Уроки нежности

Глава 21

ВСЕ ПРОИСХОДИТ КАК в замедленной съемке. Уильям хватает Шнайдера за штанину и резким рывком кидает его с кровати на пол. Тело Бена с глухим стуком приземляется на ковер, и я нервно кусаю губу, представляя, как это больно. Бенджамин подскакивает на ноги и толкает Уильяма в грудь.

– Ты с ума сошел! – кричит он.

Маунтбеттен недобро ухмыляется:

– Повезло, что не убил.

– Да ладно тебе! Это же весело! Ты только глянь на нее. – Бен небрежно машет в мою сторону. – Пусть хоть расслабится!

Уильям припечатывает его к стене:

– Еще хоть слово…

– Она даже не смотрела на меня, – хрипло, но с довольной улыбкой произносит Шнайдер.

– Мне плевать. – Уильям отпускает его и отворачивается от друга.

– Ты ревнуешь, – бросает ему в спину Бен. – Хоть себе признайся, мне не нужно быть свидетелем твоих соплей. – Он поднимает руки в знак капитуляции. – Но если хочешь, мы дадим ей право выбора…

Я несколько раз моргаю, пытаясь понять, что со мной происходит. Два парня впиваются друг в друга взглядами, а у меня ощущение, будто я смотрю фильм. Чувство реальности ускользает, губы начинают странно неметь, их покалывает. Я провожу по ним ладонями и не узнаю – моя кожа чувствуется иначе. Вытягиваю руку и внимательно ее разглядываю, стараясь увидеть и осознать изменения.

– Началось, – посмеиваясь, сообщает Шнайдер.

– Я, черт побери, однажды убью тебя, – сквозь зубы выплевывает Уильям.

– От ненависти до любви и обратно – история нашего броманса, – задорно вторит ему рыжий.

Уильям делает несколько шагов мне навстречу и опускается на корточки.

– Все хорошо? – шепчет он, осматривая меня.

– Так спокойно. – Это первые слова, которые приходят на ум, как и мысли о том, какой Уильям красивый.

Широкие брови обрамляют большие, пронзительные и столь задумчивые глаза. Так странно, что они на несколько тонов темнее волос… Черта Маунтбеттенов. Так, по крайней мере, пишет английская пресса. Я приподнимаю руку и провожу ею вдоль его лица. К нему так приятно прикасаться. Отчего-то он хмурится сильнее, когда я провожу указательным пальцем вдоль его прямого, с легкой горбинкой носа.

– Ты ощущаешься иначе, – признаюсь я.

Он молчит. Позволяет мне исследовать свое лицо.

– Дорогие мои друзья! – Веселый тон Бена звонко отскакивает от стен. – Только не в моей спальне, ясно?

Уильям грубо его посылает, чем заслуживает очередную партию смешков.

– Давай руку, Ламботт. – Он протягивает мне ладонь.

Я смотрю на нее несколько секунд, а затем заглядываю ему в лицо:

– Ты же не отпустишь?

Мой вопрос едва слышен, но я точно знаю: он почувствовал мою уязвимость, скрытую в этом простом предложении. Его серые глаза темнеют, взгляд становится хмурым. Он читает меня как открытую книгу, молча берет за руку и тянет вверх. Это и есть его ответ? Нет сил размышлять, достаточно ли мне этого. Да и глупо спрашивать подобное. Я послушно встаю. Крепче стискиваю его руку.

Комната как будто стала шире. Или же у меня кружится голова? Я тру лоб. Становится жарко. Я распутываю галстук и медленно расстегиваю несколько верхних пуговиц белой рубашки. Шнайдер жадно следит за каждым моим движением, в то время как взгляд Уильяма заволакивает темнота. Чувствую, как краснеют щеки.

– Почему вы смотрите на меня как на подопытного кролика? – тихо спрашиваю я.

Несколько раз моргаю и перекидываю волосы на правую сторону, оголяя шею. Даже волосы ощущаются иначе… Мне не хватает воздуха. Уильям впивается в меня взглядом, и его кадык дергается. Я хватаюсь за очередную пуговицу в надежде получить больше кислорода.

– Стой. – Маунтбеттен ловит мою руку.

Его длинные пальцы прохладные в отличие от моих. Я беру его руку и кладу себе на шею.

– Жарко, – шепчу я.

И тут же понимаю, что совершила ошибку. Его касание горячей волной прокатывается по телу. Я делаю глубокий вдох, но не отпускаю. Сосредотачиваюсь на ощущениях. Внизу живота тянет, кожа покрывается мурашками. Уильям делает шаг вперед, и я тянусь к нему. Неосознанно. Поддавшись порыву, что будоражит.

– Знаете, я передумал. Можно прямо в моей комнате. – Глаза Шнайдера горят при виде нас двоих. Его взгляд бродит по моему телу и задерживается на шее. – Черт! – Он качает головой, будто пытается перестать думать о чем-то. Интересно, о чем? – Уилл, я все понял, – не поднимая глаз, произносит Бен и наливает себе щедрую порцию виски. – Будешь?

– Не знаю, что ты понял. – Маунтбеттен устало трет глаза.

– Прости, не могу сделать вид, что слепой… – ехидничает Бен.

– Черт! Я же попросил тебя довести ее до комнаты, – хрипло срывается с губ Уильяма, и он отступает, аккуратно освободив из моей хватки свою кисть.

– А я что сделал? – Губы рыжего расползаются в гадкой улыбке.

– До ее комнаты, – цедит Уильям.

– Ты не уточнял… – Шнайдер одним резким движением вливает в себя все содержимое стакана.

Я не совсем понимаю, что тут происходит. Несколько раз моргаю. Свет лампы играет тенями, и комната будто кружится в танце. Это странным образом завораживает.

– Уильям! – зову я. – У меня, кажется, кружится голова…

Ловлю его обеспокоенный взгляд.

– Что с кексами?

– Они из Амстердама. – Шнайдер опрокидывает очередную стопку и берет с тарелки шоколадный маффин. – Угощайся.

– Что в них было?

– Шоколад. – Бен улыбается и откусывает большой кусок кекса. – Ты же знаешь, я не любитель других сладостей. Кстати, говорят, шоколад – настоящий афродизиак. – Он поигрывает бровями. – Не благодари, Уилл. Как я и сказал, она уплела целых два… Тебя ждет потрясающая ночка.

– Если ей станет плохо… – чуть ли не рычит Маунтбеттен.

Бен перебивает его и равнодушно качает головой:

– Наутро проснется как новенькая. Только не смешивай с алкоголем. – Он вновь наливает стопку виски и опрокидывает ее. – Хочу забыться, – поймав мой взгляд, объясняется Шнайдер.

Я слышу каждое произнесенное им слово будто откуда-то издалека. Это сон, снисходит на меня озарение. И я начинаю громко смеяться. Боже, и приснится же такое… Смех сотрясает мои плечи и вырывается из легких и горла, даря освобождение от скованности, тревоги и страха.

– Красивый смех. – Шнайдер смотрит на меня исподлобья, и его глаза сияют. – Разве мы слышали его до этого вечера, Уилл?

Маунтбеттен молча буравит меня взглядом.

– Пошли, Ламботт, – берет он меня за руку.

– Подожди. – Шнайдер подходит ближе.

Я вижу маленькие бисеринки пота на его бледной, покрытой веснушками коже. Он подходит ко мне вплотную и делает глубокий вдох:

– Может, она хочет остаться. – Его хриплый голос запутывает узел внизу моего живота. Спокойным движением он протягивает Маунтбеттену полный стакан виски. – Что, трусишь?

Уильям закатывает глаза и неожиданно для меня залпом выпивает содержимое стакана:

– Она не хочет оставаться с тобой. – Тон уверенный, не терпящий возражений.

– Ты в этом так уверен? Она уже сделала выбор?

Что-то темное и хищное волной вырывается наружу и становится почти осязаемым. Бенджамин обходит меня и резким рывком припечатывает к своему телу мою разгоряченную спину. Его дыхание обжигает кожу, когда он ведет носом вдоль моей шеи.

– Как ощущения? – шепчет он и прикусывает мочку уха.

Становится невыносимо жарко. Я отчаянно ловлю ртом воздух. Свинцовые глаза Уильяма кажутся совсем черными. Он делает неспешный шаг в мою сторону и опускает руку на талию. Стирая все пустое пространство между нами, он притягивает меня к себе. Грудь к груди. Глаза в глаза. Делаю глубокий вдох и теряюсь в запахах. Морской и слишком терпкий, исходящий от Шнайдера. Лесной, загадочный и притягательный – от Маунтбеттена. С ума сойти можно… Я в ловушке двух крепких тел. Жар, исходящий от них, испепеляет.

– Поверни голову вправо, – шепчет, словно змей-искуситель, Бенджамин.

Я не слушаюсь. Не в силах пошевелиться. Одно неверное движение, и я сгорю прямо здесь и сейчас. Моя грудь вздымается в тяжелом, сбивчивом дыхании. Зрение, осязание, вкус, слух, обоняние – все пять чувств ощущаются абсолютно иначе, словно я пользуюсь ими впервые. Теряюсь в томлении внизу живота, в адреналине, что будоражит кровь, в страхе, что усиливает все ощущения в миллион раз. Я словно иду по канату, а внизу метров сто. Вся глупая и нелепая шелуха растворилась. Эмоции обострились, прорезая меня до самой глубины.

Уильям молчит. Внимательно изучает выражение моего лица. Касания Бенджамина заставляют меня хмуриться. Он кладет руку мне на подбородок и все же поворачивает мою голову вбок. Я упираюсь взглядом в длинное зеркало в черной лакированной раме.

– Нравится то, что ты видишь? – искушающе шепчет он.

Я смотрю на наше отражение. Зажатая между двух мужчин. Один перебирает пальцами мои волосы, другой же пристально вглядывается в глаза, изо всех сил желая прочитать душу. В серых потаенных глубинах скрывается буря. Неистовая, безумная, сводящая меня с ума… Он будто кричит, не произнося ни слова. Тихо, безмолвно требует сделать выбор, не понимая, что выбора у меня нет.

Шнайдер опускает влажные губы мне на шею, туда, где трепещет ритм моего сердца. Он вдыхает мой запах.

– Вкусная, – срывается с его губ.

Хватка Уильяма на моей талии становится железной. Он впивается пальцами в тонкую кожу. Пролетает мысль: точно останутся следы. Но это сон. Сны исчезают с уходом ночи, оставляя после себя пустоту и смутные воспоминания. Сны нереальны. Во снах можно все. Свинцовые глаза полыхают. Уильям горделиво приподнимает подбородок. Он ловит мой взгляд и нахально выгибает правую бровь. Сглатываю нервный ком. Чего ты хочешь от меня? Вопрос вертится на кончике языка, но я слишком поражена ощущениями, чтобы спросить подобное здесь и сейчас. По телу бегут мурашки.

Маунтбеттен сокращает расстояние между нашими лицами и шепчет мне в губы:

– Каков твой выбор?

Он все-таки задал ненавистный ему вопрос. Произнес его вслух. Чего же ему это стоило? Я сохраняю молчание. У меня нет выбора…

Горячее дыхание обдает кожу. Клянусь, я слышу рычание. Все, о чем я могу думать, – это его губы. Скольжу взглядом по подбородку… коленки слабеют от одной мысли. Во сне можно, шепчет внутренний голос. Не будет никаких последствий и чувства стыда. Все останется лишь в твоем сознании. Мысль раскрепощает, дарит крылья, свободу, и я наконец могу быть честна с собой и со своими желаниями.

Я приникаю ртом к его рту. Горячий влажный язык стремительно переплетается с моим. Чистое сумасшествие. Непоколебимое. Стремительное. И такое завораживающее. Он так жадно целует меня, словно сорвался с цепи. Но я отвечаю ему тем же. Эмоциям нужен выход. Он запускает пальцы в мои волосы и оттягивает их вниз. Я тяну голову вверх, и он нежно кусает мою нижнюю губу. Мой запретный плод поистине сладок…

Я чувствую, как Уильям отталкивает Шнайдера, и смех Бена истерически разносится по всей комнате.

– Так и знал, что все закончится именно этим, – пьяно тянет он. – Но все равно было весело.

Уильям прекращает поцелуй. Я тянусь за его ртом, но он отстраняется. Ловлю его едва уловимую улыбку и читаю отголоски горделивой победы в глубине серых глаз. Он переводит стремительный взгляд на Шнайдера, и выражение его лица темнеет.

– Тронешь ее еще хоть раз… – Собственничество и ревность прикрыты наигранным спокойствием, но я слишком хорошо его знаю, чтобы упустить этот шквал эмоций. – Пеняй на себя, – заканчивает он механическим голосом.

Шнайдер наливает очередную порцию виски и глухо посмеивается в стакан:

– Маунтбеттен. Все было честно. Выбор сделан. – Он подмигивает мне и, слегка пошатываясь, направляется к своей кровати. – У меня последняя просьба. Валите отсюда и закройте за собой дверь.