лицо в ладони.

- Тебя кто-нибудь видел, скажи? А этот таксист жив? Ну же, не молчи, - теребила Лаура.

- В больницу его увезли, что дальше - не знаю. Это, оказывается, сын нашего мастера Еремина.

- Кто тебе сказал?

- Я потом вернулся туда…

- И тебя никто не узнал?

- Я переоделся. Еще нож помогал искать.

Лаура посмотрела на Фонарева удивленно и недоверчиво.

- Бесподобство! Вот уж не ожидала от тебя такой прыти. Я, признаться, всегда думала, что ты тюхля тюхлей. Нож куда дел?

Роман зыркнул подозрительно.

- А тебе зачем?

- Думаешь, пойду доносить? - хохотнула Лаура. - Что взять с больного, кроме анализа? Очень мне нужно Валерку под удар ставить!

Роман вскочил:

- У, тварь! Все о нем беспокоишься! А что у меня из-за тебя жизнь покорежена - это пустяк?

Лаура вытащила из пачки сигарету, закурила, изящно отставив мизинчик.

- Тоже мне нашелся - оригинал в упаковке! Кто тебя заставлял на людей с ножом кидаться?

- Это верно, не на того я бросился. Твоего хахаля надо было угрохать, а потом тебя!

- Трепло! Валерка бы тебе так вмазал!..

Фонарев опустил голову.

- Что делать, Лара, посоветуй? Может, пойти признаться?

- Еще чего? Не смей меня впутывать!

- При чем тут ты?

- А как же! Начнут выспрашивать: с кем был в тот вечер да по какой причине? И выйдет: ножом ударил ты, а виновата я…

- А разве не так?

Лаура гневно пыхнула дымом в лицо Фонареву.

- Лыцарь! Никак ты не можешь, чтоб за мою спину не спрятаться! Кто же знал, что ты такой бешеный, когда выпьешь?

- Пил я немного…

- Или я не видела! Хлестал в три горла! Нам с Валеркой почти ничего не досталось.

- Вам и так сладко было!..

Лаура встала, мечтательно потянулась всем своим гибким змеиным телом.

- Валерка - мужик что надо!..

Фонарев метнулся к ней, порывисто привлек к себе.

- Вот все про тебя знаю, все, а тянет по-прежнему. Заколдовала ты меня, что ли?

Лаура осторожно высвободилась из его объятий.

- Сядь! Лучше подумай, как в тюрягу не загреметь.

Роман снова помрачнел.

- Что там думать? Все равно найдут!

Лаура презрительно усмехнулась.

- Какого ж черта ты следы путал, алиби создавал? Кончай дрожать - смотреть отвратно! Ты был на месте происшествия, искал нож вместе с мастером, кто тебя может заподозрить? Только вот еще что надо сделать. Если таксист жив, он тебя обязательно узнает - по бакам. Сегодня же их сбрей! А я позвоню в больницу, узнаю, что с шофером. Как ты сказал его фамилия - Еремин?..

Искусно группируя факты, Фонарев пытается создать впечатление, что он всего лишь горемычная жертва нескладно сложившихся обстоятельств. Если бы не безобразное поведение Лауры… Если бы не приезд Валерия Кречетова… Если бы таксист оставил его в кустах… И вид у Романа во время допроса соответственный: само смирение и покорность судьбе злодейке.

Тактика в общем-то не новая и достаточно примитивная: представить дело так, будто преступление совершено неумышленно, в состоянии сильного душевного волнения. Но нет! Фонарев сам себя выдал с головой: тот циничный расчет, то бесчувственное хладнокровие, которое он проявил, скрываясь от правосудия, исключают смягчение наказания. Фонарев внутренне был готов к преступлению, а когда он его совершил бы - в ту субботу или годом позже - не суть важно.

- Это все она, она виновата, - твердит без устали Фонарев. - Из-за нее все случилось… Это ж такая стервозная девка!.. Ее надо судить, ее!.. Если бы не она!..

- Какой же вы все-таки!.. - вспылила, не выдержав, Сушко. - Было одно Смягчающее обстоятельство - слепая, безрассудная любовь, - но и ее вы растоптали!..

На сегодня допрос закончен. Я вывожу подследственного в коридор, чтобы сдать конвоиру. Навстречу нам поднимается по лестнице мать таксиста. Увидела Романа - побледнела, отшатнулась. В глазах испуг и удивление, презрение и… жалость. Да, обыкновенная бабья жалость, какую испытывают женщины к несчастным и ущербным. Фонарев прогладил лицо Ксении Борисовны тяжелым, заледенелым взглядом, молча прошел мимо. Ни одна жилочка в нем не дрогнула, не всколыхнулась ни совесть, ни раскаяние.

«Пустое сердце бьется ровно», - вспомнилась мне строка из школьной хрестоматии.

Прошел год. Однажды вечером я поймал зеленоглазое такси. За рулем сидел молодой мужчина с четким, словно, вычеканенным профилем: тонкий, острый, нос, плотно сжатые губы, энергичный подбородок. Я пригляделся попристальней - неужто Носков? Он покосился настороженно - чего, мол, уставился? Ну да, он же меня не знает. Видел один единственный раз, да и то был в таком состоянии…

- Ну как, Миша, выкарабкался?

Он опять скосил глаз.

- Откуда вы меня знаете?

- Виделись в одном месте, - продолжал я интриговать. - Только тогда ты был в горизонтальном положении и не очень разговорчив. Но все же вспомнил, что у преступника были баки.

- Лейтенант Агеев? Мне мама о вас рассказывала…

- Уже, Миша, старший лейтенант, - поспешил похвастать я. - Получил повышение за успешное раскрытие… А, кстати, чем закончился суд над Фонаревым?

Михаил помолчал, видно было, что вопрос ему неприятен.

- Семь лет дали… в колонии усиленного режима…

Машина останавливается у моего дома, мы прощаемся.

- Миша, о главном не спросил: кого пестуешь - сына, дочку?

Носков расплылся в неудержимой блаженно-радостной улыбке:

- Сын у меня, уже семь месяцев. Димой назвали…

Я стою у подъезда своего дома, покуриваю - мать

не любит, когда я дымлю в комнатах. Ну, что ж, Дима так Дима… Не настолько я еще зазнался, чтобы возомнить, что это в мою честь. И все же приятно…