Уроки нежности

Глава 34

В КОМНАТЕ БЕНА НИЧЕГО не изменилось, кроме одного: не стало огромного, в пол, зеркала. Воспоминания вихрем уносят меня. Тот вечер… Шнайдер позади меня… Трясу головой, чтобы избавиться от стыдливых мыслей. Чувствую облегчение оттого, что этого предмета мебели нет. Бен прослеживает мой взгляд.

– Уильям разбил его, – хмыкает он и, цокнув языком, добавляет: – И между прочим, никак не компенсировал!

– Мне нужно сделать уроки, – не глядя на него, произношу я.

– Делай, – по-королевски разрешает он и стягивает с себя футболку. – Я спать, а ты охраняй мой сон, Маленькая стипендиатка.

Хам, каких свет не видывал!

– Меня зовут Селин, – напоминаю я.

Шнайдер поднимает голову и впивается в меня взглядом.

– Сели-ин, – тянет он сексуально и, видя ужас на моем лице, разражается хохотом. – Уж лучше Маленькая стипендиатка, да?

– Я могу сесть за твой стол? – игнорирую его выпад.

Бенджамин Шнайдер любит выводить из себя, а когда не получает в ответ на свою низость никаких эмоций, ему становится скучно. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Конечно. – Он как ни в чем не бывало снимает штаны и остается в одних боксерах.

Я отворачиваюсь и возвожу глаза к потолку. Пережить бы еще этот вечер…

– Главное, никуда не уходи.

Тяжело вздыхаю:

– Не буду.

– Споки-ноки! – Он заваливается на постель и накрывается с головой одеялом.

Я достаю книги и тетради. Раскладываю все на деревянном лакированном столе. Надо отдать должное Шнайдеру, он организован. На столе нет ничего лишнего. Даже странно.

– Я могу взять точилку?

Мой простой карандаш затупился.

– Бери что угодно, только больше не буди меня, – гнусаво просит Бен. – Первый ящик…

Дерево скользит со скрипом. Зажмуриваюсь и поглядываю в сторону постели. В ту секунду, когда я готова с облегчением выдохнуть, неуклюже задеваю локтем книги, и они с глухим стуком падают на пол.

– Стипендиатка, ради всего святого, пожалуйста, потише, – ноет Шнайдер.

Собираю книги и понимаю, что забыла тетрадь на лекции по экономике. Если учесть, с каким пристрастием мадам Башер заставляет нас вести записи, то мне лучше забрать ее. Вот только… Шнайдер вырубился в мгновение ока. Он так сладко посапывает в постели, что будить его – рисковать в одночасье лишиться головы. Проверяю время: у меня осталось тридцать минут до того, как все кабинеты и классы будут закрыты. Тихо приподнимаюсь со стула и направляюсь к двери. Берусь за ручку и тяну дверь на себя. В отличие от шкафчиков Бена она не издает ни единого звука. Выскальзываю наружу. Несколько парней видят, как я крадусь из комнаты Шнайдера, и провожают меня липкими внимательными взглядами.

– Ты со всеми тремя? – не удерживается от вопроса один нахал.

Я не отвечаю и быстро направляюсь к лифту. Мне стоит поторопиться. Представляю выражение лица мадам Башер, если я завтра представлю домашнее задание на листочке. У нее такой же пунктик на тетради, как у Мак-Тоули на перьевые ручки. Будучи хорошей ученицей, я знаю, что подобные прихоти преподавателей, какими бы нелогичными и безумными они ни были, лучше выполнять.

В коридорах академии почти никого нет, все разбежались по общежитиям… Но мне на пути все же встречается Ребекка.

– Селин, можно тебя? – неожиданно говорит она и, видя мое замешательство, поясняет: – Я закрывала лекционную по экономике и нашла кое-что. – Ребекка протягивает мне синюю тетрадь. – И извини за вчерашнее, ты, наверное, решила, что я сплетница. – Она тупит взгляд в пол и спешно сообщает: – Я вовсе не такая!

Ее волосы стянуты в тугой пучок на затылке; у меня бы от такого голова разболелась, она же ходит так каждый день. Привычная строгость в ее лице сегодня вечером сменилась неловкостью.

– Не люблю лезть не в свое дело, но иногда мой скверный характер играет со мной злую шутку.

– Ты меня спасла, – честно признаюсь я, забирая тетрадь из ее рук. – И не бери в голову, я ни о чем таком не думаю.

– У Луны с Люси была очень странная дружба, – задумчиво тянет Ребекка. – Они протекали по траектории от ненависти до любви и обратно. Никакой логики! – Ее глаза сужаются, словно она действительно пытается понять и раскусить их взаимоотношения.

Я не могу сдержать любопытства:

– А ты откуда знаешь?

Простой вопрос, но Ребекка вздрагивает как от пощечины и замолкает.

– Ну… это знают все. – Она пожимает плечами. – Люси в прошлом году вырвала из рук Луны стажировку, в которой не нуждалась… Говорят, она не простила ей отношения с Уильямом. Ван дер Гардтс была мстительной. – Бекки поправляет очки на носу. – Они друг друга стоили… Обе мстительные.

В ее голосе слышится предостережение. А в моей памяти вспыхивает безумный взгляд Луны, когда она пыталась меня задушить, думая, что я – Люси.

– Кстати! – Ребекка бьет себя по лбу. – Я чуть не забыла! Ведь у меня есть и вторая твоя тетрадь.

Я непонимающе хмурюсь:

– Вторая?

– Голубой блокнот. – Она роется в своей огромной сумке. – Ну где же он… – Ребекка опускается на колени и принимается доставать содержимое сумки. – Куда же он запропастился!

– Не страшно, отдашь завтра.

Пытаюсь успокоить ее, но она наконец вытаскивает блокнот, который подарила мне Мак-Тоули, и победно трясет им в воздухе:

– Вот же он!

Силюсь вспомнить, где я могла забыть его и когда в последний раз видела. Ведь я так и не написала в нем ни строчки.

– Где ты нашла его?

– Мадам Башер попросила передать тебе его. – Бекки заглядывает мне в глаза, а затем переводит удивленный взгляд на блокнот. – Он же не твой, да? Я видела его у Луны…

– Он мой.

Ребекка пожимает плечами:

– Ладно. – Она выглядит озадаченной. – Ты просто, кажется, удивилась, увидев его.

Ее цепкий взгляд проходится по мне словно рентген. Я качаю головой и сбрасываю с себя оцепенение:

– Спасибо, ты спасительница моих тетрадей. – Мои губы расползаются в натянутой улыбке.

– Не за что. – Ребекка не выглядит одураченной, напротив, своим поведением я скорее разбудила в ней любопытство. – Это фишка для избранных от Мак-Тоули. Она дарит подобные блокноты любимым ученицам или тем, кто ее чем-то поразил. – Она внимательно изучает мою реакцию на эти слова. – Луна и Люси получили свои в прошлом году за общую работу, – задумчиво продолжает Бекки. – Интересно, за что она наградила тебя? – Она поджимает тонкие губы. – Я никогда не получала такой голубенький подарок.

Мне становится неуютно под изучающим взглядом из-под широкой оправы очков, в котором так и читается нескрываемая зависть.

– Уверена, все еще впереди, – ободряюще произношу я.

– Конечно. – Ребекка не выглядит воодушевленной. – Я, кстати, говорила, как так получилось, что ту стажировку получила Люси, а не Луна?

– Нет, но мне и не сильно интересно.

Она делает шаг вперед, врываясь в мое личное пространство:

– Люси переспала с Рошем и шантажировала его материалами, как бы сказать… – стучит Бекки указательным пальцем по подбородку, – их любовной интрижки!

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты лишь притворяешься овечкой. – Она с силой впечатывает голубой блокнот мне в грудь. – Овечка в волчьей шкурке, и тебе почти удалось обвести меня вокруг пальца.

– Я…

Она морщит в отвращении нос и цедит сквозь зубы:

– Ты ведешь себя так же, как Люси. Твой следующий шаг – это раздвинуть ноги перед Рошем… а там, глядишь, может, и церковная башня приглянется.

Я каменею:

– Отойди от меня.

Ноль эмоций. Ноль страха. Ноль желания что-либо доказывать и как-то оправдываться.

– Как скажешь. – Она закатывает глаза, вот только в ней нет той спеси, что была секунду назад. – Мне все равно нужно идти.

– Спасибо за тетради. – Я провожаю ее взглядом.

Ребекка что-то мычит под нос и исчезает в парадных дверях здания. Я остаюсь одна с двумя тетрадями в руках и безумным ворохом мыслей от новой порции информации.

– Это не обязательно должна быть правда, – одергиваю я себя.

Слухи в этой академии порой бывают фантастическими и далекими от реальности. Например, судя по последним сплетням, я в отношениях с тремя парнями из высшего общества…

Уже у выхода меня окликают:

– Мадемуазель Ламботт!

Профессор Рош выходит из лекционной аудитории. Он выглядит уставшим. Огромные синяки залегли под глазами, морщины сильнее выступают на все еще молодом лице.

– Хотел похвалить вас за работу. – Он улыбается, но сейчас его улыбка не гипнотизирует меня, как в первый день нашего знакомства, чары спали. – А также могу ли я попросить вас об услуге?

– Да, конечно, – отзываюсь я, но держусь на расстоянии.

Не специально. Скорее неосознанно. Но мне так неуютно стоять с ним в пустом коридоре наедине. Все-таки слова Ребекки произвели эффект.

– Вы знаете, где находятся лабораторные по химии?

– Предполагаю, – уклончиво отвечаю я.

Чтобы попасть в лаборатории, мне нужно пойти в другой конец кампуса. Не очень бы хотелось, потому что на улице уже темно.

– Мне нужно, чтобы вы отнесли вот это, – передает он мне в руки коробку, – профессору Хельге, она одолжила Мак-Тоули фонари для исследования одной книги. И я пообещал Джоан вернуть их за нее. Вот только жутко опаздываю на экстренный педсовет… – Он виновато пожимает плечами.

– Конечно. – Я нехотя забираю картонную коробку серого цвета.

Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и я отдергиваю руки. Рош хмурится и с пониманием поджимает губы.

– Здесь так любят копаться в чужих скелетах в шкафу, не правда ли? – тяжело вздыхает профессор. – Как думаете, как только поток этих ненормальных студентов выпустится, здесь станет спокойнее? Или эта академия проклята навсегда? – Он кусает губу, будто жалеет о сказанном, и устало трет глаза. – Простите за эмоциональность. Берегите себя, Селин.

Надлом, грусть, вина – все это слышится в его голосе и отпечатано на лице.

– Спасибо вам за помощь. Хорошего вечера, – вежливо прощается профессор и, не дождавшись моего ответа, идет к дверям.

– И вам… – тяну я, глядя ему вслед.

Неужели профессор Рош слышал наш разговор с Ребеккой или мое поведение было столь очевидным? Он не оправдывался, не злился. Лишь вина тяжким грузом легла на его крепкие плечи. А значит… это правда.

Сказанное Ребеккой – правда…

Я никогда не была в лабораторном здании. Точные науки не входят в список моих сильных сторон, как бы отчаянно я их ни зубрила. Поэтому, поступив в академию, я не взяла ни одного научного предмета себе в расписание. Лабораторное здание было переделано из большой конюшни. Раньше здесь держали верных коней, теперь же проводят химические опыты, изучают физику и даже печатают фотографии в красной комнате. Студентов нет, я бреду по покрытому кафелем полу и вчитываюсь в таблички на серых деревянных дверях. Белый свет, похожий на больничный, льется из длинных ламп на потолке. Я забыла телефон, поэтому не могу проверить по карте местоположение кабинета. Наконец нахожу нужный. Профессор Хельга, класс физики. Я стучу несколько раз, но никто не открывает. Слышу шорох за углом.

– Кто там? – громко спрашиваю я, но в ответ получаю молчание.

Наверное, показалось, пытаюсь успокоить я себя. От волнения все мои ощущения обостряются. Стучу еще раз в дверь кабинета. И вижу нечто, торчащее из-за угла. Лишь мгновение, но это похоже на голову в капюшоне. Сглатываю нервный ком в горле и спрашиваю еще раз:

– Я могу вам помочь?

Тишина. Мертвая и холодная. Свет на потолке начинает мигать. Я стучу по деревянной двери что есть силы, но никто не отвечает. Звук удара моего кулака разносится по коридору… Голова в капюшоне вновь мелькает в темном углу.

– Какого…

– Ты следующая… – Тихий пугающий шепот туманом захватывает пространство.

Свет вновь мигает. Лампы трещат. Бешеный стук моего сердца отзывается барабанной дробью в ушах. Дрожащей рукой я прикладываю свою ключ-карту в надежде, что доступ в этот класс мне разрешен. Замок издает писклявый звук, и я резко толкаю дверь, падаю внутрь кабинета и захлопываю ее за собой так быстро, как только могу. Но и этого мне недостаточно. От страха сжимается горло, но руки сами тянутся к столу и придвигают его к двери. А затем и стул и еще один стол. Лампы в последний раз мигают и окончательно гаснут.

– Ты следующая… – Шепот сводит с ума, и ядовитый смех Люси Ван дер Гардтс вызывает приступ паники.

Я сползаю по холодной стене на пол. Темно так, словно мне выкололи глаза. На ощупь дотягиваюсь рукой до выключателя. Несколько раз щелкаю, но света нет…

– Думай, думай! – приказываю я себе. – Коробка от Роша! Фонари! – снисходит озарение.

Быстрым движением руки я срываю крышку с коробки и нащупываю холодную сталь рукоятки. Нажимаю на резиновую кнопку по центру, и помещение озаряется лучом нежно-голубого света. Судорожно подсвечиваю каждый угол в поисках привидения. Но его нет… я здесь совершенно одна. Две мои тетради валяются на полу у собранной мной преграды. Луч фонаря скользит по обложке блокнота, и на мгновение мне кажется, что на ней волшебным образом проявляются буквы. Я зажмуриваю глаза и считаю до десяти. Возможно, я действительно схожу с ума? Подсвечиваю голубую тетрадь. Буквы появляются… Неонового цвета курсив. Я подползаю к блокноту.

У меня двоится в глазах. Качаю головой, чтобы избавиться от галлюцинации. Но буквы не исчезают, под лучом фонаря они становятся лишь ярче. Раскрываю блокнот. На первых пятнадцати страницах ничего нет. Пролистываю, пока не натыкаюсь на неоновое свечение. Ощущение, что сердце перестает биться. Дыхание замирает, когда я вчитываюсь в первые строки.

На этом отрывок заканчивается. Разглядываю написанное. Скрытая боль в каждой строчке. В каждом слове. В каждом слоге и букве. У меня не было любящих родителей. Но я не знаю, что такое удары ремня. Моей матери глубоко на меня плевать.

– Кто-нибудь знал, что ты проживаешь, Люси? – шепчу я в тишину.

Следующие несколько страниц пустые. А затем, словно ответ на мой вопрос, загораются буквы очередного отрывка.

Дрожащей рукой я перелистываю страницы, так отчаянно ищу столь необходимые вставки. Люси писала отрывками. Будто открывала тетрадь где хотела и не задумывалась о порядке записей. Ее почерк бегает по строчкам, закорючки хаотично торчат. Люси… Я так отчаянно хотела ее узнать. И мне страшно от того, какой она была… какой сделал ее отец.

Воспоминание сносит ураганом. «Это сделала Люси!» – кричала Луна в ту страшную ночь. Ее уверенность. Убежденность. Шнайдер, который слышал и видел то же самое. Мои видения… Все мы видели один и тот же призрак.

– Не может быть! – Я в ужасе прикрываю рот рукой, чтобы подавить рвущийся наружу крик. – Прекрати! Прекрати! – яростно шепчу словно сумасшедшая. – Ты видела снимки ее мертвого тела! Ты держала их в руках! Люси Ван дер Гардтс мертва! Или…

Я хватаю блокнот и листаю, пока вновь не вижу знакомый почерк.

Прочитанное потрясает меня до глубины души, вызывая чистейший и абсолютный шок. Книги… Уильям… Шнайдер… Луна… Мой разум кипит от множества вопросов. Я пролистываю пустые страницы и жадно впиваюсь глазами в следующий отрывок.

Буквы корявее, чем обычно, перенесли на бумагу всю ее злость, бешенство и желание отомстить. Слова небрежно скачут по листу, передавая весь гнев хозяйки блокнота. В моей голове вспыхивает содержание послания, которое Уильям обронил, а я нашла. Так было написано: «Мне казалось, мы родственные души. Помнишь, мы думали, что наша связь нерушима? Никто никогда не понимал меня так, как ты. Но я была слишком слепа, отчаянно глуха и невозможно глупа. Какое разочарование… нелепое, дурацкое разочарование. Но я мстительная. Неприятный сюрприз? Я тебя уничтожу». Похоже, эта записка была для Луны.

У меня взрывается мозг. Листаю тетрадь и в поисках душевных порывов Люси подсвечиваю каждую страницу голубым сиянием фонарика. Но больше ничего нет. Я ложусь на пол. Голова трещит. Тру лоб и пытаюсь осознать прочитанное. Люси украла книги, те самые древние тома. Поэтому Уильям их ищет? Застываю, боясь пошевелиться. Дыхание сбивается, а сердце с новой силой толкает кровь. Догадка будоражит сознание. Возможно, Уильям Маунтбеттен не расследует самоубийство своей лучшей подруги. Возможно, он ищет… ее. Уильям в поисках Люси Ван дер Гардтс? Люси, которая ходит словно призрак по академии и шепчет каждому:

– Ты следующий.

Кто-то с силой дергает ручку двери. От неожиданности я вздрагиваю и роняю блокнот. Баррикада, построенная мной, начинает двигаться. Недолго думая, я подскакиваю с места и хватаю стул, замахиваюсь им, глядя на то, как кто-то старается выбить дверь. Коленки дрожат, но я крепко сжимаю железные ножки в руках, готовая защищаться.

Преграда из стола и прочих предметов мебели с сильным грохотом валится на пол и рушится. А затем двери медленно раскрываются, и на пороге я вижу Уильяма. Светлые волосы торчат, рукава черной рубашки закатаны до локтей, безумный взгляд серых глаз впивается в мое лицо. Он делает три широких шага и оказывается предо мной.

– Ты в порядке?

Не в силах произнести ни слова, молча киваю. Уильям тянется к моей руке, и у него не с первого раза получается ослабить мою хватку и вырвать из рук стул.

– Что за черт! – появляется позади него Этьен. Тыльной стороной ладони он стирает пот с темной кожи и смотрит куда-то в стену.

Я делаю шаг вперед.

– Не ходи туда, – останавливает меня Уильям.

– Пусти, – прошу я, глядя ему прямо в глаза.

Не знаю, что он прочитал на моем лице, но его взгляд меняется. Он отпускает мой локоть, и я выхожу из класса. На стене чуть дальше большими красными буквами небрежно и вполне ожидаемо написано послание: «ТЫ СЛЕДУЮЩАЯ». Странно, но эта угроза больше не вызывает остановки сердца и паники. Напротив, все будто происходит не со мной. Все эмоции заперты под замок.

Я оборачиваюсь и перевожу взгляд с Этьена на Уильяма.

– Люси жива, – произношу я механическим голосом, лишенным эмоций.

Гойар смотрит на меня как на сумасшедшую. Уильям же подходит ближе. В серых глазах таятся страх и беспокойство.

– Это невозможно, – тихо произносит он, будто боится меня спугнуть. – Она мертва.

– Ты так уверен?

Он делает короткий вздох и признается:

– Я нашел ее тело.

Секунду я молчу.

– Зачем тогда ты ищешь книги?

– Какие еще книги? – Недоумение на лице Этьена невозможно подделать.

И в это мгновение я осознаю: пазл сходится.

– Ты не знаешь… – шепчу я и смотрю на Уильяма во все глаза.

Луна отвлекала Этьена. Он единственный, кто не пошел бы на поводу у Люси, и поэтому был отстранен. Книги – секрет, который хранится по сей день. И это далеко не единственная тайна. До недавних пор их было две… Я поведаю Этьену о наших развлечениях. Насколько сильно моя соседка хотела скрыть эту тайну?

– Где Луна? – спрашиваю я, и мой голос вибрирует от эмоций.

– Она спит, – подозрительно скосив глаза, отвечает Гойар.

– Где именно? – интересуется Маунтбеттен.

– В моей спальне, – слишком грубо и резко выпаливает Этьен.

– Ты уверен? – спрашивает Уильям и пристально смотрит на друга.

Я перестаю дышать в ожидании ответа. Коридор погружается в холодное молчание, преследуемое сумасшедшим биением моего сердца.

– Да, – наконец выдавливает из себя Гойар, – уверен.

– А я нет… – Слышу свой дрожащий голос и готова поклясться: если бы Этьен Гойар мог убивать взглядом, я была бы уже мертва.

– Вы, два психа, друг друга стоите! – выпаливает он, и грубая брань слетает с его губ. – Я пришел тебе помочь! – Темные глаза впиваются в Маунтбеттена.

Тот же стоит как скала, свысока глядя на друга:

– Ты дал мне слово, что не спустишь с нее глаз.

– Мне нужно было…

Маунтбеттен подходит к нему вплотную.

– Сегодня утром я оставил ее с тобой. Ты дал слово, – чеканит он.

– Луне было плохо… – Этьен опускает взгляд в пол. – Я попросил Бена.

Уильям ничего не отвечает. Он смотрит на Этьена пустым, безжизненным взглядом.

– Пошли, Ламботт, – зовет он меня и протягивает крепкую мужскую ладонь.

Я беру его за руку, и он переплетает наши пальцы.

– Уилл, – подает голос Гойар, – я должен был ей помочь.

Челюсть Уильяма напряжена, он сжимает губы в тонкую линию и, не проронив ни слова, ведет меня по коридору к выходу, оставив Этьена позади.

– Куда мы идем? – спрашиваю я на улице.

Холодный ветер развевает мои темные волосы и его платиновые. При свете луны Уильям выглядит как сказочное существо. Высокий, статный, горделивый. В нем будто и правда течет голубая кровь.

– Не веди меня в мою спальню, – прошу я, и голос ломается на середине предложения, словно тот страх, что я сдерживала все это время, прорывается наружу. – Можно… к тебе?

Стыд и страх завладели мной. Уильям смотрит на меня.

– Я больше никогда не выпущу тебя из виду, – произносит он.

– Обещаешь? – Глупая надежда распахивает крылья ему навстречу.

– Даю слово.

Его ладонь сильнее сжимает мою руку. И когда я чувствую его силу, страх отпускает, стыд убегает вслед за ним. Рядом с Уильямом Маунтбеттеном я чувствую себя… несокрушимой.

Спальня Уильяма. Аромат леса. Дыхание перехватывает. Мурашки по коже. В голове столько вопросов, а вокруг лишь загадки и неопределенность. Высокая фигура Маунтбеттена возвышается позади меня, и я устало облокачиваюсь на него. Чувствую спиной крепкую мужскую грудь. Опускаю веки и делаю глубокий вдох.

– Хочется убежать от реальности, – слетает с моих губ тихое признание.

Я так устала от тайн. Хоть на мгновение хочется забыть обо всем. Забыться в нем… Чувствую его прикосновение. Он ведет рукой вдоль моего плеча и опускает ладонь на галстук. Сердце замирает, когда он случайно касается моей груди и медленно тянет вниз изумрудную ткань. Его дыхание опаляет ухо.

– Не открывай глаза.

И я застываю на месте, выполняя приказ. Гладкая ткань касается моих век… она натягивается на затылке… Уильям Маунтбеттен только что завязал мне глаза.

– Во сне можно. – Шепот, от которого нервная дрожь пробирает все тело.

Мужская крепкая ладонь берет меня за руку и аккуратно ведет… но я не вижу куда. Темнота и ощущение его близости. Чувства обостряются. Азарт и предвкушение овладевают мной. Уильям касается меня так, словно я хрупкая фарфоровая статуя, и опускает на постель.

– Нежность, – шепчу я, чувствуя, как он гладит шею. Аккуратно, избегая царапин и кровоподтеков.

От его касаний мои раны будто вовсе исчезают. Его дыхание щекочет лицо, его запах окутывает меня.

– Селин. – Мое имя шепотом. Его голосом.

Это похоже на молитву. Сокровенную. Потаенную.

– Уильям, – вторю я.

Мягкие губы касаются моих. Легкая щетина покалывает подбородок, а его вкус заполняет всю меня. Языки переплетаются в медленном томительном танце. Сладострастная пытка… и я не хочу, чтобы она кончалась.

– Вечность, – произношу я и вновь приникаю к его рту.

Я хочу, чтобы он подарил мне вечность… Вечность в его руках. В поцелуях с ним.

Его руки бродят по моему телу. Он сжимает мою грудь. Тихий стон слетает с моих губ. Пуговицы расстегиваются одна за другой, оголяя меня навстречу ему. Он не спрашивает разрешения, но оно и не требуется. Я в его руках… Дороги назад нет. Мне лишь хочется, чтобы он притянул меня ближе. Накрыл своим телом и сделал своей. Поцелуи. Легкие, словно взмах крыльев бабочки, они покрывают тело. Он словно решил узнать, каков на вкус каждый миллиметр моей кожи. Его губы на моем животе. Тягучее возбуждение дрожью прокатывается по телу. Его дыхание… оно щекочет меня там, внизу, где я больше всего мечтаю почувствовать его. Но неожиданно он отстраняется, и мне становится холодно.

– Не уходи! – прошу жалостливо.

– Я здесь, – просто отвечает он и признается: – Любуюсь тобой.

Мурашки. Он смотрит на меня, полностью голую. Видит меня. По-настоящему видит меня… Пытаюсь разобраться сквозь шквал эмоций, что испытываю. Возбуждение, адреналин и некое удовлетворение. Уильям Маунтбеттен любуется мной. Голова идет кругом.

Прикосновение. Он нежно гладит меня, но от этих ласк лишь сильнее полыхает кровь. Уильям ведет костяшками пальцев по моим затвердевшим соскам. Щекотно, приятно, и жажда большего заполняет всю меня. А затем я чувствую его теплые губы на своей груди. Искры. Фейерверки. Сущая магия. Я под действием неизвестных мне чар, и хочется быть заколдованной как можно дольше.

– Селин…

Ловлю ртом воздух. Его поцелуи спускаются ниже. Когда я чувствую, как он облизывает мои бедра, испытываю облегчение оттого, что мои глаза закрыты. Но знаю наверняка: моя кожа предательски алеет. Однако мне не стыдно. Здесь и сейчас нет никаких правил. Нет устоев. Ничего нет. Только он. Его губы, что бродят по моей коже. Его нос, который вдыхает мой запах. Его тихие мужские стоны. Его крепкие руки. Внизу живота растекается лава. Я ничего не соображаю. Не понимаю происходящего. Здесь и сейчас правят чувства – желание, страсть и что-то такое тайное, сокровенное, от чего болезненно сжимается сердце.

Я веду руками вдоль его крепкого тела и нащупываю пуговицы. В голове вспыхивает видение – его силуэт в черной рубашке, и дыхание сбивается. Фантазия рисует его серебристый взгляд, и я расстегиваю пуговицу за пуговицей. Он помогает стянуть с себя рубашку, и моя ладонь касается голой кожи. Бархатная на ощупь. Твердые мышцы играют от моих касаний. И в это мгновение не существует ничего. Лишь он и я. Наше дыхание на двоих и ласковые прикосновения, которые мы дарим друг другу. Моя спина касается шелкового одеяла, вес его тела надо мной. Грудь к груди. Живот к животу. Мне так нравится эта тяжесть. Так нравится растворяться в нем, становиться частью его. Я чувствую давление между ног. Его ладонь у меня на щеке, и нежный, едва уловимый поцелуй на губах. Давление усиливается, и вместе с ним нарастает боль. Я тихо постанываю, и он полностью опускается. Обхватываю его за плечи, и он ловит мой стон губами, пропуская через себя мою боль и наслаждение. Калейдоскоп эмоций. Все так тесно переплетено.

– Это все нереально… – шепчу я.

– Что есть реальность? – отвечает он и медленно стягивает повязку с моих глаз.

Глаза в глаза. Его серые горят серебром, он смотрит на меня, как на самую большую драгоценность этого мира. Что-то трескается в районе груди от его взгляда. Что-то ухает с силой вниз. И я чувствую, насколько уязвима перед ним. Он во мне. Вот так два человека становятся одним целым. Разделяют души друг друга. И я знаю, что с этого момента ничего не будет как прежде.

– Мы сделали это, – запускаю я ладонь ему в волосы и легонько тяну на себя. – Убежали от реальности, – жадно вглядываюсь в его лицо.

Хочу запомнить морщинки, поры, крапинки в глазах, трещинки на губах. Хочу запомнить это ощущение тяжести внизу живота, это нарастающее давление и то, как мурашки бегут вдоль его предплечий выше, к плечам, от близости со мной. То, как его грудь приподнимается и опускается в громком дыхании в такт с моей. То, как наши тихие стоны заполняют каждый уголок этой маленькой комнаты. То, как наш пот смешивается, а наши тела соприкасаются, трутся друг о друга.

– Нет ничего более реального в этом мире… – произносит он, двигаясь во мне и припадая губами к моей шее.

Хриплый, гортанный стон срывается с его губ, и его тело дрожит над моим, волной передавая восторг. Покрываюсь мурашками от осознания: причина того, что он сейчас чувствует, – я.

– …чем ты, Селин, – словно покаяние, заканчивает он и приникает лбом к моему лбу.

– Ты все-таки научил меня, – шепчу ему в губы.

В его серых глазах читается немой вопрос.

– Нежности, – тихо отвечаю я и целую его.

И если мне скажут, что сегодня – последний день на земле, я отвечу, что знаю, что такое рай. Рай – это нежность Уильяма Маунтбеттена. Его касания, его поцелуи, его взгляд. Его любовь.