В большом чуждом мире

XXIII. Новые заботы общины

С тех пор как Бенито избрали рехидором вместо умершего Гойо Ауки, община жила в нетерпеливом ожидании. Что он предпримет? А Бенито, в глазах которого запечатлелись все виденные им в жизни дороги, чувствовал бремя новой ответсвенности и размышлял. Ему было нетрудно войти в дела общины, но это его не удовлетворяло. Он счел бы себя неудачником, обманутым жизнью и так и не увидевшим на закате ее той ночи, в которой он мог бы зажечь высокое пламя. Надо было так перестроить все, чтобы, не теряя глубокой связи, обрести свободу. К этому он шел на ощупь и пока что, кроме сомнений, ни к чему не приходил. У него не было друга, он никому не мог сказать, как раньше: «Лоренсо, я ничего не знаю…» В последние месяцы Лоренсо Медина все твердил про «исторический материализм», «тезис», «антитезис», «синтез», и Бенито никак не удавалось его понять. Но он соглашался с тем, что человек должен быть свободным и радоваться жизни. Это ведь просто. Что же делать сейчас? Лоренсо подбодрил бы его, поощрил бы к борьбе. Когда добрый старый Росендо хотел открыть школу, он видел за ней целый мир, куда им не было доступа, но теперь надо начинать с другого конца. Школа принесет плоды, пожалуй, лет через десять или двадцать. Так долго ждать нельзя в этой нищенской жизни. Словом, Бенито хотел перебороть предрассудки и сделать то, что они наметили с Порфирио.

Каменистые склоны едва могли прокормить общину. Люди прирабатывали мелким ремеслом, и жизнь текла тоскливо и безнадежно.

На совете Бенито выступил со своими предложениями, но Клементе Яку возразил, что общинники не хотят нарушать традиции, а Артидоро Отеиса — что опасно пугать народ. Его поддержали и другие. Тогда Бенито сказал, что не хочет никого впутывать и сам берет на себя ответственность. Если решение осудят, единственным виновным назовется он.

В одно ясное утро удары молота зазвучали вдали, в русле, по которому в разлив стекала вода: Бенито Кастро, Порфирио Медрано, Росендо Пома и Валенсио прокладывали шурфы. Стояло лето, воды почти не было, и пуна пожелтела от жажды. Инструменты дал Эваристо, а динамит — Доротео, из старого запаса, спрятанного в хорошем месте.

К закату дня вздрогнули ближние горы. Взлетели камни и щебень и осыпались в озеро. Перепуганные утки долго кружили в воздухе, не решаясь спуститься на воду. Прибежали общинники и увидели, что четыре смельчака любуются делом своих рук. Каменистый перешеек исчез, и по руслу со звонким журчанием устремилась вода. Все молчали: одни — от восхищения, другие — от страха. Потом некоторые стали возмущаться:

— Для чего вы это сделали?

— Теперь жди беды.

Бенито Кастро крикнул:

— Я это сделал, я отвечаю. За весь день косматая женщина так и не появилась. Пусть она выплывет сейчас и меня потопит. Я в ответе…

Вода спокойно бежала по камням, и никакая хозяйка озера ей не мешала. Боязливые все же устрашились дерзости Бенито, а Валенсио хохотал от радости. Пончо колыхались на ветру, как закатные облака. В щели, по которой сбегала вода, нарастал рокочущий шум. Вдруг Артемио Чауки дико завопил и бросился с ножом на Бенито, крича: «Чужак! Чужак!» Бенито спокойно выждал, схватил его за запястье, и нож упал. Потом ловко ударил в поддых — этому он научился в чужих краях, — и Артемио рухнул на землю. Надвигалась ночь. Главный виновник событий и его приспешники зашагали к селению; за ними, оживленно споря, шли общинники. За ужином Себастьян Пома изрек:

— Конечно, Бенито, ты впутался в серьезное дело. Но давно уж пора, чтобы кто-то за это взялся. Я буду за тебя, и я рад, что мой Росендо тоже тебе помог, хотя и не посоветовался со мной. Надо бы его побранить…

Бенито был молчалив и задумчив, но улыбнулся, когда веселая Хуанача шепнула ему на ухо:

— Пометь это где-нибудь. Сегодня мой Себастьян долго говорил…

Тяжкая темнота сгущалась. Шум воды слабел и в конце концов слился с шумом ветра. Лаяли собаки. Робкие общинники все еще боялись услышать плач водяной женщины. Но ночь спустилась тихо, и Маргича обняла мужа с волнением и надеждой.

— Надо ковать железо, пока горячо. Завтра займусь Чачо. Семь бед, один ответ.

Черное поле, оставленное схлынувшей водой, было видно издали. Бенито и его сторонники, которых за ночь стало больше, походили вокруг, но близко подобраться не смогли — земля была еще топкой, хотя уже ясно стало, что в их распоряжении окажется огромный участок. Правда, тростник, доходивший до самого склона, отчасти посохнет, но это не так уж важно. И Бенито сказал своим:

— Надо делать все разом. Пойдем прикончим Чачо.

— Идем!

— Молодец Бенито Кастро!

Чтобы устрашить противников, Бенито и Порфирио подняли ружья. Артемио Чауки побежал к Доротео Киспе, у которого тоже было ружье:

— Доротео, не соглашайся. Возьми своих парней. Ведь эти до беды доведут…

Доротео насмешливо скривил толстые губы:

— Хе! А на что же тогда Чачо? Вот он им и задаст.

Группа Бенито располагала теперь поддержкой старика Педро Майты и всей его семьи. Старый каменщик всегда сетовал, что люди боятся строить на старом месте и пропадает такой великолепный камень. Другие пришли к развалинам на всякий случай, но тоже вроде бы сочувствовали. Чтобы и их уведомить о своей цели, Бенито приблизился к крайней стене и позвал:

— Выходи, Чачо, я тебя не боюсь. Разрази меня гром, если ты существуешь…

С силой пнув стену, он свалил несколько камней. Потом все пошли на середину бывшей деревни и стали разваливать постройки. В новых домах комнаты будут просторнее…

Под давлением Артемио Чауки и других Клементе Яку созвал общину, чтобы обсудить действия Бенито Кастро. Народу стеклось много, одни лишь старики да больные не пошли. Самого Клементе донесли до его скамьи на руках, а рядом с ним, как обычно, сели рехидоры. Бенито был все в том же диковинном костюме, в фетровой шляпе и в сапогах. Себастьян советовал ему надеть сомбреро и разноцветное пончо, но он отказался, — вообще-то он ничего против не имеет, но внезапную перемену могут истолковать как отступление. А он будет биться до конца.

Клементе Яку коротко изложил дело. Все думали, что споров будет мало — очень уж серьезно обвинение, и Бенито все взял на себя.

Артемио Чауки говорил от имени недовольных, которых было много, судя по одобрительному шуму, то и дело прокатывавшемуся по рядам. Он был все тот же неподатливый индеец, ворчащий на всякое новшество. Закатное солнце освещало его непокрытую стриженую голову и потное лицо.

Он сказал, что община едва оправилась от бед, все тяжело трудились и только-только стали жить спокойнее. А теперь появился человек, который никогда и не был хорошим общинником, и снова начались беды. Человек этот отсутствовал шестнадцать лет и, как можно видеть, возвратился с недобрыми намерениями. Люди издавна чтили зачарованное озеро, а он осушил часть водоема, да еще взрывом. Чачо — злой колдун, но Бенито не боится его разозлить. Чего же он добивается? Только вреда для общины.

— Верно! — закричало несколько голосов.

Бенито Кастро поднялся во весь рост, и сразу все затихли. Он снял шляпу, открывая солнцу причесанную голову с косым пробором. Маргича смотрела на него тревожно, а Чабела плакала, и он подбодрил их улыбкой. Потом строго оглядел всех и заговорил. Голос его был спокоен, жесты энергичны.

Он сказал, что вернулся не разрушать, а строить. Да, он пробил русло динамитом, но с осушенной равнины можно получить хороший урожай. Да, он свалил несколько старых стен, но на их месте вырастут прочные и красивые дома. Никаких чар в озере нет — ведь водяная женщина не появилась. Чачо тоже нет, иначе бы он убил людей, разрушивших его жилище. Да, он хочет многое переменить, потому что иначе не избавишься от темноты и рабства. Почему Альваро Аменабару не повредила Наша Суро? Потому что он ее не боялся. Вот и он, Бенито, хочет, чтобы сеяли у озера и в обширной пампе. Урожай соберут превосходный, можно будет снова подумать о школе. Если в Янаньяуи построить школу, через десять или двадцать лет никто не поверит в зачарованные озера и всяких Чачо. Из-за того, что помещики не суеверны, они лучшие хозяева, ибо пашут везде, где это удобно. Но нельзя ожидать десять или двадцать лет. Надо начать жить иначе прямо сегодня. Развалины защищены от ветра гребнями Руми, доходящими до самых предгорий Вершины. На этом месте можно построить другое, лучшее селение.

И, решительно взмахнув рукой, Бенито закончил:

— Я люблю свою общину и вернулся потому, что люблю ее. Я люблю землю, люблю свой народ, его традиции. Но я вам скажу, что каждый народ таков, какова его вера. Твой прадед, Артемио Чауки, рассказывал, что в старину общинники считали себя потомками кондоров. Это красивая и гордая вера. А теперь уже никто не думает, что он происходит от кондора, зато верит в зачарованное озеро с лохматой женщиной и в смешного уродца… Как вы смеете так себя унижать? Их нет, и только страх мешает нам работать, как нужно бы. Дома мы построим прочные и удобные. Пампа станет тенистой и красивой. А теперь голосуйте, как вам подскажет крестьянское сердце. Вы можете прогнать меня, но то, что я говорю, не станет от этого ложью. Рано или поздно правда проявится. Наша община будет сильной, когда все мы станем сильными и избавимся от страха…

Бенито Кастро сел и оглядел одного за другим всех своих противников, сплотившихся вокруг Чауки. Потом перевел быстрый взгляд в ту сторону, где рядом с Порфирио Медрано сидели его сторонники. Наконец он спокойно стал разглядывать остальных общинников, которым предстояло решить его судьбу. Никто не хотел выступать, и вдруг, к немалому удивлению всех, попросил слова добый Иносенсио.

— Я вот… — неторопливо начал он, — я согласен с Бенито. Почему мы верим в эти глупости? Я, правда, верю в каменного бычка и закапываю его в землю, чтобы он оберегал скот. Но две нечистые твари не помешают нам сделать лучше жизнь общины.

Слова Иносенсио рассмешили народ, но и внесли деловую нотку, и это облегчило решение. Когда Клементе Яку предложил голосовать, преобладающее большинство было за Бенито Кастро.

И в самом деле, после двух лет упорного труда прочные дома из камня поднялись на новом месте, а вся пампа зазеленела всходами.

В первый год только сеяли, на второй — сеяли и строили. Картофель с темно-зеленой листвой разросся до самого озера, фиолетовая гречиха доходила до селения, светлый ячмень шелестел у подножия Вершины. Оставался еще большой участок со стороны пампы, обращенной к Руми, а для скота — все склоны. Начали возводить каменные изгороди по границам пастбищ.

Ровные ряды домов расположились вокруг небольшой площади. Дел еще было много, но и энергии у общинников прибавилось. Каменщик Педро Майта, хоть уже не мог взбираться на стены, руководил с земли постройкой школы.

Однажды Клементе сказал Бенито:

— Одолел меня ревматизм. Уходить хочу.

Так он и сделал, и алькальдом избрали Бенито.

Новая жизнь поднималась, как всходы на плодоносной земле.