ПЫЛЬ, СЛОВНО СИЯЮЩИЕ блестки, кружится в воздухе библиотеки. Я смотрю, как Уильям тянется к толстому фолианту в коричневой обложке. Солнечный свет отражает цвета витражного окна, и они переливаются на его коже синими, зелеными, красными бликами. Я не видела никого прекраснее.
– Оставшуюся неделю мы будем закреплять материал, – говорит он, поймав мой зачарованный взгляд.
Я ничего не отвечаю. Мышцы его рук напрягаются, когда он начинает листать старинный том. Линия подбородка… губы…
– Ламботт. – Он щелкает пальцами перед моим носом.
Уголок его рта слегка приподнимается в той самой кривой усмешке, что туманит мой разум.
– Хорошо? – спрашивает он.
Я понимаю, что прослушала все, что он мне говорил. Чувствую, как покрываюсь красными пятнами от смущения, и отворачиваюсь:
– Ты мог бы повторить вопрос?
– Иди за стол и начни читать отсюда. – Уильям длинным пальцем указывает на абзац в тексте. – Мне нужно найти еще один том.
Он передает мне книгу. От его командного тона у меня бегут мурашки. Застав меня врасплох, Уильям оставляет легкий поцелуй на губах, как бы смягчая собственный приказ.
– Только сосредоточься, – хмыкнув, произносит он.
Румянец продолжает заливать мою шею, захватывая лицо и уши. Густо покраснев, спешно отхожу от него. Сажусь за стол и перевожу дыхание. Растерянно смотрю на раскрытую книгу, мелкий шрифт расплывается перед глазами. Какой именно абзац он показал?
– Что-то подсказывает мне, что вам стоит начать отсюда.
Морщинистая рука аккуратно тычет в текст, который начинается со слов: «Революция привела к отмене католической церкви как государственной институции и введению новой религиозной системы, так называемого Культа Разума».
Я выпрямляюсь на стуле под пытливым взглядом Джоан Мак-Тоули. Откуда она здесь? Неужели я так невнимательна?
– Ламботт, вы будто удивились, увидев меня? Студенты обычно замечают меня с порога, – хмыкает она. – Вы рассеяннее обычного. – В ее молодых не по возрасту глазах мелькает понимание. – Главное, помните, что экзамен через неделю. И мне бы очень хотелось видеть вас на своих лекциях.
– Я мечтаю об этом.
– Оставьте мечты для бесхребетных, себе ставьте лишь цели. – Профессор постукивает меня по плечу. – Знайте: де ла Фонн, читая ваше эссе, зеленел от злости и негодования – так сильно ему хотелось занизить вам оценку, а причин не было. – Она улыбается, и вокруг ее глаз, словно лучики солнца, появляются глубокие морщины. – Умничка! Я, честно говоря, получала удовольствие, глядя на его недовольную физиономию. Такие аристократы, – презрительно фыркает она, – вечно недооценивают нас, девушек из народа…
Мне становится любопытно.
– Простите, что лезу не в свое дело, но вы часто сталкивались с подобным в научных кругах?
– Мою первую статью отказались публиковать, потому что не поверили в мою докторскую степень. – Мак-Тоули закатывает глаза. – Но больше заумных фанатиков, считающих, что женщине дан не такой же мозг, как обладателям пениса, меня бесили аристократы, считающие себя выше всех лишь по праву рождения. – Ее глаза сверкают недобрым блеском. – Нет ничего хуже самоуверенных избалованных идиотов, решивших, что они лучшее, что случалось с этим миром.
– Но вы доказали, что достойнее их. – Я стараюсь ободряюще улыбнуться. – Ваши труды будет изучать не одно поколение. Премии, свет софитов, признание. Вы получили все сполна!
Джоан заглядывает мне в глаза. Брови ее вдруг сходятся на переносице. Острый подбородок задран вверх.
– Почти, Селин… – Она опускает шершавую ладонь мне на щеку и ласково, словно я ее внучка, гладит по лицу. – Мы им покажем.
– Покажем, – смущенно вторю я.
К столу возвращается Уильям и кладет передо мной три толстые книги:
– А пока позвольте показать вам это.
Я с ужасом рассматриваю огромные тома:
– Ты же сказал, что мы будем повторять материал.
– Так и есть. Но зачем читать одно и то же, когда можно почерпнуть информацию из разных источников? – В глубине серых глаз искрится веселье, его будто забавляет мое изумление.
– Абсолютно согласна, – довольно произносит Мак-Тоули. – Повторять одно и то же скучно, а так можно узнать еще один взгляд на вещи. Запомните, – поднимает она указательный палец, – история – это лишь рассказ событий глазами одного из участников. А значит…
– Рассказы могут разниться? – спрашиваю я.
– Совершенно верно.
– И как же постичь истину?
– Никак, – подает голос Маунтбеттен.
Но Джоан цокает на него и провозглашает:
– Истина прячется где-то посередине.
Уильям наклоняется к моему уху и повторяет:
– Сказал же – никак. – Его уверенный шепот вызывает у меня улыбку.
Мак-Тоули шутливо замахивается на него:
– Убила бы вас, ваше сиятельство, вот только больно соскучилась по вашей игривости.
От сказанных ею слов лицо Уильяма темнеет.
– Не буду вас отвлекать, – прощается старушка, явно не замечая перемены в своем студенте.
– Все хорошо? – тихо спрашиваю я, заглядывая в прекрасные серые глаза, что утонули в печали.
Уильям кивает и даже пытается улыбнуться, вот только ни одна улыбка не скроет боль, что зияет дырой в его сердце. Сейчас я понимаю, откуда эти терзания… Люси. Он винит себя в ее смерти.
– Это нормально, – шепчу я, взяв его руку в свою. На бледной коже его запястья не видно шрама, но я нахожу его. – Продолжать жить – это нормально…
– Знаю, – вторит он и отворачивается.
Молчание. Тягучее. Пропитанное моей растерянностью и его желанием закрыться.
– Тебе не за что себя винить, – пробую пробраться сквозь толстую броню.
Он резко поворачивает голову в мою сторону и впивается в меня взглядом. В серых глазах полыхает буря.
– Последнее, что я сказал Люси, была угроза. – Его голос пропитан сожалением и ненавистью. Ненавистью к себе.
– И что ты ей сказал?
Уильям поджимает губы, и на миг мне кажется, что он отвернется, закроется и никогда мне не расскажет. Но он смотрит мне прямо в глаза и внезапно произносит:
– Я сказал, что убью ее…
Мое лицо вытягивается; в глазах шок, скрыть который мне не под силу. Делаю глубокий вдох, и Маунтбеттен кивает, словно ждал именно этой реакции. Будто ему нужно было подтверждение того, что он монстр. Я стыдливо прячу глаза в пол.
– Тебе нужно учиться, – говорит он поникшим голосом.
Мое сердце распадается на тысячу острых осколков, и эта боль пронизывает каждую клеточку моего тела. Я нежно обхватываю его лицо руками, заставляя встретиться с моим взглядом.
– Ты не желал ей смерти. Ты не хотел этого, – яростно шепчу ему в губы будто заклинание. Мне хочется расколдовать грустного принца, полного ненависти к себе. – Ты сказал это со злости. Не знаю, какова была ее причина, но ты вовсе не…
– Не?
Качаю головой и провожу ладонью по его лицу.
– Не злодей этой истории, – шепчу я и чувствую его тяжелое дыхание.
– В этой истории мы все антагонисты.
Возможно, мне стоит испугаться. Задать ему вопросы и потребовать ответов. Но я крепко обнимаю его, приникнув к груди, и слушаю, как бьется сердце.
Почему ты не задаешь вопросы, Селин?
Что стало с книгами? Куда делись деньги? Как им удалось их украсть? И в конце концов… почему он угрожал ей? Ураган вопросов. Хочется закрыть уши руками и громко закричать. Убежать от назойливых мыслей. Стереть их как что-то ненужное.
Почему ты не задаешь вопросы, Селин?
Потому что мне страшно услышать ответы. И я продолжаю обнимать его. Крепко. Отчаянно. Словно в последний раз.
Мы бредем сквозь каменные арки длинного балкона на первом этаже. Я любуюсь пожелтевшими деревьями. Моя рука в его руке. На большом полукруглом окне висит постер, приглашающий на осенний бал: желто-оранжевые цвета, скрипка и леди в пышном платье. Бал сегодня вечером…
– Ты про него забыла?
– Мы же не пойдем? – тихо спрашиваю я. Я так и не купила платье.
– Тебе нужны хорошие рекомендации, – отзывается Уильям. – А их получают учащиеся, которые всецело посвящают себя студенческой жизни.
– Поэтому Ребекка взвалила на себя столько всего?
– А еще потому, что она уверена в том, что самая умная и без нее все рассыплется…
– Вы хорошо знакомы? – аккуратно спрашиваю я.
– Она была подружкой Луны.
– Была?
– Есть завистливые люди. И это чувство так разъедает их, что они разрушают все на своем пути.
– Почему Бекки завидовала Луне?
Уильям пожимает плечами:
– Потому что в жизни Луны была Люси, а Бекки живет в сером мирке, выйти из которого у нее никогда не хватит смелости.
– Ты ее недолюбливаешь?
– Сложно уважать человека, который опускается до всяких низостей.
– Каких именно?
– Сплетни, доносы и выдумки с целью очернить.
Я обдумываю услышанное. Ребекка и правда такая. Когда она рассказывала о смерти мамы Уильяма, у нее горели глаза… Она и мне завидовала. Приглашению в Гштад, голубому блокноту… Каково дружить с человеком, который никогда не радуется твоим успехам, а, напротив, следит за каждым из них с желчью в сердце?
– Она мне сказала, что Луна конкурентная, – аккуратно произношу я.
Маунтбеттен качает головой:
– Конкурировала только Ребекка. Но ей нужно было как-то объяснить себе, почему Луна с ней больше не хочет общаться.
– А еще она сказала, что Луна с Люси не поделили тебя…
Он молчит.
– Ты не ответишь на мой вопрос?
– Я не услышал вопроса, – холодно отзывается Маунтбеттен. Он поглядывает на элегантные часы на запястье, словно говоря, что этот разговор окончен.
– Ты кого-то ждешь?
– Альфреда, – отвечает Уильям. – А вот и он!
Я слышу хруст гравия до того, как вижу большой джип с британскими номерами. Автомобиль останавливается перед нами. Дверца медленно открывается, и дворецкий не спеша выходит из машины.
– Мисс Ламботт, – чинно кивает он.
– Селин, – напоминаю ему я.
– Разумеется. – Альфред дарит мне улыбку. – Я привез ваши платья, мисс Ламботт.
Уильям прячет кривую усмешку за кашлем.
– Платья? – Мои глаза широко раскрываются.
Альфред достает несколько нарядов в чехлах и спешно поднимается по каменным ступенькам:
– Насколько мне известно, у вас сегодня бал. – Он разговаривает со мной, как с пятилетним ребенком.
– И вы подготовили для меня платья?
– Такова моя работа. Помогать королевской семье.
– Но я не принцесса.
– Все может измениться, – бросает дворецкий и направляется в сторону общежития.
Он здесь явно не впервые.
– Зачем ты побеспокоил его? – строго спрашиваю у Маунтбеттена.
– Он привез и мой костюм.
– А ты что, сам не можешь выбрать, что надеть? – бурчу я. – Консультанты в магазинах с радостью бы тебе помогли.
– А папарацци бы пополнили коллекцию снимков! – Его бровь приподнимается.
Я замолкаю. Точно. За ним ведь идет вечная охота.
– Но все равно это неправильно – просить Альфреда приехать из Англии только потому, что нам нужны наряды!
– Мисс Ламботт, попрошу вас не беспокоиться! – В голосе дворецкого слышатся теплые нотки.
Мы подходим к мужскому общежитию, и Альфред оглядывает меня сверху вниз:
– Я не привык доверять столь серьезные дела другим.
Вновь мое лицо вытягивается. Уильям не выдерживает и все же глухо посмеивается. Во взгляде дворецкого я вижу нескрываемую иронию.
– Мисс Ламботт, – вытягивает руку Маунтбеттен, придерживая для меня открытую дверь, и провозглашает: – Дамы вперед.
– Благодарю, – еле сдерживаюсь я, чтобы не показать ему язык, – месье Маунтбеттен.
– «Ваше высочество» мне нравится больше, – подмигивает он. – Или «ваше сиятельство», «ваша светлость»… выбирай.
Ласково улыбаюсь:
– Я скорее умру.
Уильям качает головой и прячет улыбку. Серые глаза искрятся весельем. Я очень редко вижу его таким.
Альфред оглядывает комнату Уильяма и кладет два чехла на постель:
– Мисс Ламботт, примерьте, будьте добры.
Он аккуратно достает одно платье на вешалке и передает мне. Розовый тюль, пышный подол и расшитый бисером корсет, а бретели собраны в банты. Платье милое и очень красивое. Опешив, я не могу подобрать слов.
– Надеюсь, вам подойдет. Я выбирал размер на глаз.
Слышу легкое беспокойство в его голосе. У меня на глазах выступают слезы.
– Я мигом.
Убегаю в ванную и закрываю за собой дверь. Перевожу дыхание. Из отражения в зеркале на меня смотрит испуганная девочка, которая не может поверить, что все происходящее – правда. Медленно стягиваю с себя форму академии и, прежде чем надеть платье, прикладываю его к себе. Нежно-розовая ткань красиво подчеркивает цвет моего лица. Карие глаза кажутся шоколадными. Аккуратно надеваю платье. Все еще сложно дается осознание того, что это я. Поправляю юбку и тянусь руками к застежке. У меня получается закрыть молнию лишь наполовину.
Тихий стук в дверь.
– Нужна помощь?
Поворачиваю замок и встречаюсь с взглядом серебристых глаз.
– Нужна, – просто отвечаю я и встаю к нему спиной.
В зеркальном отражении мы вдвоем. Его сосредоточенный на моей спине взгляд и нежное касание пальцев вызывают дрожь по всему телу. Предательские мурашки бегут и бегут, захватывая каждый участок моей кожи. Уильям наклоняется, оставляет нежный поцелуй на спине и аккуратно тянет язычок замка вверх. Ткань натягивается на талии и груди. Платье будто шили на меня, так идеально оно село.
– Ты прекрасна. – Шепот касается уха, и я замираю под его пристальным взглядом.
– Это все платье…
Он качает головой:
– Это все ты…
Дверь в ванную открыта, и я слышу, как Альфред покашливает, напоминая, что мы не одни.
– Ты ему нравишься, – тихо говорит Уильям.
– Мисс Ламботт, – кривляюсь я, коверкая британское произношение.
Маунтбеттен с улыбкой берет меня за руку и выводит в спальню.
– Похоже, платье подошло, – удовлетворенно хмыкнув, произносит Альфред. – Мисс Ламботт, вы довольны?
– Оно прекрасно, – отвечаю я.
Хочется покружиться, взмахнуть подолом и посмотреть, как ткань будет медленно опускаться, но я сдерживаю себя.
– Значит, моя миссия выполнена. Или вы хотите посмотреть второй вариант?
– Я, пожалуй, слишком влюбилась в первый, – застенчиво отвечаю я. – Спасибо, Альфред.
– Мне в радость, – отвечает дворецкий и выпрямляет спину. – Я могу что-нибудь еще для вас сделать, ваше высочество? Мисс Ламботт? – Он переводит взгляд с Уильяма на меня.
– Нет, на этом все, благодарю, – отзывается Маунтбеттен.
– В таком случае я удаляюсь.
– Еще раз спасибо, Альфред.
Дворецкий оборачивается у двери и строго произносит:
– Одного раза вполне достаточно, мисс Ламботт. Благодарность – сокровище, которым не стоит разбрасываться. – И с этими словами он покидает комнату Уильяма.
– Почему у меня ощущение, словно он меня отчитал?
– Потому что так и есть. Он прививает тебе воспитание монархов.
– Он воспитывал тебя?
– По большей части да. Альфред со мной столько, сколько я себя помню.
– И он всегда был так строг?
– За его строгостью скрывается забота, – отзывается Уильям и кладет руки мне на талию. – Вот только говорить о нем вовсе не хочется.
– А о чем хочется?
– Ни о чем.
Уильям притягивает меня ближе и приникает к губам. Бабочки в животе неистово порхают. Сердце готово выскочить из груди. Голова идет кругом, а дыхания не хватает. Кажется, что это симптомы болезни. Но я точно знаю, что это просто-напросто влюбленность. И лишь где-то глубоко в мыслях не отпускает тревога. Недоверчивая, подозрительная, она разъедает своим ядом все прекрасное и гадко шепчет: не будь дурой! И магия отравлена.
Я отстраняюсь от Уильяма и прячу взгляд в пол:
– А тебе не нужно примерить костюм?
Уильям чувствует перемену в моем настроении:
– Все хорошо?
– Да-да, – слишком поспешно отвечаю я и натягиваю на лицо улыбку.
Он мне не верит, серебристые глаза вглядываются в мои, но он не задает дополнительных вопросов.
– Я быстро приму душ. Подождешь меня здесь?
– Конечно. – Я сажусь на его постель, руками расправляя подол платья.
– Я мигом, – обещает он.
Изо всех сил пытаюсь осознать происходящее. Решаю убежать от назойливых мыслей и страха в учебу. Я всю жизнь так делаю. Следующая лекция по экономике, и мне не помешало бы повторить материал. Тянусь к сумке и вспоминаю, что оставила учебник в своей спальне. Но у Уильяма он тоже должен быть. Он же не будет против? Я оглядываю его стол и дергаю ручку верхнего ящика. Он заперт. Змей в уголке сверкает чистым серебром. Я веду по нему пальцем и замечаю, что он подвижен. Легким движением наклоняю его вбок и слышу щелчок. Тяну за ручку, и ящик с легкостью выдвигается. Скрытый замок… Как в сказках. Моему взору открываются многочисленные листы. Учебные тетради, тесты и… нечто, при виде чего у меня начинают дрожать руки. Я узнаю этот почерк из тысячи. У меня ее дневник. Люси Ван дер Гардтс.
Напомнить ли тебе, что мы на этом корабле вместе? И если этот «Титаник» пойдет ко дну, то на дно отправимся мы все. Тебе придется убить меня, если не хочешь, чтобы имя Маунтбеттенов было запятнано воровством древних фолиантов! На что не хватало денег принцу Уильяму? На наркотики! Именно так и будет писать наша любимая пресса. Из золотого мальчика ты превратишься в сраного наркошу. Гордость монархии, не правда ли? Попомни мои слова!
А затем мой взгляд падает на снимки торчащих костей в луже крови, от которых тошнота подступает к горлу. Я сама их ему принесла. Как он сказал? «Я нашел ее тело»? В ужасе запихиваю все на место и закрываю ящик. В висках стучит, кровь в жилах стынет.
Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. На мгновение думаю, что мне показалось, но стук повторяется.
– Кто там? – спрашиваю я непослушным голосом.
– Шнайдер, – доносится из-за двери.
Я открываю дверь, и он при виде меня теряется:
– Ничего себе! Готовитесь к балу? – Его губы расползаются в смущенной улыбке. – Я тоже его не пропущу.
– Зачем ты здесь? – резко спрашиваю я.
– Хотел извиниться за вчерашнее… – Он не смотрит мне в глаза. – Я не знаю, отчего так вырубился.
– Что стало с книгами? – выпаливаю я. Нет больше сил игнорировать этот вопрос.
Страх сдавливает горло, живот прихватывает от волнения.
– С книгами? – Он хмурится.
– Теми самыми книгами!
В голубых глазах мелькает осознание, а также шок, скрыть который ему не под силу.
– Ответь на вопрос! – требую я.
– Я не знаю, – растерянно шепчет он.
– Кому она планировала продать их? Кому они достались? Где деньги? Где книги? – выстреливаю я вопросы один за другим.
– Никто не знает.
– Как это может быть? – Я впиваюсь в него взглядом. – Вы украли такие дорогие книги, и ты ничего не знаешь?
Шнайдер качает головой:
– Этим всем занималась Люси…
Я захлопываю дверь. Думай, Селин, приказываю я себе. Двадцать миллионов – достаточная причина, чтобы убить. Двадцать миллионов, о которых не будет знать никто. Ни родители, ни дворецкие. Вообще никто. Свобода. Для Люси Ван дер Гардтс она была воплощением заветной мечты. Люси, которая не любила делиться. Была жадной, эгоистичной и надломленной. Люси, которая пошла бы на все, чтобы отомстить. И она угрожала Уильяму. Смело, открыто, с вызовом. Неужели он пошел на… это? Альфред, который ищет покупателей книг. Вина, что таится в недрах серых глаз. Его злость, когда он впервые увидел меня в этой комнате. Он сразу же проверил ящики. Подозревал, что я что-то ищу… Но подозревает лишь тот, кто что-то скрывает.
Я сказал, что убью ее… Порой принцы оказываются в сказках главными злодеями.
Дневник Люси
После таблетки ужаса кошмары стали частью моей жизни. Моя психика не восстановилась. Я ходила к психотерапевту, но это не помогло. Ужасы преследовали меня. Изводили, сводили с ума. Луна обещала, что бросит все и поедет со мной. Она гладила меня по волосам, мягко, нежно, и рассказывала, какой будет наша жизнь. О корейской острой еде и красивых азиатских парнях, о том, что там лучшая косметика и что мы побываем на Бали – вообще объедем весь мир. Да, это были сказки на ночь. Мы будто поменялись местами: если раньше я караулила ее ночные приступы, следила за принятыми таблетками и успокаивала во время плохих ночей, то теперь она была моей палочкой-выручалочкой. Мы грезили о новой жизни, придумывали биографии, которые будем рассказывать новым знакомым. Прекрасное было время, полное мечтаний, волнения и предвкушения. Луна должна была поехать со мной. Наш план удался. Шнайдер и Маунтбеттен добыли две бесценные книжки.
Вот тут-то все и перевернулось. Луна начала избегать меня. Глупое ощущение обмана разрывало сердце изнутри.
– Ты куда? – как-то спросила я ее, когда она выходила из нашей комнаты.
– Погуляю в лесу.
Она любила этот ужасающий лес. Ей там думалось спокойнее. Но в тот день она отвечала, не глядя на меня, опустив голову. Луна врала мне. Беспощадно меня обманывала.
Я застукала ее с Этьеном во дворике около ивы. Спряталась за колонной и смотрела на них издалека. Они целовались так, словно хотели проглотить друг друга.
– Интересно получается. – Ко мне подошла Джоан Мак-Тоули. Она поправила на переносице круглые очки и хмыкнула. – Такие, как Луна, не пропадут.
– Что вы имеете в виду? – Мой голос меня не слушался.
Впервые в жизни ложь доставляла мне физическую боль. Ложь самого близкого человека.
– Ну, она воспользовалась Ребеккой, чтобы попасть ко мне на курс, – протянула профессор. – К слову, Ребекке это стоило вылета к непутевому Робану. А Луна сейчас одна из лучших учениц… Угадай, кто подтягивал ее, вместо того чтобы заниматься своей учебой? – Вокруг глаз старушки собрались морщинки. – Затем она заставила тебя поверить, что вы подруги. Ты подпустила ее близко, и как результат – Этьен Гойар околдован.
– Нет-нет. – Я поспешно начала протестовать. – Это я…
И запнулась. Это я попросила ее отвлекать Этьена. Но сопротивлялась ли она? Нет. Она делала это ради тебя, Люси… А зачем она целует его сейчас? Дело сделано. Она сказала, что порвала с ним, – очередная ложь…
– Да-да, – провозгласила Мак-Тоули как приговор. – Она воспользовалась тобой так же, как и Ребеккой.
Кровь закипела в жилах от злости. Предательство. Вот какое оно на вкус. Злое. Гневное. С ярым желанием отомстить. Луна должна была поехать со мной. Начать новую жизнь. Она обещала, что никогда не променяет меня ни на одного из них. Но променяла…
– Заметьте, она выбрала самого богатого, – напоследок хмыкнула Джоан. – И кто может ее осуждать? С ее бэкграундом я бы поступила точно так же.
А я бы нет. Ради Луны я бы сожгла весь оставшийся свет. Я была готова ради нее на все. Она была тем самым лучиком солнца в моей жизни. Нас связывало нечто большее, чем сестринство. Наши травмы совпадали. У двух таких разных девочек были практически идентичные раны. Но она выбрала Этьена Гойара… Она кинула меня. Разочарование захлестнуло с новой силой.
Я решила забрать у нее все. Отнять стажировку было проще всего. Молодой профессор не устоял, а я воспользовалась этим. Не только мужчины могут пользоваться нами. Мы тоже можем. Вот только друзья не поддержали меня. Неожиданно все они стали друзьями ЛУНЫ. И что случилось с «Люси, мы никогда тебя не осудим»? Осудили. Шнайдер смотрел на меня так, словно видел впервые. Плачущая на плече Этьена Луна – и все, у кого есть игрек-хромосома, поплыли.
Я громко и истерично расхохоталась:
– Вы теперь за нее…
– Люси, что ты творишь? – Маунтбеттен вглядывался в мое лицо, силясь понять.
Но как он мог понять? Мной воспользовались точно так же, как Ребеккой. Мужчины такое поймут? Это женский вид спорта – тихо, без крови выигрывать битвы. И Луна победила. От меня отвернулись все, кем я дорожила.
– Аккуратнее, Маунтбеттен. Я и твою жизнь могу испортить, – пригрозила я и посмотрела на каждого из них. – Каждому из вас могу. Бен, хочешь, наркоконтроль проверит твоего папочку? Вот будет незадача, если они узнают точное расположение его тайника.
– Люси, хватит! – оборвал меня Уильям.
– О, ваше высочество, о вас я знаю такое…
Он припечатал меня взглядом.
– Выйдите! – приказным тоном потребовал Уильям.
Никто не посмел спорить. Даже Шнайдер, понурив голову, попятился к двери. Трус.
Дверь хлопнула, и Уильям подошел ко мне ближе:
– Что происходит?
– А ты не видишь? Она настроила вас против меня.
– Ты сама настраиваешь нас против себя, – отчеканил он.
Впервые в жизни Уильям Маунтбеттен не заступился за меня. Впервые в жизни он защищал другую девушку.
– Это потому, что она с Этьеном? – тихо спросил он.
Я задрала подбородок и окинула его уничтожающим взглядом:
– Почему она с Этьеном, Уилл?
Он молчал.
– Почему она в этой академии? Говорит с тобой? Почему ее ублюдок папочка больше над ней не издевается? – Мой голос сорвался на крик. – Потому что она была моей подругой!
– Она все еще твоя подруга, – попытался вразумить меня Уильям.
– Да? И она уедет со мной, как и обещала? Бросит его? Или все это было ложью? Она врала мне последние недели! – Я орала на него, не в силах сдерживать злость.
Маунтбеттен не понимал… Зачем мне нужна свобода, если ее не с кем разделить?
– Люси, ты себя слышишь? Ты посещаешь сессии?
– Посещаю, – грубо отрезала я.
Я ненавидела этот вопрос. Будто все вокруг сомневались в моем здравомыслии и адекватности. Неужели они не видели очевидного? ОНА ПРЕДАЛА МЕНЯ. И да, я слышала себя. И от этого было еще более гнусно. Я отчаянно нуждалась в ней, в то время как она меня заменила на более выгодную партию.
– Ты помнишь, что мы сделали ради нее? – спросила я.
Уильям сократил расстояние между нами и навис надо мной:
– Люси, а то, что мы недавно сделали для тебя… ты это помнишь? И вместо благодарности ты разбила мою машину.
– Купишь новую. – Я закатила глаза. – И это несравнимые вещи, – бросила я ему в лицо и, набрав в легкие воздуха, закричала: – Хватит защищать ее!
– Я не защищаю! – взорвался он и стукнул кулаком в стену у моей головы.
Я испуганно сжалась.
– Люси, я… Мне плевать на машину… но ты же могла…
Я оттолкнула его.
– Она вас настроила, – прошептала я и, сжав кулаки, посмотрела ему прямо в глаза, сказав себе, что не буду его бояться. – Но я заставлю каждого из вас пожалеть об этом.
– Ты мне угрожаешь?
– Да, ваше высочество. Напомнить вам, свидетелем чего я была?
– Чего? – Его голос звучал механически.
– Джонатан Смит, – пропела я и гаденько улыбнулась. – Ты сообщил своей новой лучшей подружке, что убил ее отца?
Его глаза потемнели, а я продолжила:
– Это семейное, Уильям? Убийства – семейный почерк? Твой отец так избавился от твоей матери?
Он схватил меня за шею и крепко припечатал к стене.
– Я убью тебя, – прошипел сквозь зубы, с яростью глядя на меня. – Убью.
И я поняла, что нашла слабое место. То самое, выстрелом в которое можно убить Уильяма Маунтбеттена… Только вот я не подумала, что отрикошетит в меня. И мертвой окажусь я. Ведь, делая больно родным, мы в первую очередь делаем больно себе. Так работает рикошет любви.