Вечная история

Глава 13

Я улыбнулся и пошел назад. Мимоходом отметил, что охрана натаскана хорошо. Мои бойцы действовали, как в разведке. Подпуская нарушителя как можно ближе, а потом, сваливаясь на него неизвестно откуда. Но кто бы знал, чего мне это стоило. Беда с этими ребятами, которых инициировали в мирное время, в мирной стране. Самое главное чего они не знают и знать не хотят – дисциплина… Они никак не могли понять, что недостаточно просто изначально заложенной сверхсилы и неуязвимости. Необходимы постоянные тренировки и… тренировки. Трудно доказать человеку, который бегает стометровку быстрее олимпийского чемпиона, что ему нужно бегать и бегать, и так абсолютно во всем. Но после приватной беседы Магистра с их учителями и пары моих лекций, ребята начали входить в меридиан.

Совсем все уладилось после того, как в начале лета прибыла моя группа и Каркаладзе с Покрышкиным, во главе своих бойцов. Теперь охрану дрессировал не только я, и результаты были на лицо.

Вспоминая первую неделю нашего пребывания в Массандре, я невольно поежился. Жить под прицелом мне было не впервой, но не дома. А учитель, словно не обращая внимания на опасность, и не думал прятаться, и это при том, что наших омоновцев я только-только взял в оборот.

Слава богу, ребята не задержались. Сперва появились мои бойцы. Я им обрадовался словно родным. Как-то совершенно забылось, что я младше всех их минимум на 50 лет. Они немедленно взяли объект под свое крыло, и я слегка успокоился. Потом нагрянули Вано с Казимиром…

…К слову сказать. Получив их личные дела, я узнал много нового о своих товарищах. Каркаладзе, например, оказался выходцем из старинной грузинской семьи, которая перебралась в Москву еще при Екатерине II. Так что он был коренным москвичом и Грузию знал только по бабушкиным сказкам и редким поездкам в гости к дальним родственникам. Там он научился виртуозно имитировать акцент, ездить верхом и еще кое-чему, что полагалось уметь настоящим горцам. К слову сказать, я так и не понял, почему Каркалыга дома вел себя так, словно никогда в Москве не был.

Начало войны Вано встретил пятнадцатилетним подростком. В семнадцать он приписал себе год и ушел на фронт добровольцем. Молодого бесшабашного солдата, неплохо знающего немецкий заметили и перевели в разведроту. Через год службы его пригласили в особый отдел, где представили бравому капитану. Он провел с Вано несколько бесед и, под конец, предложил ему перейти в группу особого назначения. Этот капитан и стал учителем и наставником Вано.

После войны, Вано с учителем, как и большинство воевавших вампиров, остались в Европе, добивали остатки банд. Потом, передохнув несколько лет, они вновь отправились в зоны локальных конфликтов. К слову сказать, за время отдыха Вано успел окончить не только военное училище, но и консерваторию. Оказалось у него отличный тенор, и его приглашали в столичную оперу, но он отказался, объяснив, что поет только для души. Вот ведь, в жизни не догадался бы. За все время нашей совместной службы он не спел ни одной песни.

В Афганистан он попал после того, как учитель решил, что птенец полностью оперился. Правда, у меня возникло стойкое убеждение, что решился он на этот шаг только тогда, когда убедился, что за ним присмотрят Ермоленко и Батя. Но подтверждения этой догадки я не нашел.

С Казимиром было еще интересней. Он принадлежал к поздней польской шляхте. Инициировал его в конце девятнадцатого века Гжибовский, с которым он познакомился на одном из тайных собраний. Узнав фамилию учителя Казимира, я только покачал головой. Конечно, кого еще мог встретить мелкий шляхтич в обществе созданном для борьбы с Царской Россией.

В освободительном движении Казимир, который тогда был Пеньковским, принимал участие до семнадцатого года. Во время Советско – Польской войны учитель погиб и ученик остался один. Освобождение и самостоятельность Польши Казимир встретил с восторгом, но, увидев, что началось на Родине после победы, вспомнил слова Гжибовского о том, что Речь Посполита сильна раздорами, и решил, в таком случае, жизнь свою связать с Россией. Перебравшись в Союз, сразу ушел в армию, предварительно сменив фамилию на Зайковского. Начав службу, он почти моментально вышел на местных вампиров и был переведен в наш полк, где и прослужил до конца Гражданской войны.

После войны начальство направило его в военное училище, которое он с блеском закончил. Ему предложили какое-то время поработать преподавателем, но горячая польская кровь не давала ему сидеть на месте. Потом были Финская кампания, Ханкин-Гол, Испания, потом грянула Великая Отечественная… Именно на войне он еще раз поменял фамилию. Уж очень ему понравился Покрышкин, с которым он познакомился, когда их части стояли рядом.

Пару раз посетив Польшу, Казимир сделал вывод, что поляки выродились в склочных болтунов, которые только и знают, что перебирать старые обиды и окончательно перестал там появляться. Не испытывая большой любви к русским он считал, что полякам надо быть благодарными, хотя бы за то, что Сталин, вопреки Рузвельту и Черчиллю, сохранил Польшу как государство.

Сегодняшние события – переворот в Польше и выход ее из «Варшавского договора» он воспринял спокойно. Чем заканчивается самостоятельность Речи Посполитой он уже видел. И вообще, Казимир искренне считал, что гоноровость лучше всего живет там, где ее нет. В Польше же таковой слишком много, индивидуальность теряется…

…А майор резвился во всю. Он демонстративно мотался по всему Крыму, налаживая контакты со всеми Магистрами, Мастерами и Кавалерами. А еще, повадился выезжать в Ялту и гулять по набережной в гордом одиночестве, без охраны. Исключение он делал только для меня, поскольку я безапелляционно заявил, что от меня он не отделается, и для того чтобы я не ехал с ним, ему придется меня убить. Майор подумал и махнул рукой. Я понимал, что он дразнит противников, давая им возможность высунуться и совершить ошибку. Но в ложе сидели тоже не дураки, и на провокацию учителя не поддавались. А вот меня в одну из прогулок ожидала неожиданная встреча.

Октябрь был на диво теплый, хоть и дождливый. Мы с учителем наслаждались последними солнечными деньками, лениво бродили вдоль моря не обращая внимания на базар, который теперь был везде. Я настолько привык к лоткам, ларькам и просто торговкам, которые плотной стеной заполняли все улицы, что просто не видел их. Так же мимо сознания пролетала, так называемая, музыка, которая звучала повсюду. Гнусавые голоса славили паханов, урок и путан. Только изредка кое-где прорывались песни «Любе», которые не боялись петь о вечных ценностях. И вот, из этой орущей, поющей и торгующей толпы меня окликнули:

– Ваня! Горлов!

Я с недоумением обернулся. От ближайшего лотка, установленного на пузатой клетчатой сумке, на меня изумленно смотрела моя классная руководительница. Я растерянно покосился на учителя. Ермоленко вежливо молчал, ожидая дальнейшего развития событий.

– Августа Семеновна! – не веря своим глазам, пробормотал я.

Я действительно не ожидал увидеть ее здесь. Тем более что Ялту она терпеть не могла. А теперь она не просто здесь, на набережной, но и, явно, торгует всякой ерундой.

– Узнал! – тем временем улыбнулась она, – А я смотрю, ты или не ты. Сколько же мы не виделись?

– Лет десять, – вздохнул я и уловив ее любопытство, добавил, – познакомьтесь. Это Августа Семеновна, мой классный руководитель, а это, – я на секунду запнулся, – мой отец, Петр Сергеевич.

Учитель судорожно вздохнул, но не успел ничего сказать, так как Августа сразу обрушилась на него с восторженным кудахтаньем. Она так рада познакомиться! Это так замечательно, когда отец и сын встречаются! Я такой хороший мальчик! Армия пошла мне на пользу, так возмужал! Похорошел!

Я краснел, майор терпеливо пережидал бурю восторгов, стараясь уловить просвет в ее речах, чтобы хоть что-то сказать. Наконец, Ермоленко сумел втиснуть пару слов благодарности. Августа Семеновна благосклонно отнеслась к его словам, так была переполнена встречей и знакомством. Обычно она возмущалась, если ее перебивали до окончания выступления. А учитель, закрепляя успех, пригласил ее в ближайший ресторанчик. Она с достоинством согласилась, предварительно извинившись и торопливо собрав свою торговую точку.

Сидя за столиком, я с удовольствием слушал их. Вот уж не думал, что кто-нибудь сможет найти к ней подход настолько, что она снизойдет до беседы. Видать ей пришлось очень тяжело. Разговор, между тем, подтвердил мои догадки. Августе пришлось уйти из школы – зарплату там просто не платили. Она, как и многие наши сограждане пыталась подработать «челноком», но это у нее не очень получилось. Вот и сейчас, в Ялте она досиживала последние дни, пытаясь на остатках отдыхающих хоть что-то заработать.

Я грустно задумался. Развал Союза сильнее всего ударил по старикам и детям, калеча судьбы и души. Но тяжелее всего пришлось нашему поколению. Развал выбил почву из-под ног, лишил опоры и уверенности в будущем. От печальных мыслей меня отвлекла Августа, обратившись ко мне:

– Кстати, Ваня. Ты помнишь Сашу Липного?

– Помню, – буркнул я.

Еще бы мне не помнить. Начиная с первого класса, Сашка травил и доставал меня непрестанно. Не помню дня, чтобы мы с ним не поцапались или не подрались.

– Похоронили его, почти год уже.

Я оторопел.

– Он же здоровый бугай был. Подстрелили что ли?

– Сердце, – пригорюнилась Августа, – врачи сказали, сердце не выдержало. А еще перед этим от него жена ушла, с дочкой. – Посмотрев на мою ошарашенную физиономию, она добавила, – Да из вашего класса он не первый, почитай человек десять уже ушло.

Я не успел ничего ответить, в кармане Ермоленко звякнул телефон. Он извинился, встал и отошел в сторону, чтобы не мешать нам. Августа Семеновна посмотрела на него с уважением – сотовые были большой редкостью, такую вещь могли позволить себе только очень состоятельные люди, ну и вампиры, разумеется.

Надо сказать, от отсутствия средств никто из нас не страдал. Кроме того, что за столь долгую жизнь любые вклады принесут бешеные проценты, еще существовал закон, по которому, учитель был обязан обеспечить своего птенца. Так было и со мной. Сразу после инициации учитель перечислил на мое имя приличную сумму. Наши вклады лежат, в основном, в Швейцарских банках, там им не страшны никакие потрясения. Уж вампиры постарались, чтобы эта страна стала действительно нейтральной, а тайна вклада была нерушима. К тому же, часть банков держат наши банкиры, так что все в порядке.

– Ваня, – заметила тем временем Августа Семеновна, – у тебя такой замечательный отец.

Хоть она говорила шепотом, я увидел, что у наставника порозовели щеки. Он, как и положено, все слышал, и, похоже, ему было очень приятно.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я ее.

– Вот только, – она запнулась, я ее сразу понял, но дал довести мысль до конца, – ты, ведь, кажется, не Петрович?

– Да, – кивнул я, – Николаевич. Мама записала меня по дедушке и фамилию тоже.

Странно, столько лет прошло, такие события развернулись, а она помнит. Может быть, голова настоящего учителя так устроена, чтобы не забывать своих учеников.

– Иван, – Ермоленко вернулся к столу, – это по твоей части.

Я удивленно взял трубку. Интересно, почему в таком случае позвонили на телефон Ермоленко, а не на мой.

– Слушаю, – произнес я.

– Мы его прижали!

Взволнованный голос одного из моих ребят резанул ухо.

– Отлично. Только не ори. В чем дело, в таком случае?

– У нас возникли проблемы!

Я прикусил губу, майор тоже удивился.

– Скоро буду, дай координаты.

– Возьми еще Рэма, – неожиданно подсказал майор, – он сейчас появится, я его уже вызвал.

– Ты слышал? – поинтересовался я, – Жди!

Я дал отбой и вернул телефон. Августа Семеновна, не слушая меня, была поглощена салатом. Я был благодарен учителю, за то, что он ее отвлек. Попрощавшись, я вышел, оставив майора отдуваться за себя. По набережной зашелестели шины, и у порога остановился очень непривычный на вид мотоцикл. У всех, кто видел эту машину, отвалились челюсти, ничего подобного до того, на территории бывшего Союза не было. На нем гордо восседал человек в белом кожаном костюме, серебристый шлем с темным забралом довершал картину.

Рэм молча протянул мне такой же шлем и ткнул пальцем за спину. Усевшись, я, как можно отчетливей подумал о том месте, куда нам нужно было доехать, и мотоцикл сорвался с места. Сказать, что я почувствовал ускорение, значит не сказать ничего. Было такое ощущение, что мой пупок прилип к позвоночнику. Дома и деревья слились в сплошные полосы, а «Дукатти»* Рэма все набирал скорость…