Уроки нежности

Глава 30

ПРОЕЗЖАЯ ПО АВТОСТРАДЕ, я вижу синие знаки, на которых белыми буквами написано «Аэропорт». Уильям делает вид, что не замечает мой пристальный взгляд.

– Решил меня похитить?

– Ты села в машину добровольно.

– Я бы так не сказала.

– Значит, да, я тебя похищаю. – Произнося эти слова, он резко сворачивает на огромную парковку.

Перед нами аэродром с маленькими на первый взгляд самолетами.

– В фильмах они выглядят больше.

– Кто именно?

Он выходит из машины и направляется к двери с моей стороны. Распахивает ее, и сильный ветер залетает в салон. Мужская ладонь появляется передо мной, и я вкладываю в нее свою хрупкую руку.

– Самолеты, – отвечаю на его вопрос.

Маунтбеттен непонимающе хмурится, и я, опустив глаза, признаюсь:

– Я никогда в жизни не летала на самолетах.

Молчание. Слышен лишь вой ветра. На этом пустом, без зданий пространстве он хлещет с удвоенной силой. Футболка Уильяма прилегает к его телу под потоками воздуха. Он заглядывает мне в глаза. Серьезно, проникновенно. Он видит меня насквозь, но мне не хочется прятаться. Впервые в жизни я жажду быть увиденной и услышанной в полной мере.

– Значит, еще один первый раз мой? – спрашивает он.

Я сглатываю нервным ком.

– Еще один?

Уголок его губ приподнимается в загадочной улыбке. Он не отвечает на мой вопрос.

Перед нами стоит небольшой самолет. Я с удивлением замечаю, как его дверца открывается и на землю опускается лестница, по которой спускается мужчина в черном костюме.

– Ваше высочество! – Он останавливается у ступеней.

На вид ему лет пятьдесят. Уложенные назад седые волосы, цепкий, изучающий взгляд.

– Альфред. – Маунтбеттен кротко улыбается. – Ты прилетел!

Он берет меня за руку и подводит к самолету.

– Конечно. Как же я мог упустить возможность почтить вас своим визитом? – Альфред четким, поставленным голосом произносит каждое слово.

Я будто слушаю аудиокнигу про Гарри Поттера в оригинале, столь утонченная у него речь с ярко выраженным британским акцентом.

– Позволь представить: Селин Ламботт. – Уильям приобнимает меня за талию. – Селин, это Альфред, наш дворецкий.

На сдержанном лице мужчины появляется едва уловимая улыбка.

– Более чем счастлив познакомиться с вами. – Он протягивает мне руку. – Кажется, не только я рад нашему знакомству. – Он смотрит поверх моего плеча. – Папарацци нашли вас, принц Уильям.

Я в ужасе оборачиваюсь и вижу несколько машин, припаркованных за железным ограждением, и огромные камеры в руках нескольких мужчин.

– Это было лишь делом времени, – бормочет Маунтбеттен. – Ламботт, дамы вперед! – Он протягивает руку, прося меня сделать шаг на ступеньку.

Я прохожу в салон и неловко встаю посреди белых кожаных сидений. Уильям жестом указывает на кресло слева, сам садится напротив.

– Добрый день! – слышны из кабинки голоса пилотов.

Дверь в нее открыта, и я вижу многочисленные кнопки и штурвал. В иллюминатор все так же видны папарацци, они продолжают щелкать камерами.

– Что они будут делать с этими фотографиями? – интересуюсь я.

– Вы уже в топе всех английских газет. – Словно отвечая на мой вопрос, Альфред протягивает Маунтбеттену планшет. – Все никак не привыкну к нынешним скоростям, – тяжело вздыхает мужчина. – Раньше у нас хотя бы было время улететь.

Уильям выключает экран и пожимает плечами:

– Пусть развлекаются.

– А можно посмотреть? – Мой голос вибрирует от волнения.

– Конечно, мисс Ламботт.

– Можно просто Селин.

– Как скажете, мисс Ламботт.

Услышав вновь свою фамилию, чувствую, как мое лицо вытягивается. Ловлю смешливый взгляд серых глаз и еле сдерживаюсь, чтобы не показать ему средний палец. Альфред протягивает мне планшет, на котором во вкладках открыто множество изданий.

«НОВАЯ ПАССИЯ ПРИНЦА УИЛЬЯМА!!!»

«ПРИНЦ БЫЛ ЗАМЕЧЕН С ДЕВУШКОЙ ВПЕРВЫЕ ЗА…»

«КТО ОНА ТАКАЯ? КАК ЕЙ УДАЛОСЬ ПОКОРИТЬ ЛЕДЯНОЕ СЕРДЦЕ МАУНТБЕТТЕНА?»

– Они не очень оригинальны, – поджав губы, произносит Альфред. – Не любят придумывать новое.

У меня шок от увиденного, и я не нахожусь что ответить.

– Кофе, чай, мисс Ламботт?

Качаю головой и произношу:

– Нет, спасибо, Альфред.

– Располагайтесь, нам лететь час. – Он оглядывает мою задеревеневшую позу.

– А куда мы летим? – спрашиваю я с надеждой.

Альфред переглядывается с Уильямом. Стоит отдать тому должное: на его лице ни вопроса, ни удивления.

– Я похитил ее, – говорит ему Маунтбеттен.

– Такого скандала давненько не было, – отзывается Альфред и как ни в чем не бывало присаживается на кресло чуть дальше от нас.

Уверена, невозмутимость на лице Маунтбеттена прямо противоположна тому, что отражается на моей физиономии.

– Дыши, Ламботт, – подмигивает он. – Верну тебя в целости и сохранности.

Заглядываю ему в глаза:

– Обещаешь?

Маунтбеттен откидывается спиной на кресло и стреляет в меня взглядом.

– Даю слово, – твердо произносит он, и от его голоса я покрываюсь предательскими мурашками.

– В Париже семнадцать градусов, обильные осадки и ветрено, – раздается голос капитана, когда самолет приземляется.

– Париж… – шепчу я в шоке.

– Он самый, мисс Ламботт. – Альфред сосредоточенно следит за тем, как опускается дверь. – Ваше высочество, я распорядился, чтобы вам принесли верхнюю одежду. Смею предупредить, что вас уже ждут журналисты.

– Спасибо, Альфред. – Уильям берет меня за руку и выходит первым.

Я позволяю ему вести меня. Вспышки камер ослепляют. Ветер треплет мои волосы в разные стороны.

– Месье Маунтбеттен, кто это с вами? – доносятся до нас крики.

Я опускаю глаза, стараясь скрыть лицо за волосами. Начинается дождь. Надо мной раскрывается зонт. Оглядываюсь и вижу учтивую улыбку Альфреда:

– Спасибо.

– Всегда к вашим услугам, мисс.

Мы подходим к большому внедорожнику, из которого выбираются несколько здоровяков в классических костюмах. В голове мелькает мысль: охрана.

– Осторожно, ступенька, – предостерегает Уильям и пропускает меня вперед к машине.

Он кладет руку мне на макушку, чтобы я в спешке не ударилась о дверную раму.

– Это ваша девушка? Как ее зовут? Представьте ее публике! – Журналисты и фотографы сходят с ума.

Уильям запрыгивает в машину и захлопывает дверь, не сказав им ни слова.

– Вот на что порой похожа моя жизнь, – угрюмо сообщает он.

– Откуда они знают, что ты должен быть здесь?

– Новости распространяются быстро… Вас видели в аэропорту Женевы, скорее всего, проследили за джетом и приехали встречать, – отзывается Альфред, севший в машину с другой стороны.

Охранники садятся на передние сиденья. Они с нами даже не здороваются.

– Как можно проследить за самолетом?

– О, поверьте, в наше время спрятаться практически невозможно, – с толикой раздражения сообщает Альфред. – Но мы поменяем машину, и вас больше не побеспокоят.

И мы действительно заезжаем в подземный паркинг.

– А как же паспортный контроль? – спрашиваю я, когда понимаю, что мы упустили важную деталь. Пусть я никогда не летала на самолетах, но процедура мне знакома. – Мы прилетели в другую страну…

– У них есть копии наших паспортов, – поясняет Уильям, как будто это что-то объясняет.

– А откуда у тебя копия моего паспорта?

– Клодит дала.

– Клодит? – удивленно восклицаю я.

– У нее есть копия твоего паспорта в твоем деле.

– Да… но…

Автомобиль резко тормозит.

– Нам стоит поторопиться, – говорит Альфред и открывает дверцу. Он протягивает мне руку, помогая выбраться из машины.

Черный «мерседес» стоит с распахнутыми дверями в ожидании нас. Номера французские в отличие от британских на внедорожнике. Рядом с машиной двое незнакомых высоких мужчин в костюмах.

– Ламботт, – зовет меня Маунтбеттен и буквально запихивает в салон. – Тут стоит реагировать быстро, пока нас не засекли.

Внедорожник резко срывается с места.

– Альфред?

– Он наживка, – поясняет Уильям. – Как и охрана.

– Я даже с ним не попрощалась.

– Еще увидитесь.

«Мерседес» медленно набирает скорость и тоже выезжает с парковки. От огромного количества журналистов не осталось и следа. Они, похоже, клюнули на нашу хитрость и все погнались вслед за пустым автомобилем.

– Ваше высочество, мы будем на месте через двадцать пять минут, – говорит водитель. – Пробок нет, забастовок тоже.

– Благодарю, – отзывается Уильям и приподнимает пластиковую шторку, закрывая нас от водителя и охранника.

– Нам повезло, Ламботт.

– СЕ-ЛИН.

– Да-да. – Засранец обаятельно ухмыляется.

– А куда мы едем?

– Ты же похищена, помнишь?

– Смотрю, у тебя сегодня игривое настроение, – бормочу я.

– Это все твое присутствие.

Свинцовые тучи сливаются с серыми зданиями города. Я никогда не была в столице. Глядя на нее из окна автомобиля, я впитываю в себя всю ее сумбурность, шум и невероятную красоту. От Парижа дух захватывает.

Уильям смотрит на меня, пока я жадно ловлю детали.

– Я не знал, что ты никогда не бывала в Париже…

Поворачиваю голову и встречаюсь с его задумчивым взглядом.

– Перечислить места, в которых я бывала, очень просто… Марсель и академия Делла Росса.

– Мы практически на месте, – доносится до нас голос охранника, когда водитель ловко сворачивает на очередную подземную парковку.

Салон автомобиля погружается в темноту, лишь редкие лучи фонарей мазком скользят по стеклам машины.

– Зачем ты привез меня сюда? – шепчу я, но точно знаю: он слышит.

– Хочу преподать тебе урок, – отзывается он, и я чувствую, как сокращается расстояние между нами.

– Какой?

Лицо Уильяма напротив моего, его дыхание щекочет кожу.

– А что именно ты предпочтешь, Ламботт? – Темная бровь приподнимается, он больше не наклоняется ближе, скорее замирает в ожидании, как бы беззвучно говоря – теперь твой ход.

По спине от волнения пробегает дрожь.

– Я тогда ответила: нежность.

– Да.

– Почему не сказал, что это было на самом деле?

– А что есть реальность, Ламботт?

Напряжение вокруг нас можно разрезать ножом.

– Реальность… – хмуро отвечаю я, – то, что реально.

– А что реально? – стоит он на своем.

Я запинаюсь:

– То, что по-настоящему.

– И что происходит в настоящем? – шепчет он мне в губы.

Машина останавливается. Момент упущен. Поцелуй, которого я ждала словно заколдованная, не получился. Оглядываюсь, чтобы понять, где именно мы находимся, но вокруг сплошная темнота.

– Мисс. – Дверь автомобиля открывается, и охранник учтиво протягивает мне руку.

Я сглатываю нервный ком и позволяю ему помочь мне выйти из машины:

– Спасибо.

– К вашим услугам, – отвечает он, а затем обращается к Уильяму, который стоит позади меня: – Как вы и просили. Музей был закрыт на час раньше, и все посетители покинули его.

– Благодарю, Джеймс.

Не знаю, что удивляет меня больше – тот факт, что, оказывается, Уильям с ним знаком, или то, что мы оказались в музее.

– Музей? – уточняю я на всякий случай.

– Я же сказал, что это урок. – Уголок его губ приподнимается.

Уильям стоит в пиджаке, который для него приготовил Альфред. Темная ткань идеально подчеркивает крепкие плечи. Наверное, ему их шьют на заказ. Специально для него. Весь мой гардероб состоит из вещей, найденных в секонд-хенде. Я донашиваю за другими, в то время как для него шьют портные.

– Что не так? – Уильям ловит мой взгляд.

– Думаю, насколько мы с тобой разные.

– Все люди разные. – Он берет меня за руку и подводит к лифту.

– Мы с тобой из разных миров.

– Мир у людей тоже один на всех, Ламботт, – твердо произносит он.

В лифте я наконец понимаю, в какой музей мы приехали. Серебристая плашка с надписью «Лувр» довольно красноречива.

– Ты закрыл Лувр на час раньше? – Мой голос вибрирует от эмоций.

– Чтобы нам никто не мешал, – отстраненно отвечает он.

– И ты говоришь, что мы из одного мира. – Я стараюсь осмыслить происходящее.

Лифт останавливается, дверцы разъезжаются.

– Дамы вперед, – произносит Маунтбеттен.

Двое мужчин и женщина выглядят взволнованными при виде нас.

– Добрый день, принц Уильям, – высоким голосом здоровается тучный месье в костюме. – Позвольте представиться: Гийом Ришар, директор Лувра. Это мадам Вероник Анси – ваш сегодняшний гид. – Он говорит на английском с сильнейшим французским акцентом. – А это Антони, он будет вас охранять.

– Благодарю. Я и моя подруга хотели бы остаться наедине, – отвечает Уильям на английском.

Он мог бы перейти на французский и облегчить этому месье жизнь, но по непонятной мне причине не делает этого.

– Мы… мы… это было столь неожиданно… – тараторит директор.

– Понимаю, – кивает Маунтбеттен. – Подскажите, пожалуйста, сколько у нас есть времени?

– Сколько пожелаете, – спешно произносит Ришар.

– Благодарю. А теперь простите, но мы бы хотели начать.

Ришар взволнованно кивает. Женщина-гид тоже стоит ни жива ни мертва. И лишь охранник ковыряет в носу так, словно никого вокруг нет. Я же все еще не могу понять, снится мне все это или…

Уильям держит мою руку в своей и слегка сжимает ее, словно пытается вернуть меня в реальность.

– Мы прошли через черный ход по понятным причинам, – указывает он на дверь позади нас, – но обычно люди входят оттуда. – Он приподнимает подбородок. – Там метро.

– Почему ты не говорил с Ришаром на французском?

– Потому что он француз, – пожав плечами, произносит Маунтбеттен. – В мире есть традиции, которые нарушать не стоит. Англичане говорят с французами на своем языке, ирландцы при виде членов королевской семьи засовывают руки в карманы… Знаешь, такие устои человечества, на которых все держится.

– Почему ирландцы так делают?

– Погугли позже, Ламботт, – хмыкает он.

Мы проходим в арку, делаем пять шагов, и я застываю. Даже его колкость не может испортить этот момент. Перед моим взором та самая перевернутая стеклянная пирамида.

– Фотографии не передают… – глухо шепчу я.

– Не передают, – соглашается Уильям. – Наверху основной вход.

Он мягко направляет меня, пока мы не оказываемся в Денонском крыле. Перед нами огромное пустое пространство. Просторные залы, залитые мягким светом, кажутся бесконечными. Вокруг ни души. Тишина нарушается лишь нашими шагами. Уильям ведет меня от одного шедевра к другому, и благодаря каждой его фразе картины начинают играть новыми красками. Действительно, читать про них, смотреть изображения в интернете – это не то же самое, что видеть вживую. Краски, текстуры. Падающий с потолка свет словно по волшебству оживляет полотна.

– Смотри. – Уильям останавливается перед одной из картин, которую я должна была изучить.

Я даже представить не могла, что она такого размера…

– Узнаешь?

– Это «Плот „Медузы“» Жерико.

– Что ты о ней знаешь?

– Художник вдохновился историей корабля, который потерпел крушение. Это произведение – крик души, история борьбы за выживание.

Маунтбеттен кивает и указывает на изможденные, отчаянные лица людей на плоту:

– Романтизм часто затрагивает тему человеческой уязвимости и страдания, делая акцент на эмоциях и переживаниях. – Он задумчиво разглядывает картину. – Когда это полотно было впервые выставлено в тысяча восемьсот девятнадцатом году, оно вызвало противоречивую реакцию. Некоторые критики похвалили художника за его храбрость и новаторство в изображении трагедии, в то время как другие осудили его за слишком жестокое и шокирующее изображение. – Маунтбеттен поворачивает голову в мою сторону. – Как ему удалось передать все столь правдоподобно?

– Жерико беседовал с выжившими и изучал анатомию по трупам в морге.

– А еще, будучи мальчиком, он видел трупы на улицах во время Великой французской революции…

Мы медленно проходим дальше. Уильям слегка прикасается к моему локтю, направляя к следующей картине:

– «Свобода, ведущая народ» Делакруа. Что первое тебе бросается в глаза?

Пару секунд я разглядываю довольно большое полотно:

– Меня поражает, как мощно женщина с флагом ведет за собой народ…

– К чему она его ведет?

– К светлому будущему?

– Они так думали, но мы-то с тобой знаем, что после революции настало время великого террора.

– Но художника, скорее всего, вдохновила сама мысль, – делюсь я своими рассуждениями.

– После революции многие творцы стали искать новые способы выражения свободы и справедливости, – соглашается Маунтбеттен. – Романтизм не только о страданиях, он также о героизме и борьбе за идеалы, что отражают дух того времени.

Уильям подходит ко мне ближе. Возвышается надо мной, внимательно изучает мое лицо.

– Какая картина тебе понравилась больше? Скажи как на духу.

– Наверное, все же «Свобода», – признаюсь я. – В ней есть луч надежды.

Уголок его губ слегка приподнимается.

– А что, если я тебе скажу, что у Жерико тоже есть надежда? Смотри, – указывает он пальцем на белый флаг. – Белый цвет чего?

Неуверенно тяну:

– Надежды…

– Именно. И посмотри на композицию: слева люди обессилены и приняли свою участь, справа же готовы бороться.

Действительно. Знакомые мне детали раскрываются по-новому. Уильям открыл для меня это полотно будто шкатулку с сюрпризом.

– Но мне нужно их сравнить, – напоминаю я о задании де ла Фонна.

– Давай подумаем. – Серые глаза сверкают. – Искусство девятнадцатого века во Франции олицетворяет период глубоких социальных, политических и культурных перемен. Де ла Фонн дал тебе задание проанализировать два выдающихся произведения, которые отражают дух той эпохи. – Он замолкает в ожидании моего продолжения.

Румянец заливает щеки.

– Мне стыдно признаться, но я…

Уильям наклоняется ближе:

– Хочешь, я дам тебе все ответы?

Его дыхание щекочет мне кожу. Я смотрю на него словно завороженная и, облизнув пересохшие губы, киваю. Его взгляд опускается на мои губы, отчего в жилах закипает кровь. Мы одни… Во всем Лувре ни души. Только он и я. Осознание этого окутывает необъяснимой таинственностью весь процесс. Это настолько сюрреалистично, как будто и правда сон.

– «Плот „Медузы“» воплощает трагические события, – начинает он свою лекцию. – Картина стала своеобразным протестом против тирании и отражением негодования по отношению к политической системе. – Его лицо наклоняется ближе, я вижу темные крапинки в серых глазах. – Сила этого произведения – в отчаянии выживших.

Я сглатываю нервный ком, а он продолжает околдовывать меня:

– На другой чаше весов «Свобода, ведущая народ» тысяча восемьсот тридцатого года. Женская аллегория свободы, возвышающаяся над толпой восставших, стала одним из самых узнаваемых символов свободы в мире, – шепчет он мне в губы. – Свобода с обнаженной грудью, раскрепощенная, желанная. Скажи, пожалуйста, ты можешь сделать выводы?

Несколько раз моргаю. Сосредоточиться не получается, но проигрывать эту битву не хочется. Я делаю шаг вперед и вовсе сокращаю расстояние между нами. Сердце колотится с неистовой силой.

– «Плот „Медузы“», – шепчу я и вижу, как его адамово яблоко дергается, – отражает хаос и борьбу за выживание. – Я замолкаю и встаю на носочки.

Серые глаза заволакивает темнота. От волнения у меня в ушах барабанной дробью бьется пульс, но я заставляю себя продолжить:

– «Свобода, ведущая народ» вдохновляет своей яркой символикой, в ней искрятся возрождение и освобождение.

Уильям ведет носом вдоль моей скулы и берет меня за талию, удерживая на месте, но при этом приподнимая над полом. У меня перехватывает дух.

– Есть ли между ними что-то общее? Что-то объединяющее? – Его голос заколдовывает.

Я знаю ответ на этот вопрос, он где-то в глубине памяти, но все, о чем я могу думать, – это его запах, его тепло, его близость.

– Не знаешь, Ламботт? – Идеальная темная бровь приподнимается.

Маунтбеттен прекрасно понимает, какой эффект производит на меня, и беспощадно этим пользуется.

Я заставляю себя ответить:

– Между ними есть нечто общее. – Мой голос вибрирует от эмоций.

– Неужели? – Рука на моей талии обжигает.

– Обе картины выражают критику существующего порядка и стремление к переменам, – шепчу ему в губы, – но с разными эмоциональными оттенками… Ты доволен, Маунтбеттен?

– Почти…

Горячие губы сминают мои в жадном поцелуе, даря ощущение мягкости и сладкого привкуса. Его руки скользят по моей шее; вена на сонной артерии хаотично пульсирует, он ведет по ней пальцем, в то время как его язык переплетается с моим. Я чувствую учащение дыхания, и каждый его вздох наполняет воздух теплом. Моя робость контрастирует с его уверенностью. Он так целует меня, словно точно знает, чего именно хочет и как этого достичь. Я же теряюсь в эмоциях. Ощущение, словно иду по краю обрыва. Пульс стучит в ушах, дыхание замирает. Можно ли привыкнуть к таким поцелуям? Или же каждый раз мое тело будет содрогаться в его руках?

Уильям отстраняется, нежно пробегая костяшками пальцев по моей ключице:

– Теперь доволен.

– Хорошо провели время? – Альфред учтиво встречает нас в салоне самолета.

– Более чем, – отзывается Уильям, и я краснею.

– У меня тоже есть для вас новости. – Альфред кладет перед ним увесистый журнал. – Тот самый каталог для коллекционеров, про который я вам рассказывал.

Маунтбеттен незамедлительно принимается его листать:

– Что-нибудь привлекло твое внимание?

– Есть лоты, которые были украдены из ватиканской библиотеки, но нет ни одного скифо-сарматского происхождения. Очень узкая тематика.

Уильям выглядит разочарованным:

– Спасибо, Альфред.

– Мы обязательно найдем то, что вы ищете, ваше высочество, – приободряет его Альфред. – На завтра я договорился для вас о встрече с одним интересным месье. Он будет ждать по этому адресу в Женеве. Вся информация в письме. Месье Фредерик силен в этой теме и, возможно, поможет.

– Благодарю. – Маунтбеттен сосредоточенно изучает письмо.

Я смотрю на Уильяма:

– У нас в библиотеке есть книги на эту тему.

Он опускает глаза:

– Я знаю.

– Для чего ты их ищешь? – Очередной проигрыш моему любопытству.

– У его высочества большая частная коллекция, мисс Ламботт, – отвечает вместо него Альфред. – Мы не ищем книги на покупку, скорее прицениваемся, чтобы иметь четкое представление, за какую сумму могли бы в случае необходимости продать древние тома. – Он откашливается. – Насколько я знаю, книги, что хранятся в библиотеке академии Делла Росса, не продаются.

– Нет…

– Поэтому эти фолианты никак не помогут в нашем деле, – закрывает тему дворецкий.

Ничего не понимаю и все же решаю уточнить:

– Разве антиквары не могут произвести анализ и назначить цену?

– Нам интересна рыночная цена, – отрезает Альфред.

Почему именно рыночная цена? Чем она отличается от цены, назначенной профессионалами? Вопросы один за другим приходят на ум. Объяснение дворецкого звучит не совсем логично, но я прикусываю язык и замолкаю под его строгим взглядом. Уильям не смотрит на меня. Он бездумно продолжает листать каталог, словно надеется увидеть в нем что-то очень важное.

Самолет взмывает в небо. Я отворачиваюсь к иллюминатору. Смотрю на горящие внизу огни города и не могу отделаться от ощущения, что меня только что обманули…