Усилитель. Трижды воскресший

Глава 11

У императора не бывает не важных выездов. Его присутствие в любом месте придаёт мероприятию общеимперский статус и позволяет тем, кто не имеет постоянного доступа к императору, оказаться рядом с монархом. И такая близость дорогого стоит – тот, на ком хотя бы на мгновение сфокусируется взгляд императора, ненадолго оказывается в центре внимания света. Короткий кивок головы, незначительная реплика, брошенная монархом, не говоря про рукопожатие или короткую беседу – всё это анализируется с далеко идущими выводами. А если кремлёвская пресс-служба вставляет чьё-то лицо в один кадр с императором, то это является своего рода «знаком качества» – человек надёжен и дела с ним иметь не просто можно, а даже нужно. Карьеристы стараются «задружиться» с «новыми фаворитами», их охотно приглашают на светские рауты и на телевидение. Да и собственное начальство как прозревает – как же мы его (её) доселе не замечали? На каком же месте глаза наши были? Если бы не батюшка-император, то такой бы талант упустили! Надо немедля оценить юное дарование по достоинству, выдвинуть на подобающую работу, поощрить и наградить. Для скольких, получивших свои «пять минут славы», поймавших отблеск сияния, окружающий императора, мимолётный знак его внимания стал началом скачка в карьере? Много их, ибо нет им числа и ряды множатся. Конечно, большинство после карьерного рывка, полученного после встречи с императором, «сдувалось» и их или оставляли в покое на новой должности, не давая дальнейшего роста, или вообще аккуратно задвигали назад. Но на слуху были не они – весь свет, вся страна знала тех, кто мог сказать: – Меня сам император заметил! И выделил! И поверил! И вот он я – справился, переустроил, восстановил, открытие сделал! А теперь уже и генерал! Или –замминистра! Или – конструктор! Или – большим заводом рулю!

И именно их таланты, проявившиеся в ходе яркой карьеры, доказывали всей стране особое чутьё императора, способного с одного взгляда оценить, чего стоит человек.

Но и суров был царь-батюшка: и чиновники всех уровней, от простых секретарей до министров, и военные руководители, и купцы с промышленниками больше всего боялись его короткого: – Почему так?

И что было отвечать, если вот они – изношенные станки, разбитые дороги, обшарпанные здания, низкие зарплаты…

И если была информация о предстоящем приезде, то не покладая рук и не жалея времени и средств готовились к монаршему визиту, стараясь исправить недочёты, достроить, доремонтировать, дооснастить. А губернаторы и прочие руководители, кому по рангу было сопровождать императора, зарывались в подробные отчёты, чтобы можно было дать ответ на любой вопрос.

Но были и особые визиты, которые называли «парадными». Если едет император поздравлять завод со столетием, а то и трёхсотлетием, разве же он праздник испортит? Не таков наш царь-батюшка. Он обязательно скажет тёплые слова, приятные для каждого слуха. Если корабль на воду спускают в присутствии императора, разве будет у него время выдать замечания по верфи? Нет, конечно: будет благодарить, награждать и желать дальнейших успехов. А то, что потом императорский секретариат пришлёт длинный список замечаний, так на него быстро составят многостраничный «Комплексный план устранения недостатков, выявленных во время августейшего визита Его Императорского Величества Николая Петровича Романова с указанием крайних сроков исполнения и ответственных должностных лиц».

Впрочем, предстоящий выезд выбивался даже из списка «парадных» – император готовится посетить Преображенский полк, шефом которого являлся, и провести награждение за героизм в ходе пограничных конфликтов: полк, часто по старинке именуемый «Кремлёвским», не только выделял караулы для охраны императора и его семьи, но и воевал. Так что военные вполне могли рассчитывать на позитив со стороны августейшей особы. Но, тем не менее, не расслаблялись. Да и вообще в армии такое понятие, как «расслабляться» не употребляется за ненадобностью: все военные знают, что солдат, не имеющий срочной и очень важной задачи – потенциальный нарушитель дисциплины; поэтому солдат, как и офицер, должен быть загружен работой с подъёма до отбоя.

В Преображенском полку подготовка к заблаговременно назначенному визиту велась тщательно и с размахом: ремонт, асфальтирование, получение и подгонка нового обмундирования, тренировки на плацу... До покраски травы дело не дошло, но и траву, и кусты подстригали старательно, беспощадно кося всё, что поднималось выше тонкого шнура, натянутого над газоном. И всё чаще солдаты и офицеры втихаря вздыхали: – Скорей бы уж!

И вот этот день настал. Когда император спустился по лестнице Кремлёвского дворца, дверца машины уже была услужливо распахнута, а наследник престола и цесаревич стояли неподалёку, около своих машин. Кивнув головой, Николай Петрович подозвал к себе начальника службы внешней разведки, вдвоём они бодро запрыгнули в машину, и колонна рванула с места.

Редкие прохожие, оказавшиеся в это раннее воскресное утро на улицах, по которым проезжал императорский кортеж, состоящий из чёрных «Аурусов», приветливо махали руками или разглядывали кавалькаду, некоторые брали «под козырёк»

…

Но государь их не видел: ни заботливо отремонтированных старинных зданий, ни зелени и цветов на улицах и в парках, ни первых признаков осени в пожелтевших листьях, ни полицейских в отутюженной форме, ни прогуливающихся москвичей: государь перебирал документы, которые ему подсовывал Николай Николаевич Грачёв – начальник СВР, и одновременно выслушивал его доклад, сразу же задавая уточняющие вопросы.

– Предложение о создании двух академий, а не одной, утверждаю. Дорого, конечно, и непонятного много, и хрен поймёшь с чего начинать, но здесь мы отстать не можем, – статистика показывает быстрое нарастание магической силы от поколения к поколению, и если мы прохлопаем время, потом никакое оружие может не спасти ситуацию. Надо кадры преподавателей готовить, методики накапливать, от местечкового обучения в родах переходить к централизованному, на научной основе, в академиях, ставить освоение молодёжью магической силы на поток, на конвейер. Но вторая академия – полностью на твоей службе. И уровень секретности должен быть соответствующий. Завершайте разработку документов и как всё будет готово, приносите. В этом году начнём строить, в следующем году нужно первый набор провести. С этим всё. Дальше: материалы разведки и добытые образцы по новым сплавам для спутниковых батарей, по выработке редкоземельных металлов и особенно, программы компьютерного интеллекта, направьте в соответствующие ведомства для использования в работе. То же самое касается и образцов снарядов и вооружения – всё в институты на исследования. Что ещё?

– «Перевёртыш», Ваше императорское величество.

– Как операция?

– По косвенным признакам продолжается успешно: те объекты, которые должен был назвать перебежчик на допросах, активно ищут их контролёры, перепроверяют данные нашего агента, а значит – поверили. Через свою агентуру активно интересуются магическими таблетками, закупили много небольшими партиями и пару раз большим оптом. Также неоднократно приезжали во Владимир, чтобы убедиться, что его семья туда перебралась и реальных контактов ни с кем не имеет и никакой помощи не получает. Мы выявили на нашей территории больше двухсот шпионов и предателей, в основном, конечно, исполнителей низшего звена.

– Двести. Ни хрена себе! – присвистнул император.

– Когда возьмём их, думаю, кое-где и на средний уровень руководства выйдем – сеть большая, должны быть ниточки вверх, главное – сработать чисто и быстро, чтобы концы обрубить не успели.

Москва. «Лефортовские казармы» – расположение Преображенского полка.

Перед въездом в «Лефортовские казармы» колонна автомобилей остановилась. Императору представились генералы, ожидавшие его прибытия, коротко доложили о текущих делах. Колонна растянулась, втянув в себя десяток машин, ожидавших императорский кортеж. Въехав через парадные ворота, и маневрируя по территории, машина императора, а вслед за ней и вся колонна остановились возле полковой церкви. Император, со встречавшим его командованием полка, зашёл в храм и по узкому живому коридору между стоящими офицерами прошёл до царского места, по невысоким ступенькам поднялся на возвышение. Рядом с ним, у подножия царского места, встали сын и внук.

Тут же из «святая святых» раздались слова молитвы, с верхнего яруса к службе подключился хор; посылая в разные стороны золотые блики, распахнулись царские врата, и появилась процессия служителей церкви во главе с патриархом.

Внук императора, Александр стоял между отцом и дедом, но сейчас дед был за перегородкой и на возвышении, а отец чуть впереди, и Саше приходилось немного привставать на цыпочках, чтобы больше видеть. Но роста всё равно не хватало и наблюдал за ходом службы он фрагментами. Так что больше следил за свечой, которую держал в руке за бумагу, прикрывавшую пальцы от стекающего воска и вслушивался в голоса хора, красиво и многоголосно сопровождавшего службу.

Хор, видимо, патриарх привёз с собой – настолько профессионально звучали голоса. Хотя, может и сами преображенцы поют, – полковой церковный хор тоже славился: – Побеждены законы природы в Тебе, Дева Чистая, в рождении сохраняется девство, и жизнь обручается со смертью: пребывая по рождении Девою и по смерти Живою, Ты спасаешь всегда, Богородица, наследие Твое.

– Душновато, – подумал цесаревич, – и жарковато… а временами знобит. Офицеров-то набилось…Его и в самом деле знобило и периодически даже слегка потряхивало. Потом озноб отступал, и его бросало в лёгкий жар, на лбу выступал пот, но цесаревич не мог его смахнуть или вытереть, так как находился в публичном месте. Пару раз, немного подавшись назад и прикрывшись отцом, он всё-таки протёр влажный лоб носовым платком. И ещё цесаревичу казалось, что сердце начинало частить, но прислушиваясь к себе, он не отмечал каких-то признаков болезни и списывал всё на резкие изменения температуры и духоту: после поездки в прохладной машине они стояли на палящем солнце, теперь вот зашли в закрытый храм, который, хотя и продувался кондиционерами, но их мощности явно не хватало для плотно набившейся офицерской массы.

Он поднял глаза на офицеров, стоявших по другую сторону от прохода, но немного опустил голову, чтобы не казалось, что он их рассматривает. Прямо напротив него полноватый полковник и такой же полноватый капитан с лицами, выдававшими фамильное сходство, внимательно следили за службой, аккуратно держа горящие свечи. Рядом и дальше, за их спинами, тоже теснились офицеры. Цесаревич обратил внимание на одного, у которого на щеке, от уха и до рта, был длинный неширокий шрам, красной рваной полосой выделявшийся на бледном лице.

Разглядывая офицеров, Александр отвлёкся от службы, но увидев, как офицеры немного встрепенулись и начали негромко читать 90-й псалом, присоединился к общей молитве: – Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится...

Служба заканчивалась, и Саша порадовался, что скоро окажется на улице и вдохнёт свежего воздуха: духота нарастала, у него немного кружилась голова и горчило под ложечкой, узкий воротник мундира стискивал шею, руки подрагивали, и он начинал побаиваться, что может упасть в обморок. А такое в его положении недопустимо.

Владимир. Монастырь.

В воскресенье, как и планировалось, после тренировки и завтрака вместе с дядей Геной, тётей Оксаной и всем младшим поколением Перловых мы отправились в монастырь, вольготно разместившись в микроавтобусе.

Машина, почти не снижая скорости, закладывала повороты на утренних полупустых улицах, и, выскочив на такое же пустое шоссе, быстро покатилась в сторону монастыря.

За те несколько дней, что меня не было, в монастыре ничего не изменилось. Да и измениться не могло – церковь никуда не спешит, она живёт в другом временном измерении и свою жизнь измеряет веками.

Вначале тётя Оксана повела нас на благословение к игуменье, а потом мы все вместе отправились в собор на службу Успения Пресвятой Богородицы.

Необычно было стоять в толпе прихожан: я привык или быть на балконе, где подпевал хору, или помогать при службе. Быть так, во вне, оказалось непривычно. Особый запах храма наполнял уютом и спокойствием, пламя свечи приплясывало от потоков воздуха, рядом стояли Перловы, как и я, внимательно слушающие службу, и я подумал, что события на Троицу, когда я чуть не умер, запустили лавину событий, в итоге которых я оказался в семье… – Не родных, но уже и не чужих, – подумал я.

Где-то рядом были сестра Татьяна, игуменья, монахини и насельницы монастыря, приютские дети, дядя Толя и дядя Витя. Даже не переходя на «зеленое зрение», я знал, что они рядом, и они никогда не станут для меня чужими. Как и сотни прихожан, наполнивших храм и вместе со мной возносившими сейчас общую молитву. Раньше такого единения с прихожанами я не чувствовал – помогая в службе, я больше был сосредоточен на том, чтобы не допустить ошибок и обращать внимание на присутствующих было особенно некогда. Иногда я смотрел на службу с верху – между балясинами клироса, если меня ставили подпевать хору, но и там больше интересовался работой помощников в службе, а не разглядыванием прихожан.

Сейчас же я наблюдал за литургией по-другому: я смотрел на этих сгорбленных старушек, с морщинистыми лицами, наполненными искренней верой, беззвучно шептавшими молитвы; на уверенных в себе, холёных дворян и купчих; на рабочих с ближайшего завода, казалось, стеснявшихся своей хоть и праздничной, но не богатой одежды; на нескольких полицейских, кучкой стоявших напротив иконы Георгия Победоносца; на детишек, которых уже притомила служба и они начинали вертеться, одёргиваемые родителями.

– Вот он, православный мир, люди суздальского ополья, про которых рассказывал дядя Толя, – подумал я. Я подхватил песнопение, стараясь подгадать под тихие тонкие голоса старушек, старательно певших рядом: – И жизнь обручается со смертью… и по смерти Живою, Ты спасаешь всегда, Богородица, наследие Твое.

Во время службы я чувствовал небольшую усталость и общую слабость, которая временами быстро усиливалась, и накатывала головной болью и першением в горле, но подключив свои способности, поправлял самочувствие. Это помогало, но не на долго, и как только самочувствие снова ухудшалось, приходилось включать дар и настраивать организм.

Служба закончилась, людской поток понёс меня к выходу, я не сопротивлялся, а плыл в этой людской реке, притихшей и сосредоточенной после общей молитвы.

Москва. Расположение Преображенского полка.

Выйдя с молебна, император поискал глазами командира полка, и генерал Раевский тут же оказался рядом: – Павел Николаевич, я в дороге почитал программу полкового праздника. Ты, похоже, всё, что можно, запихал в один день, скрестил, так сказать, ужа и ежа и ещё и белку скотчем примотал.

– Как иначе, государь? Очередных срочников скоро отправим по домам, один батальон уезжает за «ленточку» на ОПК, ещё один – в зимние лагеря на подготовку, у солдат больше не будет возможности увидеть своего императора вот так, вживую. Да и любому офицеру получить орден, погоны или дворянскую грамоту из рук императора – это не только гордость сейчас, но и увлекательный рассказ, а то и целая повесть для внуков через полвека.

– Ладно, уговорил. Если есть план – лучше не отступать от него, во избежание, так сказать… Тогда вначале в солдатскую столовую?

– Так точно государь!

В столовой, солдаты, что называется, императора ели глазами. Длинный стол для руководства был установлен у противоположной стены, и процессия во главе с его императорским величеством прошла вдоль столов, около которых, вытянувшись по стойке «смирно» и выкатив глаза, стояли солдаты и сержанты полка.

Николай Петрович прошёл к середине стола, поднял бокал с пузырящимся шампанским и зычным голосом заговорил: – Товарищи! Боевые друзья! Как верховный главнокомандующий вооружёнными силами Российской Империи, могу сказать, что вам выпала великая честь: служить в полку, которому в нашем Отечестве нет равных по боевым заслугам. И сегодняшний день, когда мы отмечаем годовщину вручения Георгиевского полкового знамени, лучшее подтверждение тому, что те, кто стоял в строю полка до вас, были героями. Но те, кто придут после вас и встанут в строй этого прославленного полка, будут точно так же гордиться, но уже вами, потому что вы – достойные преемники славы преображенцев. Мужество и отвагу, патриотизм и воинское мастерство все офицеры и солдаты полка продемонстрировали в течение последнего года в ходе боевых действий в зонах пограничных конфликтов. За российскую империю! За российскую армию! За Преображенский полк!

– Ура! Ура! Урааааа! – трижды дружно проорали солдаты.

Раздался звон фужеров, солдаты, стоявшие до этого по стойке «смирно», пригубив вина, сели на свои места, начали улыбаться и негромко перешёптываться, накладывая себе еду.

– Из твоих орлов никто не ужрётся? – негромко спросил император, наклонившись к генералу Раевскому.

– Всё под контролем, офицеры присматривают. Да эти лоботрясы, каждый под два метра и сотню килограммов, им, чтобы захмелеть – две бутылки водки каждому надо, как минимум. А два фужера вина – это для них так, как для слона дробина. Вечером мы контроль усилим, тем более, певичек всяких там на вечер привезут, будут они вечером в полковом клубе концерт давать, солдат развлекать, так что никуда эти жеребцы не денутся. Слетятся на них как мухи … – запнувшись, оглядев стол, Раевский продолжил: – на мёд.

С грустью взглянув на солянку, император съел небольшую порцию салата, парочку бутербродов и бросив Раевскому: – Ну что, пора в народ, – встал из-за стола. Поднявшимся было генералам он махнул рукой, и вдвоём с командиром полка они подошли к солдатским столам.

Подскочивший офицер отрапортовал: – Командир первого батальона майор Касаткин.

– Представьте трёх-четырёх лучших солдат батальона.

– Слушаюсь, – комбат развернулся в сторону подчинённых: – Старший сержант Сумин, старший сержант Султанов, сержант Рыкин, рядовой Фомичёв. ….Ээээ… Может быть, можно ещё одного? – и получив одобрительный кивок императора и кулак из-за его спины от командира полка, продолжил: – рядовой Хозиев. Ко мне!

– Первый заменил раненого офицера и вывел взвод из-под обстрела, скороговоркой, пока солдаты подходили, затараторил комбат, – второй заменил убитого офицера и возглавил штурм опорника, Рыкин героически организовал эвакуацию раненых, Фомичёв – лучший снайпер полка, Хозиев в одиночку захватил трёх пленных, один из которых – офицер. Все положительно характеризуются по службе, имеют боевые награды, и представлены к новым.

Оглядев выстроившихся в ряд сержантов и солдат, император со словами: – Благодарю за службу! – пожал им руки.

Из-за спины императора выскочил фотограф, сделал несколько снимков, и император отправился ко второму батальону. Там представление лучших солдат повторилось. Ошалевшие от такого внимания и близости главнокомандующего, солдаты едва не впадали в ступор, а некоторые реально впадали и стояли, вытянувшись как шпалы и выпучив глаза как аквариумные рыбки.