В одном отделении

32

В кабинете было очень тихо. Из соседней комнаты, где Скорняков за приоткрытой дверью поместил Романова и членов комиссии, не долетало ни звука, и Кудинов забыл о них.

— Итак, гражданин Бельский, — сказал Кудинов, — вы утверждаете, что Маркин впервые узнал о ваших преступных намерениях в субботу около четырех часов, когда встретил вас на улице. Вы показали ему подделанный ключ к квартире номер семь дома сорок и предложили совершить кражу совместно. Маркин от вашего предложения начал отказываться и стал отговаривать вас. Вы ему напомнили прежний долг и обещали избить, если он не пойдет с вами совершать кражу. А если Маркин согласится совершить вместе с вами кражу, вы пообещали дать ему двести рублей денег и купить набор инструментов. Это действительно так и было, гражданин Бельский? Вы это хорошо помните? На следствии вы должны говорить только правду.

Семнадцатилетний белобрысый парень, крупный, с маленьким лицом, на котором выделялись толстые оттопыренные губы, проглотил воздух и кивнул головой:

— Так…

— Плакать поздно. Только чистосердечное признание может теперь вам помочь. Вас поймали с поличным. Расскажите еще раз, что было потом.

Уже не плача, а только всхлипывая, Бельский еще раз рассказал.

— Ну, это… Я ему кулак в нос. Чтоб чувствовал… — Бельский показал большой грязный кулак. — Он жался, жался… Ну и пошел. Потом в магазин, посмотреть, как бабка из этой квартиры — очередь ее подходит или нет.

— Кто входил в магазин? Маркин?

— Он. Я на улице стоял. Когда он успел милиционеру сказать, я не знаю.

— Он же шел неохотно. Почему же вы послали его? Маркин ведь мог убежать?

— Куда же он убежит? Я на улице. Выход-то из магазина один.

— Дальше?

— Ну, выходит он, опять жмется. Говорит: «Смотри, поймают. И бабкина очередь, говорит, подходит». Ну, я говорю: «Не ври. Она за картошкой стоит, а ее только привезли и выгружают». Ну, это, в общем, опять ему… Ну, он и пошел.

— Значит, вы побоялись, когда рассказали ему, что собираетесь обокрасть, как бы он вас не выдал, и решили сделать Маркина соучастником насильно. Это правда, Бельский? Имейте в виду, мы ведь все это будем проверять. Это действительно было так?

Бельский печально помолчал и кивнул:

— Так.

— Вот вы говорили, что Маркин якобы предупредил милиционера, который случайно заходил в магазин. Почему вы так думаете? Он что, злобу на вас какую имел или отомстить задумал? Не дрались раньше?

— Дрались. Я его бил. Я всех во дворе бил…

— Сколько же времени прошло, пока он был в магазине?

Бельский неуверенно посмотрел на Кудинова, помолчал, пожал плечами.

— Ну, а сколько времени прошло с того момента, как вы вышли из магазина, до того, когда вас задержали в квартире номер семь?

— Я не знаю… У меня часы не ходят, — робко ответил Бельский и, боясь, что ему не поверят (при аресте у него отобрали часы, и они значились в описи), пояснил: — Я их тут как-то разобрал, ну и не ходят после этого. Какое-нибудь колесико не туда вставил, — смущенно улыбнулся он, но, видимо поняв, что теперь ему уже не до колесиков, опустил голову.

— Ну десять, пятнадцать минут или больше?

Хлопова, которая, как детский работник, обязана была присутствовать при допросе несовершеннолетних, слушала не только допрос, но и то, что происходило в соседней комнате. Она уловила там волнение. Романов, санкционировавший арест Маркина, поднялся и заходил по комнате.

Хлопова посмотрела на Курченко. Тот понимающе усмехнулся.

— Минут, наверно, пятнадцать, — сказал Бельский и заколебался. — А может, и десять. В общем, я покурить успел. Ну, вышел, и мы туда…

— В чужую квартиру, хозяйничать?

Бельский отвернулся и не ответил.

Кудинов старался вести допрос без нажима, ничего не вытягивая и не подчеркивая, старался быть объективным. Этот здоровенный, грубоватый парень, размазывающий по лицу вместо слез грязь, вызывал у него смешанное чувство жалости и брезгливости. Кудинов долго молчал, смотрел, как Бельский оттопыривает свои толстые красные губы. Собственно, он выяснил уже все и тем не менее еще раз спросил:

— Так вы, гражданин Бельский, вполне уверены, что именно Маркин сообщил в милицию? Почему вы в этом так уверены?

— Кто же еще? Больше никто не знал. Никто ничего не видел. Я теперь понял — это его ваш Ковалев научил.

— А почему Ковалев? — внутренне напрягся Кудинов.

— Раньше парень как парень был, свой. Скажешь — сделает. А после того как майор к нему пришел, засел он дома. Говорит — болею. Потом на завод пошел. Сколько времени во двор не выходил! Это все майор, деньги ему за меня обещал. Вы за это платите? Он заложил, кто же еще? Продался, гаденыш, — скорее пожаловался, чем выругался Бельский.

— Все на деньги меряешь? — Кудинову стало противно. Он с трудом скрывал отвращение к этому балбесу.

— Конечно! Если бы я знал… Думал, отвык он, вот и брыкается… А он заложил, продал.

— Продал? — усмехнулся Кудинов. — Ну ладно. Пока на первый раз у меня к вам все.

— А мать знает, где я? Хотя теперь, конечно, вся улица знает. Трое вели… Все смотреть сбежались. Радуются…

— Я ее вызвал на завтра и еще не видел.

— Плачет небось… Передачу-то разрешите? Без передачи-то тоже сидеть нет интересу, на баланде…

— А Маркина бить был интерес? Подписывай. — Кудинов увидел, как Бельский потянулся к его ручке, невольно отодвинул ее и указал на другую — в стакане. — Подписал? Курченко, уведите Бельского и приведите сюда Маркина. Чтоб не виделись.

Бельский остановился. Губы его изобразили что-то похожее на улыбку.

— Значит, и он? Сидит? Пусть! Узнает, гаденыш, как дружить с милицией. Как верить ей! Пусть!

Кудинов отвернулся и молчал.

— Шагай, шагай… — ткнул Бельского в плечо Курченко. — Губы-то распустил… Тюря!