Ведарь

Глава 10

С детства нас пугали милицией: «Не кричи, иначе придет милиционер и заберет тебя с собой!», «Не шали, или дядя милиционер тебя накажет!». Так постепенно прививался образ карающего и жестокого человека, что придет и накажет, в любое время и в любом месте. Если с милицией не сталкиваться напрямую, лоб в лоб, то такой образ проходит после вступления в ту пору, когда сам черт не брат. Но где-то в глубине закоулков мозга страх остается на всю жизнь, и, как от прокаженного, невольно отводишь взгляд от фигуры с кокардой.

Замечено, что когда в детсад или школу заходит человек в форме, то вечно кричащие дети притихают и обходят стороной, гадают — за кем из шалунов пришли. Дети милиционеров понимают, что это обычные люди, работа которых состоит в том, чтобы очищать общество от грязи. По крайней мере, так поставлена задача, для остальных же милиция — суровая рука закона.

Три подобные руки приближались ко мне. Крепкие руки, мускулистые. Милиционеры, в куртках из свиной кожи, что слабо поскрипывала при движении, внимательно осматривали меня. Следователь, скалился презрительной улыбкой, на правом глазузастыла черной нашлепкой «кутузовская» повязка.

Да нет, не может быть! И снова волна ярости накрыла меня.

Убить! Уничтожить!

Я резко выдохнул, сбрасывая охватившее напряжение. В груди завозился морозец, от ледяных прикосновений застывали внутренние органы. В зеркальной стене, за спиной вахтерши, отражались три неспешных машины возмездия и наказания. На выходе скрестил руки один из милиционеров, а по окнам первого этажа традиционно крепились кованые решетки. Отступать некуда.

Уползай, малыш.

— Она всё-таки вызвала тебя, — улыбнулся уголками губ Голубев.

— Простите, что?

— Да я о своём, не обращай внимания, — ответил Голубев.

Взгляд стальных глаз скользил по одежде, по лицу, я ощутил себя как под рентгеном. Казалось, что следователь осмотрел каждую кость, прикинул на вес печень, понаблюдал за сокращениями сердца.

— Что ты натворил? — прошипела в спину Зинаида Павловна.

— Да! Хороший вопрос — а что же я натворил? — вежливо поинтересовался я.

Отступать некуда, так хоть постараться сохранить достоинство. Милиционеры переглянулись, предвкушение игры отразилось на угрюмых лицах.

— Ничего такого серьезного, но вам нужно проехать для дачи показаний. Вы неожиданно покинули больницу, вот мы и подумали подождать здесь. Надеюсь, у вас найдется время для ответов на вопросы? — Голубев был сама вежливость, хотя кривая улыбка выдавала с головой.

Для Зинаиды Павловны играл? Вахтерша навострила уши и жадно ловила каждое слово. На блестящей плоскости коричневого стола застыла авторучка. Какая прекрасная тема для обсуждения с подругами на лавочке: студента забирает наряд. Сколько версий возникнет, сколько предположений — куда там очередной серии «Богатые тоже плачут».

Здоровый глаз следователя пытался прожечь во мне дырку, но после встречи с оборотнями он не казался страшным и опасным. Так, обычный человек, что пытается сделать свою работу проще, и следит, чтобы к знакомой девушке не приближались шалопутные парни.

Или он не человек? Заглянуть бы под повязку…

— Конечно же, я всегда рад сотрудничать с нашими доблестными правоохранительными органами! Можно мне забрать свои документы из комнаты?

Не нужно злить понапрасну доблестных стражей правопорядка. Я вытер потные ладони о карманы плаща, волна мурашек пробежала по коже.

— Прапорщик, проводите молодого человека. Возможно, он не полностью оправился от ранений! Хотя выглядит отлично, — Голубев усмехнулся, оценив костюм а-ля «на картошку».

Один из быкообразных верзил издевательски согнулся в легком поклоне и застыл в приглашающей позе, как заправский дворецкий. Голубев отошел к вахтерше и заговорил с ней о погоде. Я к ним собирался за Женькой, так что это даже к лучшему.

Глупо, конечно, но я ещё верил в «хороших и добрых милиционеров». Вновь вспотели ладони.

Мы с прапорщиком поднялись на третий этаж. Настоящий громила, таких я видел по телевизору, когда показывали санитаров психбольниц или боксеров-супертяжей. На широкой лестнице грохотали тяжелые шаги, а дыхание опаляло мою шею. Идущая от него неприязнь почти физически толкала в спину.

Большие окна холла третьего этажа плескали светом в рукава синих коридоров, потрепанный линолеум улыбался прорехами на полу. Поцарапанные двери скрывали за собой веселые дни и страстные ночи.

Вот и моя комната, в замке повернулся ключ. Я толкнул дверь, и на звук из соседней комнаты высунулась голова сокурсника. Увидев меня, сосед хотел что-то спросить, но тут взгляд наткнулся на скалу в серой форме, и рот автоматически захлопнулся. Я приветливо кивнул соседу, и он тут же испарился. Милиционер остался у двери, кинул взгляд на нашу комнату и презрительно сморщил нос.

Родная комната встретила давно некрашеным полом, плакатами рок-групп и кислым запахом пепельниц. На стенах красовались созданные мелком «Машенька» огромные надписи: «Янки, гоу хоум!». Для русских тараканов и написано по-русски. Слегка ободранные стены, потрепанная мебель, крошки на столе — обычное убранство студенческой комнаты парней.

Сейчас бы ущипнуть себя и проснуться на кровати у окна. Но нет, я давно убедился, что это не сон, поэтому подошел к своей этажерке и вытащил книжечку в малиновой обертке. Из-под подушки на свет показался медальон — память об отце, я специально снял его до похода на дискотеку — из боязни потерять. Округлая бляшка приветственно холодила ладонь.

Мы сидели зимним вечером и лепили фигурки из мягкого пластилина, когда папа попросил меня сделать маленький арбалет: в память о фильме про лесных стрелков и жадных стражников. Получился какой-то непонятный крест, и почему-то зеленый. Позвав маму, отец с гордостью продемонстрировал мое творение. Та улыбнулась и сказала, что такому красивому оружию место на полке, рядом с моими рисунками.

Помню жаркую радость от похвалы, как прыгал на месте и восторженно хлопал в ладоши. Пока мы с мамой водружали на полку мягкую лепнину, папа работал с оставшимися кусками пластилина, помогал себе маленьким резачком. Когда я подбежал поближе, то отец показал черный арбалетик, сделанный грубо и резко, но гораздо лучше моего.

Я залюбовался маленькой фигуркой. Величиной с большого кузнечика, оружие одновременно и угрожало и успокаивало. Кончик маленькой стрелы желтел капелькой на острие, по длине черного ложа шла красная окантовка. Я восхищенно повертел в руках и торжественно водрузил папино произведение на полку, рядом со своим творением. Мама почему-то укоризненно покачала головой и грустно поглядела на отца. Я не мог понять почему — ведь получилось же красиво!

Через пару дней отец принес медную бляшку с петелькой-ушком: на желто-бордовой окружности рукой мастера вырезан маленький арбалетик; задняя гладкая поверхность отполирована до блеска; сантиметров пять в диаметре, похожая на старинную монету. Изображение менялось в зависимости оттого, как на «монету» падал свет. То одна натянутая струна исчезала, то другая. Мама продела в ушко тонкий шнурок и…

— Ну что ты там застыл? Рубль нашел? — хохотнул в дверях милиционер.

— Да иду я, иду! — я тяжело вырвался из воспоминаний и не сразу понял, чего от меня хотят.

Быстренько переоделся в запасную одежду: джинсы, футболка, синий свитер, старые кроссовки. Надоело красоваться стильным Сусаниным. Вещи Вячеслава сложил в пакет, чтобы отдать на выходе.

— Давай шустрей, нас заждались! — скомандовал милиционер и пропустил вперед.

— Может чайку? — я слегка поиграл на нервах у мордатого.

— Может по почкам? — милиционер так же ласково поинтересовался в ответ.

Ни одна дверь больше не открывалась, коридор провожал полным молчанием, в крайней комнате приутихли звуки телевизора. Скрипнул линолеум на полу — благословил в дальнейший путь, и мы вновь на широкой лестнице.

— Вы что так долго — ремонтом занимались? — зло выплюнул Голубев.

В руке отрывисто бурчала рация. Костяшки побелели — ещё чуть-чуть и ворчащая коробочка брызнет черными осколками по плиточному полу. Лицо побледнело, на открытом лбу дрожали бисеринки пота. Казалось, что немного подтолкни, и он кинется на меня. Второй милиционер придерживал следователя за локоть. Зинаида Павловна вжималась в кресло, переводила взгляд со следователя на меня и обратно.

С чего бы такая разительная перемена? Не ждал, конечно, любви и обожания, но и подобная резкая перемена обескураживала. Какая вожжа ему под хвост попала?

— Долго не мог вспомнить — куда положил паспорт. Сами знаете, у студентов всегда творческий беспорядок.

Владимир Александрович зло мотнул головой в сторону двери:

— На выход! И не делай глупостей!

— До свидания, Зинаида Павловна! — я сделал вид, что не заметил резкости.

— Угу! — прозвучало вслед.

Голубев вышел первым, за ним я, а следом два милиционера с добрыми и сердечными лицами.

В таком составе нас и встретил Вячеслав. Я готов был вернуться обратно и опять выйти, чтобы снова увидеть, как у него открылся рот. Но парень тут же справился с собой, и кроссовки примяли разноцветные широкие листья под ногами. С решительным видом он перегородил дорогу. С таким же видом Вячеслав открывал кошелек перед «бандитами».

Из-за угла резко вырулил бело-голубой «Уазик».

— Куда вы его? — спросил Вячеслав у Голубева.

— Не твое дело. Вали отсюда!

— Я поеду с ним.

— Ты у него вместо няньки? Дергай, давай, Арина Родионовна, — хмыкнул один из сопровождающих.

«Уазик» подкатил к выходу и из недр вылез ещё один представитель власти. Где же берут таких здоровых — на какой ферме выращивают?

— Я еду с ним! Вы не имеете права! Я же соберу всех наших! — лицо Вячеслава налилось жаркой кровью.

О каких наших говорит? О «смотрящих» за оборотнями?

— Собирай кого хочешь! Увидитесь после допроса! — почти выкрикнул Голубев, и жесткая рука вцепилась в плечо, толкая к машине.

Три милиционера подобрались, как тигры перед броском, и медленно двинулись к Вячеславу. Тот не отступил, опустил немного голову и слегка поднял плечи. Кончики пальцев дрожали, словно листья под порывами свежего ветра.

Если три бандюгана на дороге не готовились к встрече с крупными кулаками, то три милиционера наоборот — следили за каждым движением Вячеслава.

— Эй, ребята, хорош! Ну что вы, в самом деле! Славян, мы вместе съездим в отделение. Ты там сможешь подождать? — может я и смалодушничал, но не хватало ещё драки с милицией перед общагой.

Прохожие озирались на нас, с неодобрением покачивали головами — сразу осудили и вынесли вердикт: студенты набедокурили и теперь их забирают в отделение.

— Лезь в машину! Без тебя разберемся! — Голубев сильно толкнул, почти ударил.

Я едва не упал. Пробежал несколько шагов по палой листве, обернулся. Внутри забурлила злость, словно потревоженное шампанское готовилось вытолкнуть пробку из полуоткрытой бутылки и выплеснуться наружу. Кругом краснело, исчезал багрянец деверьев, синь неба, желтизна увядшей травы. Оставалась красная пелена и очертания предметов, темнее или светлее, пришлось пару раз моргнуть, чтобы скинуть наваждение.

Что-то часто нападает непонятное состояние, раньше за собой такого не замечал.

Следователь улыбнулся, глядя на меня. С вызовом кивнул, приглашая действовать, рука отстегнула ремешок кобуры. Я с огромным трудом погасил жгучий порыв кинуться на него. Он презрительно хмыкнул, рука медленно потянула за рукоять.

Три быкообразных представителя власти также неспешно подходили к Вячеславу. Тот понемногу смещался в сторону, не давал зайти за спину.

— Остановитесь! — прогремел знакомый бас, словно каменная глыба ухнула на дно ущелья.

Голубев вздрогнул и обернулся на зычный голос. К компании приближался Михаил Иванович, сосед по больничной палате. В движениях, обманчивых в своей неторопливости, сквозила скрытая мощь. Так двигался наш инструктор по рукопашному бою. Тренер, как горячий нож по маслу, проходил сквозь любую толпу, и люди расступались, подсознательно чувствуя грозную силу. Вот и сейчас большой человек гнал перед собой волну уверенности и твердости.

Милиционеры остановились, оглянувшись на следователя. Вячеслав облегченно выдохнул, круглое лицо немного просветлело:

— Михаил Иванович, тут они…

— Я все знаю, Слава. Так надо! — твердо сказал Михаил Иванович и повернулся к Голубеву. — Сколько вам нужно времени для допроса?

— Он будет заключен под стражу до окончания расследования. Пока не выяснится, что на самом деле случилось, он посидит у нас. Уйми своего крепыша, или тоже отправится с нами, — процедил следователь.

Вячеслав тут же вскинулся.

— Я согласен! Поехали вместе! Что ты головой мотаешь, одноглазый? Что для поездки нужно — зарядить в нюхальник одному из этих? — он мотнул круглой головой в направлении угрюмых милиционеров.

— Слава, успокойся. Ты сейчас поедешь со мной. Молча! Так нужно — поверь мне! — в конце фразы Михаил Иванович повысил голос.

Милиционеры открыто ухмылялись Вячеславу в лицо. Один сплюнул на землю, почти попав ему на кроссовок, и оба здоровяка повернулись к машине.

Я ловил взгляд Иваныча, но «сосед» смотрел в сторону, отходя к мотоциклу. Я положил пакет с одеждой на землю.

— Слав, спасибо за помощь и одежду.

— Садись! — следователь распахнул дверь «Уазика».

Вячеслав пытался дернуться за мной, но широкая ладонь Иваныча легко остановила рванувшуюся ракету. Они переглянулись и перекинулись парой слов, к сожалению, я не смог расслышать сказанное. Мужчины отвернулись, тускло блеснули надеваемые каски.

Ладонь следователя толкнула в спину ещё раз. Нагретое нутро машины ударило по носу запахом затхлости, табака и какой-то непонятной кислятины, словно в кабине кого-то стошнило и блевотину отчистили не до конца. Двое залезли вперед, а с левой стороны сел Голубев. Здоровенный сержант примостился с другой стороны. Я оказался зажат между твердыми телами, как орех между зубами Щелкунчика.

Вон, на мотоцикле — ребята, которые могли помочь, а вместо этого я сидел среди враждебно настроенных людей, и от бессилия ногти впивались в ладони.

— Ну чё, парень, добегался? Пора остановиться и подумать о жизни! Саныч, это его видели у рынка с твоей девчонкой, — обернулся к нам водитель.

Прокуренные зубы ощерились в довольной улыбке. Картофельный нос сморщился гармошкой, когда уголки губ разъехались в стороны. Иллюзия власти четырех человек явно доставляла ему удовольствие.

Голубев так зло посмотрел на меня, словно в серной кислоте искупал, и с размаху захлопнул дверь. Машину качнуло.

За стеклом взревел мотор «медведя», и двое странных знакомцев укатили прочь по тенистой улице Вихрева. Я проводил их взглядом — помощи ждать неоткуда, страх мокрой тряпкой облепил грудь.

Повернулся в замке ключ, под ногами несколько раз вздрогнул пол. Звуки лязгающего железа заполнили салон, мотор никак не хотел заводиться.

— Я что говорил тебе по поводу Юли? — глядя перед собой, спросил Голубев.

Я счел за лучшее промолчать, и так ясно, что этот риторический вопрос не требует ответа.

Голубев помолчал немного, пожевал губами и, после огорченного вздоха, коротко заехал локтем в солнечное сплетение. У меня перехватило дыхание, жаркий взрыв в груди заставил согнуться.

Я ударился о подголовник, успел увидеть в серой обшивке круглую дырочку с обгорелыми краями — память от неаккуратно курившего пассажира. Крепкая рука сержанта рванула назад. Тело разогнулось, рот жадно хватал сопревший воздух салона. В этот момент машина завелась и тронулась с места. Воздух заходил кусками, как горячий пирог, я почти руками запихивал его в себя.

— Я предупреждаю всего один раз. Ты не послушал умного совета, теперь же пеняй на себя. Даже твои друзья покинули тебя! Корефан признался, что это ты порешил тех отморозков. Мне даже немного жаль тебя. Очень немного. Хэк! — твердый локоть без размаха въехал в нижнюю челюсть.

Зубы клацнули с громким звуком, я чуть не прикусил язык, голова откинулась назад. Во рту появился металлический привкус крови. От боли возник знакомый гнев.

Голубев прекрасно знает: эти убийства не моих рук дело, но, чтобы убрать с дороги соперника, постарался свалить всё на меня. А я ещё сам к ним собирался! Правильно Вячеслав сказал — дурак и есть.

Когда же закончится? Непонятные смерти, непонятные люди, непонятные оборотни, непонятный следователь и причем же тут я?

Широкая ладонь сержанта держала за шею. Он придерживал меня, когда от следователя прилетело два удара в грудь, потом тоже присоединился к веселью. Задние тонированные стекла закрывали нас от глаз прохожих, поэтому удары сыпались без оглядки на посторонних.

Я закрывал голову и грудь, но милиционеры попадали по спине, ногам. Хорошо ещё, что из-за тесноты милиционеры не могли хорошенько размахнуться. В лобовом стекле мелькали проплывающие дома, деревья, люди. Выскочил бы наружу, но с двух сторон ощетинились вихри из кулаков и локтей.

Не дать им понять, что мне страшно. Держаться, не показывать. Им не сломать меня.

По носу. Блин!!! Как же больно.

Очередной удар, попавший в челюсть, оборвал струны нервов. Меня захлестнула волна бешенства, кровь ударила в лицо, запылали щеки. Я распрямился и открыто взглянул в лицо Голубева.

В здоровом глазу заискрился интерес. Жесткие холки врезались в мою челюсть, хлестнули по носу, сорвали кожу со скул, но я не чувствовал боли, лишь ярость взрывала мозг изнутри. Ноздри бешено раздувались и у него и у меня. Руки сами собой начали блокировать удары. У него кроме интереса показалось ещё и изумление. Сержант рылся в кармане куртки.

— О-о-о, терпила ещё и рыпается! Дайте-ка, я ему тоже навезу! — повернулся милиционер спереди.

— Не лезь! — прохрипел Голубев.

Сжатые кулаки затрещали от сдерживаемого чувства. Тело напряглось, превратилось в сплошной комок мышц. Удары не чувствовались. Мутная красная пелена. Звук урчащего мотора, глухие хлопки по телу, отдаленный разговор милиционеров — все слилось в одну сплошную волну шума, который удалялся и в то же время присутствовал рядом.

Внутри горел ярким пламенем клубок огня. Капли раскаленной лавы распространились по всему телу. Что-то рвалось наружу, ломая тонкие преграды сознания. Что-то незнакомое, гневное и разрушительное. Руки наполнились силой, ноги превратились в стальные столбы, позвоночник согнулся дугой.

Ненавижу! Убить! Уничтожить!

На миг я ясно увидел себя внутри машины, милиционеров по краям и впереди. Люди застыли, как будто кто-то нажал на видеопроигрывателе кнопку «пауза». Я словно выпорхнул из своего тела и завис в салоне. Дым неторопливо вытекал изо рта водителя, закрывался в моргании глаз милиционера рядом, летел к моему лицу кулак следователя. И змеилась молния шокера в руке сержанта. Так вот что он искал в кармане. А мое тело как раз повернулось к Голубеву, руки закрывали голову.

Неудержимая сила повлекла обратно. Снова ощущение тела. Я извернулся, как мог, вжался в пыльное сидение, и мимо моего носа пролетела рука с зажатой молнией. Как по расписанию электрический разряд встретился с кулаком Голубева. Короткая вспышка, запах горелой плоти и резкое биение рядом. Следователь выпрямился на сидении, ударился головой о потолок салона и всей массой завалился на меня. Голубева колотило от бешеных судорог. Неожиданно накатившее исступление спало, заныли ушибленные ребра.

— Стой! Тормози, Илюха! — тут же заорал проштрафившийся мент.

Тот тут же ударил по тормозам, всех бросило вперед и расслабленное тело свалилось с меня. Я уперся руками в спинки сидений — не сумел отказать себе в удовольствии подставить локоть под нос падающему следователю. Впереди раздался мат — милиционер приложился лбом о торпеду.

— Что у вас там? — обернулся водитель, пока милиционер рядом потирал лоб.

— Херня получилась. Хорош рыло тереть, помоги Саныча вынести! — скомандовал сержант, виновато осматривая расслабленное тело следователя.

— Ему терпила так зарядил? Хана тебе, пацанчик! — рявкнул прапорщик и выскочил наружу.

— Остынь, ему и так досталось. Не болтай, берись за плечи! — «шокерист» распахнул дверь, из которой повалился следователь с окровавленным лицом.

Суховатое тело следователя вынесли наружу. Я помог из сострадания — все-таки не слабо получить разряд, особенно когда не ожидаешь.

Следователя положили на тент, который вытащил и раскинул на траве водитель. Голубев слабо подергивался. Сержант отирал бледное лицо мокрым платком, слушал пульс на руке. Водила с другим милиционером курили в стороне.

Я смог оглядеться. Ого! Оказывается, мы выехали за город и встали за Китово. Вечер опустился на землю, покрыл деревья и кусты оранжевым светом.

По сторонам дороги высился лес, весь в теплых красках, манящий и родной. Зеленые ели переплетались с багряно-золотыми березами и желтыми кустами. Под лучами вечернего солнца деревья словно выступали на модном показе.

А внутри леса темнела свобода. Воздух влажно пах грибами и мхом. Лес манил и завораживал, из глубины шел необъяснимый зов. Перед глазами пролетел образ мохнатой лапы, сдирающей дерн с земли. Опять возникло ощущение взгляда, как из тонированных стекол черного джипа. Но на сей раз не злобный и ненавидящий, а наоборот, манящий и завлекающий, будто зовущий к ужину крик мамы.

— Эй, ты куда направился? А ну залезь в машину! — прапорщик щелчком откинул в сторону окурок.

Бычок пролетел по широкой дуге и упал в придорожную канаву, коротко пшикнув напоследок. Я не заметил, как отошел к другому краю дороги. Хрипло прокаркал в стороне угольно-черный ворон. Его блестящие глазки оглядывали группу людей, костистые ноги нервно переступали по рыхлой земле.

— Надень на пацана браслеты, пусть в машине покукует. О, смотри, и Саныч очухивается. Крепкий он все же мужик, после такого разряда уже приходит в норму, — сержант ещё раз намочил платок из пластиковой бутылки и отер лицо следователя.

— Я после шокера раньше врубаюсь, так что не такой уж он и крепкий, — заметил прапорщик и вытащил из-за пояса наручники.

Холодные тонкие браслеты туго стянули запястья. Мелькнула шальная мысль — смогут ли милиционеры надеть эти игрушки на ручищи Вячеслава?

— Ага, может от обычных шокеров и врубаешься, но у меня тесть инженер-электронщик. Вот он и прибавил моей игрушке немного мощности. С червонца килоджоулей поднял до сороковника — на полчаса гарантировано расслабление и пускание слюней. Толковый он мужик, если бы не бухал ещё, — сплюнул сержант.

Голубев открыл здоровый глаз и ошалело оглянулся по сторонам. Милиционер затолкал меня в 'Уазик' и хлопнул дверью. Водитель тоже залез со своей стороны, устало уставился на меня в зеркало заднего вида.

— Куда же ты полез, молодой? По-хорошему же предупреждали. Девок тебе мало что ли? — сочувственно проговорил он, поглядывая на обочину, где поднимали следователя.

— Так получилось. Куда мы теперь? — спросил я, разбитые губы не очень располагали к беседе.

— В СИЗО, куда же ещё. Посидишь там, пока все не прояснится, или пока последний гопник не выйдет из комы, — произнес водитель и вытащил из пачки сигарету. — Не куришь?

Я отрицательно помотал головой, посмотрел на следователя. Тот сидел на грязном тенте и материл неосторожного сержанта за «сюрприз».

— Почему последний? Их же трое в реанимации, — поинтересовался я пониженным тоном, чтобы не услышали на улице.

— Кто-то отключил им аппарат искусственного дыхания. Списали на неаккуратность персонала, кажется, даже кого-то уволили. А этого смогли откачать, но сейчас находится в коме. Наши ребята дежурят у палаты, как возле мавзолея на Красной площади.

— Ничего себе. Ну и дела.

— Ладно, тихо тебе — вон Саныча ведут.

Распахнулась дверца и, на сидение рядом аккуратно посадили бледного следователя. Тот посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я тоже не пытался завязать разговор.

Ещё двое умерли, осталась последняя надежда на выжившего отморозка. Евгений не мог на меня всё повесить — не верю, это всё вранье следователя.