Убийство Принца Оборотня

ГЛАВА 32

Мы засиделись допоздна, и я рассказала Селестине все о Зиннии и нашей жизни раньше. Как мы были сиротами, зарабатывая на скудную жизнь попрошайничеством и случайными заработками у местных. Как мой несчастный случай вынудил нас уехать из города, назначив награду за мою голову. Я умолчала о деталях, просто сказала, что мой пробуждающий дар причинил вред другой девушке. Выпивка помогла скрыть горькое чувство вины, которое угрожало задушить меня.

Я объяснил, как Зинния подпилила мне зубы, чтобы замаскировать нас, и как, в конце концов, Позолоченные Солнца приняли нас. Зинния — потому что они увидели, что она красива и обладает врожденными навыками выступления. Я — только потому, что мы были одним целым. Я помогала за кулисами, но на самом деле это была работа, с которой мог бы справиться любой.

В течение многих лет я помогала ей. Я чинила ее костюмы и делала ей макияж. Мы вместе работали над хореографией и идеями о том, как сделать ее выступления масштабнее, качественнее, драматичнее и соблазнительнее. У меня было представление о том, что она делала после концертов — частных выступлений, — и по мере того, как я становилась старше, мое понимание тоже росло.

За все это время я ни разу не воспользовалась своим даром. Не после несчастного случая. Я старалась ни на кого не указывать пальцем на случай, если выпущу еще одно проклятие.

Но внутри меня это был бурлящий котел со слишком плотно закрытой крышкой.

Затем, в ночь, когда она умерла, я указала на мужчину, которого нашла стоящим над ней, и отпустила все это. В нем было столько магии, столько боли и ненависти, что это выстрелило в него, достаточно сильно, чтобы подействовать даже на фейри.

Но это не принесло мне облегчения.

Я потеряла не только сестру, но и причину, по которой была с Позолоченными Солнцами. Без Зиннии я была им бесполезна.

Я умоляла владелицу дать мне месяц. Месяц, и я бы заняла ее место в шоу, или они могли бы оставить меня в следующем городе.

Поэтому я с головой ушла в обучение тому, что всегда наблюдала за ней. Я использовала ее косметику, чтобы придать блеск своим волосам и сделать себя красивой. Я носила ее костюмы. Я взяла первые буквы ее имени и назвалась Зитой.

Я так легко заняла ее место в мире, как только оно опустело.

И так легко, что публика меня проглотила. Никто из них не понял, что я не та женщина с плакатов — их было напечатано так много, что нам пришлось использовать один и тот же дизайн в течение нескольких месяцев после ее ухода.

Через некоторое время, я думаю, остальная труппа забыла, что я не она. Как будто, может быть, я могла бы все исправить, и мы все могли бы притвориться, что я была той, кто умер той ночью.

Эрик больше всех.

Он всегда наблюдал за Зиннией из-за кулис, приоткрыв рот, с пристальным вниманием, и я всегда наблюдала за ним.

Затем, когда я заняла ее место на сцене, я также заняла ее место в его глазах. Но когда я, наконец, покорила его, я чувствовала себя по-другому.

Ничего не было.

Потому что без нее все было серым.

Именно тогда я поняла, что мое единственное лекарство — это месть.

Я строила планы. Эрик иногда присоединялся ко мне, делился идеями, смеялся, когда мне приходили в голову особенно удачные.

Это должно было стать моим предупреждением.

Он никогда не воспринимал это всерьез. Он никогда не верил, что я действительно пойду на это.

Вот почему он предал меня в конце концов.

Селестин выслушала и наполнила наши бокалы, ее глаза в одних местах расширились, в других сузились. К концу из них потекли слезы.

— Что случилось с твоей сестрой… — Она покачала головой и ударила себя по щекам. — Это было ужасно. А ты… — Она сжала губы и долго смотрела на меня, прежде чем продолжить. — Ты проделала всю эту работу в одиночку и все равно не добилась справедливости для нее… или для себя.

Я чуть не пролила свой напиток, вздрогнув при этих последних словах.

— Для меня? — Я усмехнулась, хотя в горле у меня пересохло. Это был первый раз, когда я рассказывала нашу историю, и мои вновь раскрывшиеся эмоции не позволили мне пережить это без собственных слез.

Ее изящный лоб нахмурился, когда она наклонила голову.

— С вами обеими поступили несправедливо. Ваше детство — когда вас оставили наедине только друг с другом. То, как тебе приходилось справляться со своей пробуждающей магией в одиночку — некому было направлять тебя. А потом… — Мускул на ее челюсти дрогнул, более мягкий близнец того, что у Сефер. — Как Позолоченные Солнца воспользовались вами обеими.

— Воспользовались? Я никогда не делала ничего, чего не хотела…

— Скажи мне, Зита, сколько они брали из твоих «частных выступлений»?

— Только четверть. Хотя я не уверена…

— Только. Они продавали тебя любому, у кого было достаточно денег, и получали свою долю. Они знали, что ты в отчаянии. Они знали, что у тебя никого не было после смерти твоей сестры, и они набили себе карманы, поместив тебя на свои плакаты и пообещав более интимный опыт для тех, кто мог себе это позволить. Скажи мне, какая часть этого «только». Они использовали тебя в своих целях. — Несмотря на ее вспышку, на ее лице не было никаких признаков гнева. В ее глазах была только мягкость, опущенный угол рта и все ужасные признаки жалости.

Я рассказала ей все это не из жалости. Я этого не хотела. Мне это было не нужно.

Предполагалось, что я откроюсь кому-то, кто, как мне казалось, становился другом — или чем-то близким к этому. Она могла знать, кто убил Зиннию, и это показало бы ей, почему она должна рассказать мне.

— Я не хочу… Дело не во мне. — Я стиснула зубы перед лицом ее жалости.

— Твоя жизнь не о тебе?

Нет.

Ответ прозвучал в моей голове, но я прикусила язык, прежде чем он мог выдать меня. Моя жизнь была не для меня. Это было о Зиннии и попытке отплатить за то, что она всегда заботилась обо мне, присмотревшись к этой единственной вещи для нее.

Правосудие.

Месть.

Называйте это как хотите, но мне нужно было совершить ее для нее.

— Я имею в виду это. Это. — Я порезала ребром ладони подлокотник кресла. — Вы дружили с Сефером все это время. Ты должна знать о той ночи. И теперь ты понимаешь, почему это важно. Кто ее убил?

Она со вздохом опустила голову.

— Я не знаю.

— Лгунья, — выдохнула я, запотевая от бокала. Возмущение обожгло мои мышцы, заставив меня вскочить на ноги. — Лгунья. Ты должна знать. — Я указал на нее, дар бурлил в моих венах.

Но она не ответила на мой гнев тем же. Она посмотрела на меня, в ее глазах светилась печаль, когда она покачала головой.

— Прости, Зита. Я не знаю. И ты знаешь, что я не могу лгать об этом.

Конечно, она не могла. Она была гребаной фейри.

Я убрала палец обратно, прежде чем смогла произнести проклятие. Каждый вздох вырывался у меня из груди, и мне пришлось повернуться к ней спиной, прежде чем она смогла увидеть искушение, шипящее под моей кожей.

Я была зла на нее за ее вопросы, за ее жалость, за ее неспособность помочь, но это не означало, что она заслуживала моего проклятия.

— Сейчас я хочу спать. — Я выдавила из себя эти слова, уставившись в огонь.

— Это звучит мудро, — тихо сказала она.

Я услышала тихие звуки, с которыми она убирала графин и собирала для меня одеяла.

Для меня. Это запуталось внутри и обвилось вокруг моего горла. Забота. Доброта. Дружба. Это было то, что она предлагала мне снова и снова, и я не заслуживал ничего из этого.

— Спокойной ночи, Зита. — Ее голос доносился с другой стороны комнаты, из-за двери ее спальни. — Если захочешь поговорить еще, ты знаешь, где я. В любое время.

Это жгло мне глаза, давило на спину.

Когда я повернулась, чтобы извиниться, она уже ушла.