В одном отделении

31

Кудинов еще не видел ни Маркина, ни Бельского. Допрос их решено было начать в час дня. К этому времени обещал подъехать в отделение Романов и «осуществлять надзор на месте». Правда, допрос несовершеннолетних придется вести в присутствии почти десятка людей, но не это волновало Кудинова. Взятое им от Яхонтова дело оказалось едва начатым, юридических сложностей в нем не предвиделось. Волновало другое: откуда тот мог узнать о краже? Как мог оказаться Яхонтов на месте кражи точно вовремя?

К условленному часу Кудинов освободился от других дел, еще раз перечитал принятое от Яхонтова дело Маркина и Бельского и стал готовиться к допросу, вспоминая все полученные уроки. Но так собраться с мыслями и не успел. Принесли заявление о краже кошелька из кармана, он побеседовал с потерпевшей, помог ей написать заявление и пошел с ним к начальству. Трайнова он встретил в коридоре. Капитан был одет в пальто, в одной руке держал небольшой чемоданчик, в другой под мышкой нес большой березовый веник, завернутый в газету.

— Товарищ начальник, — догнал его следователь. — Вот посмотрите.

— А, это ты? — Трайнов очень внимательно, немножко лукаво глянул на следователя. — Привет! Ну как тут у вас? Скорняков-то грозен?

— Не видел еще, — улыбнулся Кудинов. — Вот, посмотрите.

— Что это?

— Заявление. Кража. Возбуждать?

— Все воруют, значит? Плохо дело…

Кудинов не понял, шутит начальник или говорит серьезно.

— Так возбуждать? — нахмурился он.

— А уж это, милок, не знаю. Я сегодня выходной. В баньку иду, попариться. По-стариковски. Хотел в Сандуновские, да решил сюда завернуть, посмотреть, как вы тут с комиссиями. Может, лучше, чем в Сандуновских, паритесь. А с заявлением — к Скорнякову. Желаю ему легкого пару!

Кудинов засмеялся и пошел к Скорнякову.

— Вот. Гиблая карманка, — печально сказал он главе уголовного розыска, потному от беседы с комиссией (разумеется, сказал после того, как комиссия вышла). Он вспомнил шутку начальника отделения и чуть было не рассмеялся очень некстати, ибо лицо Скорнякова приняло самое трагическое выражение.

— Да, — прочитав заявление, сказал Скорняков и сделал шеей такое движение, словно его начал душить галстук. — Ну вот. Так и есть! Повиснет. Как пить дать, повиснет! — Он взглянул куда-то мимо Кудинова. — Ты вот что… Допроси потерпевшую и откажи по девяносто пятой.

— Да, но… — начал было Кудинов.

Скорняков не дослушал, сердито перебил:

— Давай хоть сегодня без «но».

— В таком случае дайте письменное указание.

Скорняков сердито дернул к себе заявление и торопливо написал: «Разобраться».

— Так я уже разобрался, — сказал Кудинов самым примирительным тоном. — Надо возбуждать.

— Ты всегда так, — раздраженно махнул на него заявлением Скорняков. — Яхонтов хоть и с гонором, но он болеет за отделение. Для чего возбуждать? Только бумагу переводить? Ты вот его осуждаешь, а он все за тебя вывозит. И эту кражу ему за тебя придется списывать.

Скорняков вышел, извинился в коридоре перед ожидавшими его Бокаловым и членами комиссии и прошел к Яхонтову.

— На, — Скорняков положил перед ним на стол заявление. — Допроси и откажи по девяносто пятой. Гиблое.

Яхонтов поднял голову, прочитал заявление, с минуту смотрел на Скорнякова, потом молча встал из-за стола, вышел в коридор к Бокалову.

— Товарищ капитан, — произнес Яхонтов таким тоном, каким диктор читает по радио правительственные сообщения особой важности. — Товарищи члены комиссии! Сейчас товарищ Скорняков в присутствии молодого следователя Кудинова передал мне вот это заявление и приказал отказать заявительнице в возбуждении дела по девяносто пятой статье УПК, то есть использовать юридическую безграмотность заявительницы и тем самым скрыть факт действительно происшедшей кражи. Такая вот укрывательская практика руководителя розыскной работы и приводит его подчиненных к прямым преступлениям, как вы могли убедиться на примере майора Ковалева. Я надеюсь, товарищ Кудинов — достаточно порядочный человек и подтвердит то, что здесь было сказано.

Скорняков был ошеломлен. Кудинов растерялся и смотрел то на Бокалова, то на Яхонтова. Бокалов разглядывал всех троих. Не Скорняков сейчас интересовал представителя комиссии в этой немой сцене. Он видел, что Скорняков работает отнюдь не меньше и не хуже других ему подобных, которых Бокалов ревизовал десятками, а вот Яхонтова он никак не мог понять. «Мина под начальника? — Бокалов посмотрел на твердое, волевое лицо следователя. — Ведь это почти нокаут!» И почему-то почувствовал неприязнь к ясным, широко открытым глазам Яхонтова.

Он протянул руку.

— Дайте!

Капитан прочитал заявление и опять посмотрел в нагловатые глаза Яхонтова.

— Разве от одного возбуждения дела пострадавшей станет легче? Ведь в таком деле, если карманник не задержан с поличным, его вина практически недоказуема, а розыск безнадежен. Или вы иного мнения?

— Такое расширенное толкование девяносто пятой статьи есть грубое нарушение социалистической законности, — не дрогнув, убежденно сказал Яхонтов. — Незарегистрированное преступление не только дезинформирует руководство, оно размагничивает оперативный состав, не стимулирует работников к дознанию и выявлению преступников.

Не дослушав, Бокалов повернулся к нему спиной.

— Так где вы нас разместите, товарищ Скорняков? Там? — И пошел по коридору, хмурясь. «Чего доброго, напишет теперь жалобу и на нас, обвинит в расширительном… И еще окажется прав! Ну и отделение!..»

Скорняков пришел в себя.

— Так ты это под меня роешь? — шагнул он к Яхонтову.

— А я не рою. Я укрепляю социалистическую законность.

— Смотри, не надорвись!.. — И Скорняков вышел за Бокаловым, сильно хлопнув дверью.

— Видел, как начальство на правду-то реагирует? — зло улыбнулся Яхонтов. — Еще скажут, что я карьерист!

Он решительно заходил по комнате.

— Но все равно Скорняков не усидит. Правду я буду доказывать где угодно и кому угодно. И если даже Бокалов посмотрит сквозь пальцы, есть еще прокуратура, Романов! — Яхонтов остановился и усмехнулся. — А ты еще хотел с ними по-хорошему. Нет, Кудинов, без комиссий таких не разбить. Тут и с комиссиями… Но я человек принципиальный. Надеюсь, и ты тоже не отопрешься от того, что здесь произошло? Помни, потерять уважение к себе человек может только один раз. А об этом мы еще поговорим на собрании. Там он на меня не рявкнет…

Кудинова трясло. Он машинально кивнул: мол, действительно не рявкнет. Однако привычной улыбки не получилось. Он был не в силах возражать, спорить, машинально кивнул, а сам испуганно смотрел на него. «Маньяк! Сумасшедший! Сумасшедший маньяк и доктринер! — Кудинов попробовал успокоиться, закурить, но у него ничего не получалось. — Ведь он страшный человек. Он может все…»

А Яхонтов не видел ничего. Он все говорил, говорил, как он всех разобьет на собрании, про свою эрудицию в юриспруденции, хоть и не кончал университета, про свою твердость и неукоснительность.

«Зато я кончал! Кончал и покажу тебе разницу. Ты оценишь светлые аудитории МГУ! — Кудинов испугался своего гнева. — Нет, конечно, я все равно буду объективным, я обязан быть объективным. Но как следователь я ж имею право и на внутреннее убеждение. А я убежден, вот теперь убежден — таких надо уничтожать!»

Яхонтов все говорил. Кудинов не дослушал его излияния, швырнул коробок в угол и вышел, пошел к Денисенко — успокоиться.

У секретаря сидел Трайнов.

— Что с тобой? — удивился начальник. — Подрался? Или нас собираешься бить? Тогда скажи хоть, за что…

Кудинову было не до шуток. Он мрачно постоял в дверях, потом вошел, сел на стул.

— Ничего, ничего, — заулыбался Денисенко. — Не боги горшки обжигают. Да что с тобой? Случилось что-нибудь? — встревожился он.

— Да нет, все в порядке. Это я так просто…

«В самом деле, чего это я? Ведь первое серьезное дело — и такое! Хоть бы уж скорее начать, что ли».

— Кудинов, ну что ж ты? Ждут! — распахнув дверь, крикнул Курченко. — Еле нашел.

— Ничего, ничего, — улыбнулся на прощание Денисенко. — Я сам сейчас приду. Разберемся! Вместе во всем разберемся. Ты же не один. Мы поможем.

Кудинов благодарно взглянул на этого человека и вышел.