Уроки нежности

Глава 29

В БИБЛИОТЕКЕ ПРАКТИЧЕСКИ ПУСТО. Пятница. Лишь несколько студентов составляют нам компанию и параллельно пялятся в нашу сторону. Интересно, привык ли Уильям быть в центре внимания. Сквозь витражные окна не поступает свет, низкие серые тучи захватили небо. Маленькая настольная лампа освещает наш заваленный книгами стол. Уильям проверяет мои конспекты, записанные чернилами. В этом есть что-то: медленно курсивом выводить перьевой ручкой слоги. Более вдумчиво подходить к каждому написанному слову. Мак-Тоули все-таки не так сумасбродна, как все вокруг любят считать.

– Ты так подробно все записываешь.

– Ты удивлен?

– Немного, – признается Уильям и шепчет мне на ухо: – А сейчас приготовься держать оборону.

На наш столик падает широкая тень. Я чувствую запах ее духов еще до того, как вижу. Стойкие «Шанель номер пять». Резкие. Претенциозные. Запах тех, кто либо вырос с этим ароматом, либо жаждет что-то доказать. Этот парфюм абсолютно не подходит Джоан Мак-Тоули.

– Так-так, – довольно провозглашает она. – Вижу, вы заняты делом!

– Никак иначе, – отзывается Маунтбеттен.

Джоан протягивает руку, безмолвно требуя листы, и Уильям вкладывает в старушечью ладонь сделанные мной записи. Прищурив глаза, она пробегает по ним глазами и зачитывает:

– Революция завершилась в тысяча семьсот девяносто девятом году с приходом к власти Наполеона Бонапарта. Он установил консульскую диктатуру и завершил период революции, введя эпоху Наполеоновских войн. – Джоан довольно кивает. – Вижу, вы прошли весь раздел! Похвально. Управились быстрее, чем я предполагала.

– Мы все еще повторяем материал, – поясняет Уильям.

– Сразу видно, где ты вырос, – хмыкает профессор. – Говорить со мной намеками нет надобности, Маунтбеттен. Не бойся, я не подвину дату экзамена только потому, что ты оказался необычайно талантливым преподавателем. – Джоан поворачивает голову в мою сторону и добродушно улыбается. – Вы проделали огромную работу, мадемуазель Ламботт. Я верю, что все получится! Однако. профессор де ла Фонн так и стоит у меня поперек горла. – Она хмурится и снимает с носа круглые очки. – Он громко и во всеуслышание заявляет, что давать вам стипендию было ошибкой. Вы до сих пор не сдали его работу?

– Он дал мне месяц, – спешно сообщаю я.

– Он сделал это специально. Вы же должны были управиться за неделю, – отчитывает она меня.

– Но…

– Никаких но, – строго перебивает Джоан. – Слухи о том, что вы не справляетесь с учебой, уже доходят и до Де Са. Поверьте, она не пропускает их мимо ушей.

Опустив голову, я сдерживаю слезы обиды, которые жгут глаза.

– Уильям, похвально, что ты бросил все силы на историю, но все же это и твое упущение.

Маунтбеттен, в отличие от меня, даже не пытается оправдаться:

– Через неделю она сдаст работу.

– Через три дня, – чеканит Мак-Тоули. – Ты должен был заняться решением этого вопроса гораздо раньше. Ответственность, Уильям. Тебе знакомо это слово? – И она снисходительно смотрит на нас обоих.

Открываю рот, чтобы сказать, что ответственность за мою учебу лежит только на мне и ни на ком другом… но Уильям кладет руку мне на бедро и аккуратно сжимает его. Горячая волна пробегает по телу.

– Я вас понял. – От его голоса бегут мурашки.

– Искренне надеюсь, – хмыкает Джоан.

Я благодарна столу, который скрывает ладонь Маунтбетенна. Моя шея краснеет, щеки горят. Делаю короткие вдохи, но успокоиться не получается.

Мак-Тоули поглядывает на металлические часы на хрупком запястье левой руки:

– У меня важная встреча. Рада была с вами пообщаться.

Старушка последний раз оглядывает нас и отходит от нашего стола неторопливой походкой.

– Ей нравится вас унижать, – тихо говорю я.

Вспоминаю, как она общалась со Шнайдером и Гойаром. В каждом слове таилась власть, а в предложениях – скрытое и не совсем завуалированное унижение.

– Многим женщинам такое по нраву. – Уильям пристально заглядывает мне в лицо.

По нраву… Британское произношение и слово, выпавшее из романа Джейн Остин, – этого достаточно. От волнения во рту пересыхает.

– Дыши, Ламботт, – хмыкает Уильям и медленно ведет ладонью вдоль моего бедра.

Сжимаю губы в тонкую линию:

– Тебе нравится издеваться надо мной?

– Самую малость, – отвечает этот наглец и убирает руку. – Я взгляну на твою работу по искусствоведению?

Молча киваю и упираюсь взглядом в экран. Чувствую его горячий взгляд, но не поворачиваю головы. Сердце все еще колотится в груди как ненормальное.

– Вот. – Я передаю ему ноутбук, на котором предварительно открыла свое эссе.

Он, не произнося ни слова, вчитывается в него и через двадцать минут откидывается на спинку стула.

– Ты никогда не видела эти картины вживую, ведь так?

– Я что-то не так написала? – хмурюсь и протягиваю руку, чтобы забрать ноутбук и перечитать свою работу.

Уильям накрывает мою ладонь своей.

– Не нервничай. Все так, Ламботт, – отрезает он. – Встретимся через час у входа в женское общежитие. До этого времени будь здесь. – Он встает из-за стола и закидывает рюкзак на правое плечо.

– А вдруг у меня другие планы?

Уильям, хитро прищурившись, оглядывает меня сверху вниз и, наклонившись, целует в макушку. При всех. Жалкое количество студентов, присутствующих сегодня в библиотеке, застывает или вовсе перестает дышать. Шок отпечатан на лице заучки Ребекки.

– Жду тебя через час, – напоследок бросает Маунтбеттен, ни капли не сомневаясь, что я приду.

Я смотрю, как он, словно божество, проходит мимо книжных стеллажей и направляется к выходу. До этого времени будь здесь. Вздохнув, начинаю перечитывать эссе по истории искусств. Во время чтения перепроверяю факты, даты и не совсем понимаю, почему Маунтбеттену не понравилась моя работа. Все факты правдивы, структура четкая. Работа написана идеально. Что не так? Пытаюсь найти недочеты, но их нет…

Поток моих мыслей прерывает женский голос:

– Ты поосторожнее. – Ребекка кашляет, привлекая мое внимание. Ее огромные глаза из-под толстой оправы очков смотрят на меня с беспокойством.

– Прости, не поняла.

Она пожимает плечами.

– Если Луна узнает о вас, – шепчет она низким голосом и тычет в меня пальцем, – для тебя это может стать проблемой.

Непонимающе хмурюсь, пытаясь осознать, правильно ли я ее расслышала.

– При чем тут Луна? – Мой голос звучит раздраженно, не получается сдержать эмоции.

– Из-за ее прошлого с Уильямом. – Ребекка смотрит на меня как на идиотку. Она тоже теряет терпение.

– Прошлого?

– Боже, ты встречаешься с парнем и ничего о нем не знаешь? – Она взмахивает руками. – Как можно быть такой идиоткой? – чуть не рычит Ребекка и, резко развернувшись, направляется к своему столику.

– Стой! – Я подскакиваю со стула и мчусь за ней.

– Да чтобы я еще хоть раз захотела сделать доброе дело! Люди – тупицы! – продолжает пыхтеть она.

– Что было в прошлом?

Ребекка зло запихивает книги и тетради в свою огромную сумку. Она сморит на меня высокомерно.

– Спроси у своего ненаглядного, – бросает мне в лицо. – Только сделай это быстрее! До того, как твои мозги будут размазаны по кирпичной дорожке перед церковной башней!

Ребекка стремительным шагом покидает библиотеку, хлопнув напоследок широкой деревянной дверью.

Я стою перед входом в общежитие. Сильный ветер бьет в лицо, и я жалею, что не надела свитер. Кутаюсь в пиджак, но он не спасает.

– Стипендиатка, как ни выйду – вижу тебя… везде… – Из дверей выкатывается Шнайдер.

Хмурый и недовольный, в солнечных очках. Та самая высокомерная версия, которую я застала в свой первый день. Он достает из кармана телефон и что-то быстро печатает. За ним из дверного проема вылетает разъяренная Софи.

– Ты отправил ему видео? – кричит она писклявым голосом. – Совсем больной?

– Упс, случайно, – скалится Бен.

На его телефоне загорается оповещение. Имя «Николас» отображается на экране.

– Какая же ты сволочь! – чуть не рыдая, гневно шипит Софи.

– Свою… кхе-кхе… – демонстративно замолкает он и тупит взгляд на ее ремень, – нужно держать в руках. – Нахально фыркает. – То есть в трусиках!

Девушка обзывает его последними словами и, вся в слезах, забегает обратно в дом. Я смотрю на Бена с немым вопросом. Он, пожав плечами, поясняет:

– Я поспорил с Ником, что она мне даст.

– Не хочу знать подробности, – качаю я головой.

– Он проиграл, – довольно улыбается Шнайдер, но его лицо темнеет. – Правда, после сегодняшней ночи мне потребуется психотерапия или волшебные таблетки, чтобы ее забыть.

– Сказала же, что не хочу знать подробностей.

Однако Шнайдер делает вид, что не слышит меня:

– Но только спонсором таблеток был как раз Ник, которого исключили за любовь к этому виду удовольствия.

– Он чуть не умер, – напоминаю я.

От воспоминаний о случившемся волосы встают дыбом.

– Зато сейчас живее всех живых, – хмыкает Шнайдер.

Его телефон вновь звонит. На экране загораются сообщения, в которых Бена посылают всеми возможными способами.

– Бедненький, – наигранно сокрушается рыжий. – Соскучился по нам! – Он нажимает на микрофон и записывает голосовое: – Ники, детка! Я все думал, с кем пойти на бал. И решил, что обязан пригласить самую уродливую мордашку, которую когда-либо видел. Ты в деле? – Шнайдер отправляет послание и подмигивает мне. – Чего такая тухлая, Маленькая стипендиатка?

– Ты невыносим.

– И неисправим, – подсказывает он. – Вообще во мне скрывается много «не».

Шнайдер салютует мне на прощание и походкой кинозвезды спускается на тропинку. Идущие мимо него мадемуазели чуть не падают в обморок. Бен купается в их внимании и каждой дарит свою фирменную фальшивую улыбку. Я смотрю ему вслед и думаю: действительно неисправим. Невыносим. И много-много других «не»…

– Надеюсь, он тебя больше не достает. – Голос над моим ухом застает меня врасплох.

Я подпрыгиваю на месте. Оборачиваюсь и смотрю на Уильяма во все глаза.

– Ты ходишь как привидение! – в сердцах выпаливаю я.

Привидение… Нет-нет. Никаких ненужных мыслей. Весь день пытаюсь забыть свой кошмар.

Уильям хмуро интересуется:

– Чего хотел Шнайдер?

– Ничего, – отвечаю я, пытаясь справиться с волосами. Ветер поднялся сильный и развевает мои локоны в разные стороны.

Маунтбеттен, прищурившись, изучает меня. Стойте, это что – ревность?

– Он провел ночь с Софи и хвастался этим перед Николасом.

– И как Ники на это отреагировал?

– Он был не в восторге.

– Значит, наш рыжий друг выиграл что-то стоящее, – подводит итог Маунтбеттен.

– Я же не говорила, что они спорили.

– Это очевидно. Иначе Бен бы не подошел к Софи и на пушечный выстрел.

Он берет меня за руку. Чертовы бабочки в животе готовы умереть прямо здесь и сейчас от одного-единственного прикосновения. Что со мной не так?

– Все ты знаешь, – бормочу я.

– Ты заледенела.

– Погода ужасная.

– Теплее надо одеваться. – Он останавливается и снимает с себя черный кашемировый свитер. – Надевай, – оставаясь в серой футболке, Маунтбеттен протягивает его мне.

– Ты же заболеешь.

– Почему ты вечно со мной споришь? – раздраженно произносит он.

– С таким же успехом могу спросить тебя, почему ты вечно приказываешь, – выпаливаю я.

– Нам нужно дойти до машины, а тебе за эти пять минут надо еще постараться не умереть от холода, – отрезает Уильям и натягивает на меня свитер прямо поверх пиджака.

– Слушаюсь и повинуюсь, – тяну я.

– Повторяй это чаще, – не остается в долгу Маунтбеттен и одаривает меня кривой усмешкой.

Я пытаюсь избавиться от пиджака, чтобы надеть его свитер. Он такой мягкий, как облако. И теплый… и пахнет… лесом.

– Довольны, ваше величество? – тычу пальцем себе в грудь.

– Более чем!

Он берет меня за руку, и мы молча ступаем на тропинку из камня, ведущую к парковке. Уильям подводит меня к спортивному «Астон Мартину» черного цвета.

– А куда мы едем?

– Это имеет значение?

– Да.

– А как же «с любимым хоть на край света»?

Я густо краснею:

– Не знала, что за твоим недовольным лицом скрывается такой шутник.

Улыбка Уильяма становится шире, и я готова провалиться сквозь землю, такая она чарующая и притягательная.

Он открывает мне дверцу машины:

– Прошу, мадемуазель Ламботт.

Неловко перепрыгиваю с ноги на ногу:

– Так куда мы едем?

– Сюрприз.

– Ты их полон, это уже я поняла. – Заглядываю ему в глаза. – А я ненавижу сюрпризы, Уильям.

Маунтбеттен поджимает губы и отворачивается. Ветер играет с его светлыми волосами. Мраморного цвета кожа от холода покрывается мурашками. Серая футболка плотно облегает его крепкий торс, и я замечаю затвердевшие соски. Сглатываю нервный ком и отвожу взгляд.

– Просто сядь… – Секунду Уильям молчит, а затем неожиданно добавляет: – Пожалуйста.

Еле сдерживаюсь от колкостей. Ему будто физически больно произносить это волшебное слово.

– Иначе я сейчас получу обморожение, и это будет на твоей совести.

– Манипуляция.

– Она самая.

Глубоко вдыхаю прохладный воздух и сажусь на кожаное кресло. Маунтбеттен все равно от меня не отстанет. В машине идеальный порядок и приятно пахнет мятой. Он закрывает за мной дверь и обходит кузов. Садится за руль и заводит двигатель. Автомобиль рычит. Ловлю себя на мысли, что испытываю любопытство, страх, и одновременно в душе расцветает непривычное для меня предвкушение. Уильям будто читает меня без слов. Понимание в глубине его серых глаз заставляет меня стать более закрытой.

Я отворачиваюсь к окну и замечаю Ребекку. Она стоит около автобуса и провожает меня обеспокоенным взглядом. Уильям срывается с места, и она остается далеко позади.

Двигатель шумит, но Уильям не включает музыку. Мы едем вдоль длинных, желтых, пожухлых от осени полей в… неизвестность.