Уроки нежности

Глава 18

Я НАЧИНАЮ СОБИРАТЬ СУМКУ, не дожидаясь окончания лекции. Странные ощущения рядом с этой троицей не покидают меня. Я должна быть как можно дальше от них всех, особенно от Уильяма. Как только звенит звонок, я подскакиваю с места и пулей лечу к выходу. Главное – затеряться в толпе и слиться со стенами.

– Куда-то спешишь? – Тихий шепот касается моего уха, и я вздрагиваю.

Он идет рядом, возвышаясь и заполняя собой все пространство коридора. Темно-синяя рубашка подчеркивает синеву вен, что просвечивают сквозь белоснежную кожу. Серые глаза сверкают, а губы расползаются в едва уловимой усмешке. Миссия слиться со стенами полностью мной провалена. И почему у меня ощущение, что Уильям Маунтбеттен даже из-под земли меня достанет? Он приподнимает бровь, будто ждет моего ответа, но вот незадача: у меня рядом с ним не только прерывается дыхание, но и все мысли улетучиваются за секунду.

– Спешишь? – вновь повторяет он свой вопрос и, готова поклясться, подмигивает.

Нет, это, должно быть, игра моего воображения. Ведь я даже представить не могла, что мраморные статуи могут быть столь обаятельны. Стоп-стоп! Опять меня несет не туда. Моя основная цель – находиться от него как можно дальше.

– Спешу, – коротко отзываюсь я и возобновляю шаг.

Направляюсь в маленький квадратный дворик академии. Студенты бывают тут редко, это место выглядит слегка заброшенным, даже белая краска на окнах облупилась, словно старый лак на ногтях. Здесь бывает тихо и спокойно; идеальное место, чтобы спрятаться. Я прохожу сквозь серые колонны, обвитые желто-оранжевым плющом, и ступаю на траву. И точно знаю, он следует за мной.

Старинный запечатанный колодец стоит посередине дворика, а сбоку в углу растет большая пышная ива. Ее изящные ветви свисают до земли. Зеленая завеса из маленьких листьев, похожих на острые капли. Я решаю, что проведу перемену под ней, подготовлюсь к следующей лекции, переведу дух и соберусь с мыслями. Мне бы только избавится от Маунтбеттена. Рядом с ним мозги превращаются в желе и не способны здраво мыслить. Я чуть его вчера не поцеловала… Воспоминание проносится в голове, и хочется со всего размаху впечататься в серую кирпичную стену за ивой.

– И какие у тебя дела? – летит мне в спину вопрос, заданный глубоким мужским голосом, от которого я, к своему раздражению, покрываюсь мурашками.

Есть голоса, что вызывают трепет и озноб. Господь одарил Уильяма именно таким. Наверное, Богу хотелось, чтобы Уильям свел меня с ума окончательно и бесповоротно, и потому он наградил его всевозможным оружием: грацией, красотой, мужественностью и чем-то необъяснимым. Тем, что нельзя облечь в слова. Но каждый раз, когда я смотрю на него, сердце будто пронзает стрела. Да, он был послан на эту землю убить меня. Иначе как человек может быть таким пугающе прекрасным?

– Что за выдуманные дела заставили тебя сбежать от меня?

Исходящая от него ирония злит.

– Они тебя не касаются, – раздраженно бормочу я и ныряю под ветви ивы.

Здесь пахнет свежей росой, и длинная мокрая трава щекочет коленки. Я словно Алиса, нырнувшая в Страну Чудес. Купол ветвей ограждает меня от всего мира. Прохлада успокаивает опаленные стыдом и злостью щеки.

– А подробнее?

И вновь он позади меня. Чувствую, как кровь отхлынула от лица.

– Я хочу знать, почему ты убегаешь от меня, Ламботт.

Я чувствую, что его голос натянут как струна. Хлоп – и тетива лопнет.

Терпение не сильная черта его характера, но и мое далеко не железное.

– А ты еще не догадался? – в сердцах выпаливаю я, шея покрывается алыми пятнами. – После вчерашней ночи ты не находишь ничего лучше, кроме как сесть рядом со мной? Что это? Демонстрация смелости и отваги?

– А ты считаешь, мы должны демонстрировать трусость и слабость? – прищурив глаза и четко произнося каждую букву, спрашивает он. – Так нам ничего не будет угрожать, Ламботт?

Меня до зубовного скрежета бесит, что он не называет меня по имени.

– Не нам, а мне, – тычу в себя указательным пальцем. – И угадай, из-за кого? – Меня потряхивает от негодования. – Так что, возможно, тебе стоит держаться от меня подальше.

Он будто само спокойствие, просто пожимает плечами:

– Боюсь, слишком поздно.

Меня раздражает обыденность его тона и невозмутимость, с которой он разговаривает со мной.

– Проблемы решать никогда не поздно, – цежу я сквозь зубы.

Он делает шаг вперед. Грациозный, высокий, точно хищник. Я пячусь назад. Его губы трогает едва уловимая усмешка. Еще один шаг вперед, за ним еще шаг и еще, а я пячусь назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в ствол дерева.

– Бежать больше некуда. – Он стоит слишком близко и откровенно разглядывает меня.

Сглатываю ком и твердо смотрю ему в глаза:

– Я буду кричать. – Почему-то решаю, что это лучший ответ на его заявление.

Он удивляет меня. Уильям Маунтбеттен запрокидывает голову и разражается громким смехом. Мелодичный звук сотрясает его плечи, и я понимаю, что действительно слышу смех Уильяма впервые. Но вот только он не веселый, скорее злой и отчаянный. И отзывается в моем теле не импульсом счастья, а холодом. От его смеха, выражения лица я покрываюсь испариной. Шестое чувство подсказывает: за этой улыбкой меня не ждет ничего хорошего.

– Пожалуйста, – лепечу я как маленькая и не узнаю своего голоса, – давай ты просто вернешься к своим делам, а я буду заниматься своими?

Надежда в моем голосе умирает, стоит только ему опустить глаза и встретиться со мной взглядом. Он поднимает руку, и я вжимаюсь в дерево в тихом ожидании… Но он всего лишь заправляет мою непослушную курчавую прядь за ухо.

– Злой ты мне больше нравишься, – произносит Уильям и внимательно изучает меня.

Я не знаю, что ответить. За считаные секунды он полностью дестабилизировал меня. Громкими вдохами ловлю воздух. Расстояние между нами тает. Исчезает. Рассасывается в воздухе. Он продолжает гипнотизировать меня своим взглядом.

– Янтарные, – шепчет Уильям и хмурится, словно осознает, что произнес это вслух.

И в этот момент с меня спадает оцепенение. Я ударяю его по ладони:

– С меня хватит. – Я планировала произнести это громко, отчетливо, даже воинственно, но вместо этого с губ сорвался жалкий всхлип. В глазах собираются слезы. – Не издевайся надо мной, слышишь? – почти шепотом заканчиваю я.

Маунтбеттен сжимает губы в тонкую линию. Складка между бровями становится глубже.

– Просто забудь о моем существовании, – требую я, громко и отрывисто дыша от волнения.

– До каких пор, Ламботт? – Он наклоняется ближе, припечатывая правую руку поверх моей головы. – До тех самых, пока ты вновь не появишься на пороге моей спальни?

Это звучит грубо и даже вульгарно. Я съеживаюсь, борясь со слезами, но нахожу в себе силы сказать:

– Я сама все решу.

Почему он вызывает во мне такой ураган чувств? Беспорядок эмоций и ощущений… Страшно хочется убежать от него и в то же время притянуть его ближе… Я действительно больная. Ненормальная.

– Сама?

Я чувствую его выдох на собственных губах и замираю, боясь сделать вдох.

– Вчера ты тоже решила все сама?

Он оглядывает меня прожигающим взглядом, серые глаза останавливаются на моих искусанных губах. Уильям выглядит озадаченным, он смотрит на меня так, будто пытается решить загадку. Разгадать тайну, не дающую ему покоя.

– Я не хочу говорить о вчерашней ночи, – произношу еле слышно и понимаю, что вся дрожу. – Будь добр, сделай шаг назад…

Он все еще смотрит на мои губы. Зачарованно и пристально. Секунды растягиваются. Кажется, время превращается в бесконечность. Стук моего сердца слышен в каждой клеточке тела. Мгновение – и бам! Он моргает. Слегка качает головой и фокусирует взгляд на моих глазах. Что это только что было? Он будто очнулся от видения… Уильям выглядит удивленным, и это сбивает меня с толку.

– Что? – не выдержав, спрашиваю я. – Почему ты так смотришь на меня?

– Могу задать тебе тот же вопрос. Интересно знать, есть ли у тебя на него ответ?

Глаза в глаза, губы в губы… Я понимаю, о чем он, и нет смысла притворяться.

– Я сказала: будь добр и сделай шаг назад. – Голос меня не слушается, дрожит от волнения.

Уильям наклоняется ближе. Я слышу его запах и ощущаю волну тепла, исходящую от него. Он ведет носом вдоль моей щеки и делает глубокий вдох.

– Я все что угодно, Ламботт, – касается мочки уха теплый шепот, – но «добрый» – не тот эпитет.

– Неправда, – глупо срывается с губ, и он замирает у моей щеки. – Ты несколько раз спасал меня, – тихо продолжаю я, – хотя и не должен был. Я не до конца понимаю причину… но все же… спасал.

– Но вот ты здесь, стоишь передо мной и просишь уйти. – Его голос пропитан ядовитой иронией. – Похоже, моя доброта вообще ничто для тебя.

Внизу моего живота начинает покалывать от его шепота и легких прикосновений губ к коже. Он слишком близко. Издевательски нарушает границы дозволенного. Я не выдерживаю и, резко оттолкнув его, выбираюсь из ловушки, в которую он меня поймал.

– Так будет правильнее, так лучше! – торопливо выпаливаю я. – Это все… все так странно. – Обхватываю ладонью шею, пульс скачет вдоль вены, руки трясутся. – Просто оставь меня, ладно?

Не смотрю на него, пячусь, чтобы наконец выйти из-под тени ветвей.

– Хватит нести чушь!

Он совсем близко. Запускает пальцы в пряди моих волос и перебирает их, будто играя. Я цепенею, пытаясь угадать его следующий маневр, но глубоко внутри понимаю, что не смогу предугадать ни одно его действие.

– Тебе идет, – просто говорит он, имея в виду мой высокий хвост.

– Я сказала: оставь меня! – делаю я последнюю попытку остановить Уильяма.

Я не понимаю, что происходит. Все те мгновения, когда мы пересекались, он был… был… добр, как бы глупо это ни звучало. Сейчас же он резок, напорист и вовсе не похож на себя. «Ты не имеешь ни малейшего понятия, какой он!» – кричит внутренний голос. Жила-была глупая девочка Селин, которая выдумала для себя сказку. На роль принца выбрала чудовище и наделила его качествами, которыми оно явно не обладало. Какая несуразица! Какая тупость!

– Прекрати повторять одно и то же!

Его голос звучит спокойно, но я ни капли не верю в его наигранное безразличие. Он как затишье перед бурей.

– Нам ведь нужно пойти в библиотеку и позаниматься, Ламботт. – И вновь ядовитая, злая ирония. – Ты же хочешь попасть на курс к Джоан? – звучит издевательски и унизительно.

Мне не нравится ни тон его голоса, ни то, как он говорит со мной.

– Я сама в состоянии это сделать, – борюсь с собственным страхом из последних сил.

Главное, не показывать свой испуг. Хищники ощущают запах крови за версту.

– Но я дал ей слово. – Он приподнимает темную бровь, всем своим видом демонстрируя, что для него происходящее лишь игра.

– Так возьми его обратно, – шепчу я.

На губах Маунтбеттена расползается холодная улыбка.

– Мое слово имеет вес, Ламботт. – Короткая пауза, и уничтожающее: – В отличие от твоего.

Он играет в нечто безжалостное и бесчеловечное. Та самая игра, правила которой мне не понять. Судорожно пытаюсь сообразить, что же делать. Просьба не сработала, крик тоже. А что, если ответить той же монетой? Циничной, унизительной, жестокой.

– Неужели я новая игрушка в руках избалованного мальчишки? – тихо, но твердо спрашиваю я, копируя его ядовитый тон, и поворачиваюсь к нему спиной, прячась от серых глаз и тех эмоций, которые они вызывают.

Уильям тянет меня за хвост – аккуратно, но с силой, и мне приходится пятиться назад, навстречу ему. Указательным пальцем он ловит мой подбородок и поворачивает мое лицо к своему. Наши глаза встречаются. Его – задорно сверкают предвкушением и любопытством. Мои – наверняка темнее ночи, и в них проскальзывает страх. Возможно, ошибкой было предполагать, что у меня получится переиграть его или хотя бы сделать ничью. Ведь вся сила на его стороне доски.

– Или, быть может, я твоя игрушка? – Он наклоняет голову набок. – Во что ты играешь, Ламботт?

Я несколько раз непонимающе моргаю. Он только что задал мне этот вопрос? Может, мне показалось?

– Как называется эта изощренная игра? – Уильям впитывает каждую мою эмоцию.

– Нет никакой игры, – спешно отвечаю на этот неуместный вопрос. – Никто ни во что не играет… – «Кроме тебя», – повисает в воздухе недосказанное.

– Ни во что? Понятно, – тянет он и даже не скрывает своего недоверия и сарказма. – Интересные у тебя игры «ни во что»… – Уильям качает головой.

Быть может, он так манипулирует? Сводит с ума? Меняет нас местами, делая из меня хищника, а из себя жертву… Мой мозг пытается проанализировать происходящее, но я с таким никогда не сталкивалась. У меня нет ни ответа, ни решения, как стоит себя вести. Я внимательно смотрю в эти серые непроницаемые глаза. Хочется спросить: зачем я тебе? Чего ты от меня хочешь? Но я знаю, ответа на этот вопрос он мне не даст. Его губы лишь загадочно дрогнут в той самой улыбке, что я вижу прямо сейчас.

Молчание затягивается, вместе с тем между нами нарастает напряжение. Еще чуть-чуть, и его можно будет резать ножом. Напряжение его тела, его гнев и злоба. Он хочет мне что-то сказать, но заставляет себя молчать. Замечает каждое изменение в выражении моего лица. Наконец Уильям не выдерживает:

– Как именно ты нашла фотографии Люси с места трагедии?

И вновь наигранное спокойствие, за которым скрывается буря. Я вижу, как вена у него на шее напрягается, а пульс учащается. Мое дыхание учащается тоже.

– Я же рассказала, – сглатываю ком в горле, – мне их подкинули.

Уильям качает головой.

– Хватит врать! – неожиданно взрывается он. Его рука опускается мне на плечо, он требует: – Скажи правду!

Мне становится страшно. Я оглядываюсь, понимая, что сама себя загнала в ловушку с психом. Ветви ивы закрывают нас от возможных свидетелей. Собираюсь с мыслями и, несмотря на предательскую дрожь в голосе, пытаюсь твердо произнести:

– Я не вру.

– Я видел запись с камеры, – холодно цедит Уильям. – К твоей двери никто не подходил, на записи лишь ты, в три часа ночи покидающая комнату.

– Не может быть…

Голова идет кругом. Пытаюсь сфокусироваться.

– Зачем ты мне врешь, Ламботт? – продолжает наседать Маунтбеттен.

В глазах собираются слезы. Нет-нет, не будь столь жалкой, Селин. Но то, как он смотрит на меня, заставляет кровь стыть в жилах. Серые глаза, полные гнева и злости. Эмоции бурлят, не давая здраво оценить происходящее.

– Отпусти меня, – еле слышно шепчу я. – Пожалуйста, просто отпусти.

Мне нужно уйти. Убежать как можно дальше до того, как он… что? Убьет меня?

– Скажи правду, – настаивает Маунтбеттен. Его голос лишен всякого сочувствия.

– Ты сделал это с ней. – Я не слышу себя, стук в ушах громче всех остальных звуков. – А сейчас ты сделаешь это со мной?

Фантазия начинает рисовать возможные способы моего убийства. Он сбросит меня в колодец и скажет, что я покончила с собой, не выдержав натиска учебы? «Глупая заучка испугалась лишиться стипендии» – такими будут заголовки новостей?

– Что ты задумала? Какова твоя цель? – чуть не рычит он и стискивает мое плечо сильнее. – Отвечай!

Его голос вырывает меня из потока кошмарных мыслей. Я заглядываю ему в глаза и не могу поверить, что парень, стоящий передо мной, способен на убийство. Тот самый парень, который вчера прижимал меня к груди и спасал от панической атаки.

– Откуда у тебя снимки? – отрывисто спрашивает он. Его грудь тяжело вздымается.

– Это, должно быть, ошибка, – растерянно бормочу я. – Мне подкинули эти фотографии… Мне правда их подкинули.

– На записи никого, кроме тебя, не было, – чеканит Уильям.

– Я не сумасшедшая, – заикаясь, говорю я. – Мне их подкинули. Я знаю, что видела.

Лицо Уильяма меняется. Он отпускает мое плечо и смотрит на меня долгих десять секунд.

– Подкинули? – тихо, но грозно спрашивает он.

Киваю и облизываю пересохшие губы.

– Подкинули, – отзываюсь эхом.

Несколько мгновений он смотрит мне в глаза, а затем хватается за голову:

– Твою мать! Твою мать! ТВОЮ МАТЬ!

Раз – и удар кулаком о ствол дерева. Два – второй.

– ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! – продолжает он извергать свой гнев.

Знаю, что должна воспользоваться его состоянием и убежать как можно дальше. Мой рассудок бьет тревогу. Вот только он вчера не бросил меня в ванной умирать и задыхаться от страха. Он пришел на помощь. А значит, и я не брошу его тут. Черт бы побрал мою доброту! Я подбегаю к нему и крепко обнимаю со спины.

– Хватит, хватит. – Я утыкаюсь носом в лопатку. – Не надо. – Не выдержав, я начинаю плакать. – Не надо, не надо, не надо, – как заведенная, глотая слова и слезы, шепчу я.

Он замирает. Мышцы его спины напряжены. Кладет руку себе на грудь, где я сцепила ладони.

– Тише, тише, – неловко, неуверенно вторит он.

Мы стоим, закрытые от всего мира плакучей ивой, символом тоски и печали. Разбитые и испуганные. Он разворачивает меня к себе. Аккуратно и нежно ведет холодными пальцами по моему лицу, вытирая слезы и успокаивая. Его раны кровоточат, и кровь тонкими струйками стекает по тыльной стороне ладони.

– Не отходи от меня ни на шаг, – неожиданно глухо на выдохе шепчет Уильям.

Надлом в его голосе заставляет посмотреть ему в глаза. У меня перехватывает дыхание. Он не требует, не издевается, не приказывает.

Он умоляет.

– Не отходи.