Вечная история

Глава 8

…Служба в Москве шла легко, как нечто само собой разумеющееся. Нет, физически, конечно, было тяжело. Подъем, отбой, распорядок дня – сплошной устав. Нет окопного панибратства. Все строго по рангу и по жиру. Зато никто не стрелял из-за угла. По дороге можно было ходить, не глядя под ноги, чтобы не наступить на мину. На душе было действительно легко. Не было настоящих боевых тревог, по улицам не текла кровь. Политика нас сильно не волновала (если военные занимаются политикой, в стране ничего хорошего быть не может). Если же начинало одолевать беспокойство, то всегда можно было развеяться в одном из вампирских баров. Таких только в Москве, насчитывалось десяток, да столько же в Питере. Однако майор ходил мрачнее тучи, Батя тоже не радовался. Если же я спрашивал у них, что случилось, они только улыбались и загадочно отвечали:

– Все, что могло случиться, уже случилось.

Вести из Афгана тоже были грустными. Закончив воевать с шурави, афганцы взялись друг за друга, а потом, считая потери, искренне плакали по ушедшим гяурам. Но совсем кисло им стало несколько позже, когда на наше место пришли американцы. Я только развел руками, вроде ребята видели, чем кончаются такие захваты. Да и Вьетнам у них был, но, похоже, они так ничему и не научились. Жить духам стало веселей, но и тут они остались недовольны. Резать американцев, все равно, что отнимать конфету у маленького ребенка. Так же легко и неинтересно. А американцы искренне были удивлены тем, что в этой стране их никто не любил и не говорил спасибо за жвачку и пакеты с материальной помощью.

Мы же чувствовали себя вполне комфортно. Даже, несмотря на то, что творилось в стране. Благодаря снабжению спецназа, мы сперва не замечали, что в Союзе становится все хуже и хуже, да и что солдату надо, если он сидит на полном государственном обеспечении. Пелену с моих глаз сбросил случай, когда я, зашел в абсолютно пустой магазин (то есть – абсолютно: ни продуктов, ни покупателей), только две бабушки, отчаянно грызущиеся за, неизвестно как сохранившуюся на прилавке, банку килек в томате. Судя по всему, магазин покинули даже крысы. Сказать, что я удивился, значит не сказать ничего. Снабжение Москвы всегда было на уровне, а тут такое… Впервые за два года я внимательно присмотрелся к окружающей действительности. Показалось, что падать дальше уже некуда. Боже мой, как я тогда ошибался…

…Я шел по городу. Увиденное меня ошарашило. Несмотря на лето, Москва казалась серой и унылой. Стоило свернуть с центральных улиц и все вокруг становилось грязным и пыльным, словно прибитое угольным мешком. Ветер лениво гнал по дорожкам и вытоптанным газонам обрывки газет и еще, бог знает какой, мусор. Людей на улицах почти не было, а те, кто встречался, выглядели озабоченными и унылыми. Не звучала музыка, не было слышно смеха.

В казарму я пришел молчаливый и подавленный, и долго пытался сообразить, что же все-таки происходит. Если верить газетам и телевизору, то мы идем вперед семимильными шагами. Кооперация процветает, очередной раз перевыполнен план по заготовке зерновых; хлопка в стране столько, что на каждого гражданина СССР можно сделать по пять ватных матрацев, а в магазине, между прочим, даже майки не купишь. Оставалось только грустно вспоминать песню Визбора:

«… А так же в области балета

Мы впереди планеты всей…

Хотя, судя по театральным афишам, с балетом у нас тоже началась напряженка. Балет, как-то очень радостно, перебежал в штаты. Туда же поехали спортсмены, ученые, писатели… Но был, к сожалению, и обратный поток. В страну хлынул вал диссидентов всех мастей и размеров. Кстати, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что без них воздух в Союзе был гораздо чище и здоровее.

Погрузившись в свои мысли, я даже не обратил внимания на подошедшего сзади наставника. Майор сел рядом и задал риторический вопрос:

– Что, Иванушка, не весел? Что головушку повесил?

– На Сетуни гулял.

– Интересно, что это тебя туда занесло?

– Хотел Москву посмотреть, в непарадных местах. Заодно на Киевский вокзал зашел, Пашку домой провожал.

– Хорошо, что прогулялся, – проронил майор, – теперь понял, о чем я тебе уже два года талдычу.

Я грустно вздохнул, а майор включил телевизор. Передача была какая-то странная. С экрана лилась прекрасная классическая музыка, по сцене легко порхала балерина в образе лебедя. Я растерялся, в голове вспыхнула непрошенная мысль: «Неужели Горбатый помер!».

– Ничего ты дурачок не понял, – произнес майор, – смотри, что дальше будет.

Музыку прервал экстренный выпуск новостей. У меня екнуло в груди. Зычным, хорошо поставленным голосом диктор объявил: «В связи с тяжелой болезнью президента СССР Михаила Горбачева, власть в стране временно, переходит к Государственному комитету по чрезвычайному положению. Выступление вице-президента Геннадия Язова, будет передано после окончания экстренного сообщения…».

Экран мигнул и высветил картинку. За длинным столом сидело четыре испуганных человека. Казалось, они так до конца и не поняли как рискнули на такой отчаянный шаг, а главное, почему именно они повелись на эту идиотскую затею. Исключение составлял министр обороны Язов. Лицо его было хмурым и решительным. В глазах крупнокалиберными стволами светились танки.

Один из них, заикаясь, начал читать по бумажке обращение к стране. Речь была рыхлая и абсолютно непонятная. В жеваных, рваных фразах с трудом угадывалось, что собравшиеся за этим столом люди – наше новое руководство, которое, вслед за тяжелой бронетехникой, приведет нас к царству демократии. Еще, они пытались объяснить, что Горбачев, в виду его длительной и тяжелой болезни, очень заблуждался в поисках верного пути, по которому должна идти страна.

– Так, – коротко процедил майор, – дождались.

Я с недоумением покосился на него. Судя по остановившемуся взгляду, учитель вышел на связь с Батей. Ответ пришел сразу, причем, Батя думал так громко, что даже я его слышал. А, может быть, он специально не экранировался, чтобы и я принял участие в беседе.

– Не ори! – недовольно прозвучал в голове голос полковника. – Я тоже телевизор смотрю!

– Что делать?

– А что уже сделаешь? Поторопились ребята. Не захотели подождать, пока мы все, что необходимо не подготовим. Теперь ситуация только усугубится. Развал не минуем.

– Ну почему они побежали вперед паровоза? – взмолился майор.

– Потому что рыцари тоже понимают, что мы не сидим, сложа руки. Поэтому и нанесли удар первыми. – Тут в его голосе наконец-то, прорвалась ярость. – Сволочи! Учуяли!

– Отец!

Я впервые слышал, как учитель называет полковника отцом. Столько боли и любви в его голосе я еще ни у кого не слышал.

– Отец! Что же нам остается?

– Только одно. Придет Борис. А там, подождем, когда наш план начнет работать. Жаль только, что собирать и восстанавливать придется почти с нуля.

– Но…

– Слушай, Петро, заткнись! Ты думаешь, ты один хочешь в истерике покататься? Или, что я сейчас отдыхаю на Багамах? Через час в кабинете Гроссмейстера!

С этими словами он прервал связь. Посмотрев в расстроенное лицо учителя, я не рискнул задавать вопросы. Я, почти физически, ощущал, как он волнуется и боится за Батю. Черт, мне тоже иногда хотелось назвать его отцом, но, что-то все время останавливало. Возможно, так я сумею его назвать в самый критический момент или через пару сотен лет, когда сумею отбросить ненужную сентиментальность и застенчивость.

– Ну вот, – наконец пробормотал учитель, похоже, он начисто забыл обо мне и говорил для себя, – остается только одно: сидеть, ждать и смотреть на все, что теперь будет твориться…

…В это же время, Ельцин, по примеру Ленина, забрался на броневик (танк) и, размахивая кепкой (кулаком), вещал, что землю надо отдать крестьянам – отобрать у колхозов, дать больше прав всем гражданам, и семимильными шагами идти к демократии, и в этом нам помогут друзья из Америки. «Крестьяне», всю жизнь прожившие в Москве и никогда не видевшие земли, а также борцы за правое дело, воодушевленные новыми призывами, скандируя: «Землю народу! Демократию людям!», воодушевленно бросались под гусеницы танков.

Эти кадры мы смотрели все вместе в кабинете у Бати. Здесь все последние дни, после ГКЧП, у нас шло постоянное совещание. А если точнее, весь командный состав сидел и внимательно следил за тем беснованием, которое царило в стране и в Москве, в частности.

– Смотрите, какая давка, – задумчиво протянул Каркаладзе, – да еще и темно. Кого-нибудь обязательно задавят.

Покрышкин соглашаясь, кивнул и добавил:

– О! Таки задавили! Только не пойму, одного или двоих.

Майор, глядя на экран, пожал плечами:

– Не фиг под танки прыгать. Что танк, что троллейбус, давят одинаково. Только танкист, в отличие от водилы, тебя не видит. А здесь такая толпа. И вообще, ночью надо спать или гулять, а не по дорогам перед танками бегать. Тем более что армия себя ведет более чем корректно и безразлично.

– Они что, пьяные? – не выдержал я. – Ведут себя, как дебилы!

– Скорее всего, кто-то толкнул, – откликнулся Батя, – и есть у меня сильное подозрение, что это черносотенцы постарались. Интересно, когда и как хоронить будут?

– Это не важно, – фыркнул майор, – попы налетят как воронье. Ребятам-то теперь все равно. Зато героями станут. Мертвые герои всегда нужны.

Чуть позже состоялся звездный полет в Форос к арестованному президенту. Странные извинения, возвращение сбледнувшего Горбачева в Москву, арест ГКЧП и сияющая рожа Ельцина. Он, бедный, до конца так и не понял, как сильно его подставили. На лбу у него сияло только одно – царь Борис!

И, как царь Борис, он начал с того, что вернулся к границам России пятнадцатого века. Все, что с таким трудом собирали русские цари в течении пятисот лет, что оплатили реками крови, было похерено одним росчерком пера трех подонков.

Разгулялся парад суверенитетов. Ельцин даровал свободу всем. А после его слов: «Берите демократии столько, сколько сможете!» – все смогли даже больше, чем хотели изначально.

Тут уже и Магистрат забил тревогу. Города-государства, это еще понятно, хотя и глупо, не средние века, в конце концов. Но деревня-государство… И началась война, всех со всеми. Вместо Афганистана Россия получила Чечню для отвлечения голодных людей от житейских проблем. Население России серьезно сократилось.

Как позже выяснилось, нас активно хотели использовать все. И правительство, и армия, и преступные группировки. Но мы, как могли уворачивались, держа строгий нейтралитет. Но человеческая настойчивость дебильна в своей сущности. И грянул путч девяносто третьего года.

Данное выступление отличалось от ГКЧП. Танки, например, теперь были демократичны. Говорят, что погибших на площадях не было. Но, судя по количеству техники, а главное – милиции, их, похоже, вовремя успели убрать.

И именно в этот момент мы получили очередной приказ. Батя, который его огласил, был мрачен и решителен. Мы же слегка растерялись. Раз нас вводили в дело, значит, Магистрат узнал, что-то очень серьезное.

– Слушай приказ! В белом доме засели высшие вампиры, руководящие всем этим безобразием, – он кивнул за окно. – Надеюсь, ни у кого нет сомнения, что Руцкой является марионеткой. Великий Магистр России объявил Большую Охоту. Очень важно, чтобы все закончилось быстро и незаметно для людей. Думаю, после этой операции, станет чуть легче. Эти сволочи являются как раз одними из руководителей «Ложи Феникса» в России.

Майор только коротко присвистнул.

– Именно, – согласился полковник, – к сожалению, всех выродков, пока, мы не достанем, но хотя бы этих убрать.

– Первый уже ушел, – протянул майор, – но пока Боря на троне…

– Это ненадолго! Жаль, что упустили Украину и Молдавию. – Батя вздохнул, – Ладно! Задача проста. Проникнуть в белый дом, вычислить всех вампиров и уничтожить!

– Всех? – уточнил я.

– До единого! – подтвердил полковник.

– Пара ребят управится? – вновь не удержался я от вопроса.

Полковник посмотрел на меня с сожалением:

– А ты думаешь, их там мало? Эти орлы туда, как минимум, полсотни бойцов притащили. Правда, имеются сведения, что это только полицейские силы. Так что, встречи с армейским спецназом они не выдержат. Ермоленко, получи карту катакомб и готовь своих ребят!

Мы отправились за снаряжением, а потом, не задерживаясь, на задание. После того, как мы вошли в подземелье, все вокруг меня стало необыкновенно четким и ясным. А окружающая действительность приняла форму газетного репортажа…

…Мы быстро двигаемся по туннелям в сторону белого дома. Москва в центре дырява так же, как и голландский сыр. В обычных условиях все входы тщательно охраняются, а проходы перекрыты герметичными дверями и решетками. В общем, серьезных препятствий для армейского спецназа нет. Особенно, если знаешь всю карту. Такой карты нет ни у кого в высшем руководстве Москвы, кроме Великого Магистра России, но, на всякий случай, тащим с собой газовый резак.

Торопимся, время не ждет. Наши клиенты могут начать акцию в любую минуту. Сколько их, мы даже не догадываемся, знаем только одно, со всего мира сюда приволокли русских правдолюбцев. Была бы возможность, они и Бердяева бы из гроба вытащили.

Над головой очередной люк. Ермоленко сверяется с маркировкой и тихо говорит:

– Нам сюда.

Огромный подвал. Освещение хреновое, но чисто – ну, как же, правительственное здание. Вот еще бы эти лампы погасить, чтобы не мешали, и все будет хорошо. Майор, тем временем, кивает одному из ребят и тот, саперной лопаткой, перерубает кабель. Свет мигнул и погас. Сразу стало легче. По крайней мере, люди нас не увидят.

– Сканируем здание! – командует учитель, – О результатах доложить немедленно.

Я прислушиваюсь, живых в здании много, даже слишком. Но есть и вампиры, их тоже подозрительно много. Пожалуй, правильнее будет сказать, что их очень много. Бойцов пятьдесят, в районе восьмого-десятого этажа. Столько не на каждой вечеринке в «Космосе» собирается, а тут… По ощущениям, двое из них стары. Очень стары, почти как Батя. Остальные тоже не новички – минимум по сто лет. Судя по эманациям, хорошо владеют оружейной техникой. Кажется – готовились серьезно. Но нас явно не ждут.

Поворачиваюсь и докладываю учителю то, что обнаружил. Ермоленко одобрительно кивает, значит, все правильно. Везет нам только в одном – похоже, они, действительно, не военные.

– Внимание! Слушай сюда! – отвлекает меня от мрачных мыслей майор. – Идем тремя группами, по три человека. Снять автоматы с предохранителей. Сегодня стреляем исключительно серебром, на поражение. Людей только успокаивать.

– Товарищ майор! – не выдерживает один из солдат, так до конца и не решившийся поверить в то, что слышал, – Но ведь это…

Я коротко вздыхаю. Вот, что значит – не воевал!

– Объявлена Большая Охота! – обрывает его майор. – Такой не было больше пятисот лет! Так что не забудьте, после того, как вы положили противника, контрольный выстрел гранатой или отделение головы от туловища. И еще, – он слегка запнулся, – тела в коридорах не оставлять.

– Что, с собой тащить? – возмутился я.

– Спрятать в ближайшие помещения, потом собрать в одну комнату.

– А потом?

– Потом суп с котом! Дальше не наше дело! Обо всем позаботятся!

Поднимаемся из подвала без проблем. Люди, встречающиеся нам на пути, засыпают спокойным сном. Когда очнутся, ничего не вспомнят.

Первый этаж, второй, третий – пока все чисто. Лифт обесточили, идем по трем разным лестницам. Заглядываю в одну из дверей и отскакиваю. Навстречу, закидывая автомат на плечо, шествует Ростропович. С двух сторон его прикрывают телохранители, а комната аж горит от фотовспышек.

Идем выше. А вот и первый красавец. Я точно знаю, кто он. Он отчетливо понимает, кто я. На встречу мне поднимается полицейский «бульдог». Оружие – дрянь. Дай бог, чтобы попал с двадцати метров. Хотя, этот попадет. Но бронежилет выдерживает автоматную пулю, а это так, по тараканам стрелять. Развлекаться ему я не даю – стреляю в лоб. Рука тянется к саперной лопатке, но нет! Нервы не железные! Наверное, лучше гранатой. Ребята затаскивают тело в соседнюю комнату и быстро выбегают. Как только дверь закрывается, звучит взрыв. Заглядываю для проверки. М-да. Пожалуй, лучше все-таки, саперной лопаткой. Парни положили его грудью на гранату.

Дальше двигаемся более осторожно. Нашумели, так что нас уже ждут. Из-за угла выскакивает еще один, с УЗИ. Эта машинка более серьезная. Справа от меня ухает подствольник. Для этого контрольного выстрела не надо. Убрав тело, быстро продвигаемся вперед. Теперь можно особенно не секретиться.

Один из моих бойцов предупреждающе касается моего плеча. Впереди нас ждут. Мы понимаем, что нас уже почуяли и вжимаемся в стену. Точно, за ближайшей дверью кто-то есть, причем не один. Жалко, но ЭФками пользоваться запретили. Откуда-то доносятся приглушенные выстрелы и взрывы. Коллеги тоже встретили друзей. Но расслабляться некогда. За стеной десяток противников, и лучше приготовиться к худшему. Готовимся. Короткая очередь в замок. Дверь плавно открывается. В комнату летят гранаты. Стены вздрагивают. Теперь можно заходить. Как я и думал, «калаши», причем, списанные. Калибр 7,62. Этим и наши бронежилеты по зубам. Не смертельно, но крайне неприятно. Приходится поработать мясником.

Торопимся, поэтому творческий подход к живописному расположению тел у своих бойцов я прерываю. Порезвиться успеют потом. Прислушиваюсь. Ермоленко через пару комнат от нас. Проблемы те же, что у меня. В коридор выскакиваем одновременно. Майор на пальцах показывает – четыре и указывает вверх. Я киваю, стараясь экранироваться, чтобы не нарушить зону молчания. Хотя, нас уже давно засекли. С его группой поднимаемся на следующий этаж. У конференц-зала, нас ждет третья группа. Дверь приоткрыта, в нее тянется толстый электрический кабель, а где-то, в конце коридора, урчит переносная электрическая станция. Резким ударом лопатки майор перерубает и этот кабель. Затем, распахивает дверь, и, не пригибаясь, заходит. Я, забыв обо всем, кидаюсь следом. За нами, отбросив осторожность, врываются остальные. Ермоленко резко и властно командует:

– Всем покинуть помещение! А вы, – он обращается к четырем вампирам на сцене, – пожалуйста, останьтесь!

Ошеломленные телевизионщики пытаются качать права о свободе слова. Очередь в потолок и, чуть спортив воздух, люди удаляются. Четверка стоит под прицелом автоматов. Один из них говорит:

– Зачем этот цирк? Нас и так мало!

– А станет еще меньше, – без удовольствия поясняет майор и, обращаясь к нам, командует, – Огонь!

Когда все завершилось, майор устало смотрит на то, что осталось от бывших Магистров и сообщает:

– Большая Охота закончена!

Собрав остатки тел, спускаемся на восьмой этаж. Складываем все останки в одну комнату. Лицо учителя окаменело. Я понимаю, что ему это так же неприятно, как и мне. Когда последнее тело убрано он дает приказ уходить. Спускаясь по лестнице, майор достает рацию и, включив ее, сообщает номер комнаты. Через минуту здание вздрагивает от прямого попадания. Взвывает противопожарная сигнализация. На встречу нам быстро поднимается пожарный расчет. Тоже наши. Майор, пропуская пожарных, говорит командиру:

– Проследить, чтобы ничего не осталось!

Уходим так же, через подвал…