Глава 16

Он встретился с тетей в Палехе, назначили время и, по всем законам разведчиков и шпионов, пробрались до нашего дома. Для всех же Евгений ночевал у знакомого, а для самого знакомого — у одной женатой дамы, не желающей огласки.

Под еле слышный треск свечи мы пили на кухне горячий чай. Я как раз снова провинился и успел замерзнуть, поэтому Евгений оказался очень кстати. Окна задернуты тяжелыми шторами, но свет все равно не включался, две свечи придавали интима вечерней беседе.

— Сань, не поверишь — сам до сих пор в шоке! Защищаю я, значит, наше доброе имя от поползновений неприятельских, стараюсь, чтобы не повалили в грязь, смотрю, а ты с каким-то парнем на земле обнимаешься, — Евгений укоризненно покачал головой.

— Да не обнимался я! Он со спины зашел! — я попытался объяснить, но остановился, чувствуя подначку.

— Уволь меня от подробностей вашего интима! Ай! Не бей! Пошутил же! — Евгений успел заслониться от моего неспешного замаха. — А если серьезно, то я услышал твой крик! Увернулся от Жилы, и тот попал в бок своему.

— Я этого не видел, — вставил я, когда Евгений отхлебнул чай.

— Пока порезанный схватился за бочину, а остальные застыли, я успел заметить, как ты ласточкой упорхнул в кусты. Я отскочил от ребят, чтобы дух перевести и чуть не оглох, когда заорал братишка Жилы. Все обернулись, а его черная псина за горло треплет. Здоровенная такая, больше теленка, ещё и лапищами так с боков сдавила, что хруст пошел. Может, мне с испуга привиделось, но пальцы у нее длиннее наших в два раза, — Евгений показал ладонями жест рыбаков, когда те хвастаются размерами пойманной рыбы.

Словно я не знаю. Если бы Евгению показать мою келью, то он бы узнал много интересного.

— Показалось, наверно. А что было дальше? — я понимающе покивал.

— Не, Сань, ты прикинь — эти отморозки бросились отбивать пацана, а псина откинула в сторону порванного и сказала человеческим голосом: «Кранты тебе, Жила!» — Евгений говорил все тише, а последнюю фразу рявкнул так, что подскочили чашки на столе.

Мы с тетей сочувствующе посмотрели на него — нашел, кого пугать. Евгений же, не добившись ожидаемого эффекта, шмыгнул носом, цапнул конфету со стола и начал её разворачивать, будто ничего не случилось. Да уж, прошли те времена, когда можно было вздрогнуть от резкого вскрика.

— Будешь орать, отправишься домой! — спокойным голосом предупредила тетя.

— Скучно с вами, непробивные вы какие-то. А вот другие пугались, особенно девчонки, — посетовал Евгений.

— Ты дальше рассказывай, а девчонкам потом будешь заливать, — посмотрел я на друга, и незаметно от тети стянул булочку со стола.

— Да что рассказывать-то? Всё это я уже говорил не один раз, но мне не верят. Та псина накинулась на ребят, а меня словно током ударило, и я взлетел на дерево. Представляешь — за несколько секунд полегли все отморозки. За несколько секунд! Потом эта животина уставилась на меня. Брр. До сих пор мороз по коже, как вспомню эти красные огоньки! — Евгений и в самом деле поежился. — А когда она прыгнула ко мне, то зажмурился. Думал — всё! Кирдык пришел откуда и не ждали. А потом слышу — рычание, визги, писки!

— Прости, не расслышал — чьи визги? Какой писки? — у меня вырвался нервный смешок.

Тетя поцокала языком, и я понял, что ещё один день буду согреваться о грушу, не нужно было пошлить так явно.

— Эх, посмотрел бы я, как ты на дереве пошутил, вот мне было не до смеха. Глаза открываю, а внизу дерутся два пса. Откуда-то ещё один взялся, серого окраса. Вроде как белое пятно у него во лбу заметил. А может, показалось, — Евгений почесал затылок и продолжил. — Сцепились между собой не на жизнь, а на смерть, но потом завыла сирена, и черная псина помчалась прочь, а серая за ней.

Наряд вызвал куривший на крыльце лейтенант, после того как увидел, что в чащу прошло слишком много народа. У милиционеров фуражки дыбом встали, когда поняли, что произошло на поляне. Одного вырвало, другие же выхватили пистолеты и кинулись прочесывать кусты. Слабого желудком послали вызывать подмогу и «Скорую помощь». Евгения же чуть не застрелили, когда подал голос и высказал желание слезть на землю. Потом увидел меня, переломанного и окровавленного.

Милиция двое суток продержала друга взаперти, пыталась докопаться до истины. Евгения не отпускали, пока не появился тот мужичок в сером плаще, что шел возле моих носилок. В этот раз следователь сверкал одним глазом, на другом же чернела пиратская повязка. Голубев велел выпустить Евгения на волю, под подписку о невыезде. Дядька-майор подсуетился для любимого племянника.

Когда же Евгений зашел навестить меня в больницу, «даже апельсинов купил, с тонкой кожурой», то с удивлением узнал, что я сбежал. Мало того, что просто сбежал, так ещё покусал трех здоровенных санитаров, убил милиционера и полную докторшу. Говорили, что и таксиста порвал на Белова, но тут возникли показания водителя фуры, влетевшего в уличное ограждение. Он видел, как пробегали огромные собаки, а одну даже зацепил.

Также на собак жаловался дедок, что влетел в кювет от прыгнувшего сверху пса. Хотя ему не особенно верят, думают — сам перевернулся на крышу и теперь хочет получить страховку. Больница гудела как встревоженный улей. Трое выживших отморозков оказались с отключенными аппаратами жизнеобеспечения, одного успели откачать, а двоим не повезло.

Когда, ошарашенный такими новостями, Евгений вышел на улицу, то к нему подошел огромный мужчина. Представился Михаилом Ивановичем, моим соседом по палате. Познакомились, он и рассказал, что произошло на самом деле. Как меня увезла ивановская милиция, а шуйская осталась ни с чем, на этой почве и возник конфликт между органами охранопорядка. Так как честь мундира пачкать нельзя, то и придумали историю про жестокий побег Александра.

Также Иваныч сказал, что мне необходимо помочь и вытащить из объятий милицейского беспредела. Для этого нужно быть в Кохме в определенное время, в определенном месте, отцовская буханка пригодилась очень кстати.

После посещения Мугреево, Евгения часто вызывали на допрос, касательно моего очередного побега, но друг честно отвечал, что в этот день ходил за грибами, и демонстрировал фото с двумя полными бельевыми корзинами, где в правом нижнем углу желтым сияла дата моего побега. При этих словах улыбка тети Маши освещала наш стол — мол, как она здорово придумала с грибами и Иванычем. У меня же наступил праздник живота — вместо тренировок лопал домашнюю сдобу.

Тетя строго-настрого запретила говорить при Евгении о существовании оборотней, меньше знает — крепче спит. Так и приходилось отвечать на неудобные вопросы, что-то придумывать на ходу, или же заедать плюшкой, лихорадочно подбирая нейтральный ответ.

Я спрашивал не только о новостях, также поинтересовался учебой Юли. Что делает, да как выглядит? Попросил сфотографировать издалека. Тетя при подобных вопросах сделала вид, что ей не интересно и ушла в комнату. Хотя я-то знал, что для нее слышно всё так, словно мы сидим рядом на кровати.

Спросил и ждал с внутренним замиранием — вот сейчас Евгений нанесет удар, и расскажет о Юлином парне, или что девушка выходит замуж. Сердце расправилось из маленького комочка и начало биться активнее, когда узнал, что Юля все ещё одна, не отвечает на заигрывания старших студентов, ходит в основном грустная. Иногда появлялась с синяками, что выглядывали из-под слоя косметики, или не показывалась на парах по несколько дней, и каждый день, после занятий, её забирала милицейская машина. Когда я услышал про машину, то сами собой сжались кулаки, желваки на щеках пустились в пляс. Евгений сочувственно покачал головой — подумал, что я много натерпелся от милиции.

Я думал, как с Евгением передать весточку Юле, даже попытался написать письмо, но тетя Маша жестко пресекла подобную попытку, объяснив, что о моем существовании и так знает много людей. А если буду упорствовать, то и вовсе перестанет приводить Евгения. Что ж, я согласился с тетей, она же опытнее и сильнее, но не отказался от мысли передать весточку.

Из техникума меня исключили, дирекция не захотела связываться с уголовником. Хотя Евгений и пытался доказать мою невиновность, но что слово студента весит против слов милиции? В итоге другу посоветовали прекратить нарываться, иначе последует за мной. Я тоже попросил друга не выступать. Пока ещё жив тот напавший отморозок, хоть он и в коме, теплится надежда на мое оправдание.

Душевно распрощались с Евгением, тот подбодрил меня, мол, все будет хорошо. Я пообещал держать хвост пистолетом, на что Евгений поклялся приехать ещё раз, после Нового года, с новостями и подарками. Дед Мороз шуйского разлива!

Наступило тридцать первое декабря. Отзвучали редкие салюты. Под пожелания президента, мы проводили ядреным квасом прошедший год.

Тетя перестала кидать банки и табуреты, в дело пошли ножи и вилки, в основном метилась по ногам. Так же бесшумно открывалась дверь, и затхлый воздух рассекал летящий предмет. После будящих вспышек боли, я научился уворачиваться или отбивать острые лезвия и заточенные зубцы.

В начале февраля смог противостоять в спарринге тете. Когда исчезала из поля зрения, я успевал предугадывать, где она появится в следующий миг.

— Наконец-то! — выдохнул я, коснувшись рулончика бигуди.

— Саша, что-то я зазевалась. Ой, ладно! Не ухмыляйся! Молодец, что коснулся! Пора перестать гоняться за черепахой, и попробовать опередить зайца! — улыбнулась тетя, поднимая с пола упавший рулончик.

Тетя показала, как вызывать замедление, как протягивать дыхание, как ускорять сердцебиение. И мы сразились почти на равных, но я всё равно оказался на полу. Тетя улыбалась, но по вздымающейся груди видно, что валять меня не так уж просто как в первый раз — слегка запыхалась, раскраснелась как после бани. Она кивнула на выход, молнией пролетела по коридору, и выскочила наверх, перемахивая через три, а то и четыре ступеньки. Я последовал за ней, попробовал также взлетать, но на второй попытке приложился лбом о деревянный выступ и пошел обычным шагом.

Тетя Маша одевалась для выхода на улицу, в окно заинтересованно заглядывала полная луна. Глаза настолько привыкли к темноте моей комнаты, что в лунном свете окружающее пространство выглядело так же, как и при ярком солнечном свете.

Я быстро намазался мазью, перебивающей запах, и тоже оделся в легкий спортивный костюм. Ночь встретила морозным потрескиванием, искорками блестевшего снега и холодным сухим ветром. Несколько вдохов, разогревающих тело, и мороз перестал ощущаться.

Тетя Маша показала следовать за ней. С места перемахнула три метра до забора, и по поперечине в сторону леса. Пробежала словно по твердой земле за уезжающим автобусом, так же уверенно и прямо. Я попробовал повторить её прыжок, но немного не долетел до забора и провалился по колено в наметенный сугроб. Пока забрался на поперечину — тети и след простыл.

Аккуратно переставляя ноги по посеребренной морозом балке, я дошел до края забора. Тети нигде не видно. Как волоски на ноге великана, под забором торчали голые прутья малинника. Несколько сморщенных ягодок стойко противостояли ветрам и морозам, висели бордовыми сережками на черных прутьях. По жесткой корке наста тихо струилась поземка, наросшие сугробы похожи на буруны с картин Айвазовского. Не хватало смелого кораблика, мчащегося между ними и мечущихся чаек.

Поэтические изыски прервало появление тети. Отстранившись от ствола высокой березы, она поманила за собой. Я тоже постарался не оставлять следов, но ноги проваливались сквозь твердую корку. Два раза тело погрузилось по пояс в сыпучую массу, пока я дошел до тети.

— Эх, Саша, оглянись назад — прошел, будто ребенок специально долбил наст! Поступь должна быть легкой и невесомой, для этого центр тяжести переносится ближе к горлу, — тетя протанцевала по заснеженной площадке. Как пушинка пронеслась над белыми барханами, сколько ни смотрел — ни следа прохождения по природной простыне не обнаружил.

— Тетя Маша, круто! Научишь, как это делать?

— Конечно, научу, но тут надо мозгами поработать, а не только телом. Представь себя перышком, что невесомо струится в потоке воздуха. Пухом от неоперившегося цыпленка в пыльном завороте ветерка. Самым легким дуновением на лобик ребенка. Вот с такими мыслями и смещенным центром тяжести попробуй пройтись, — тетя Маша кивнула на свой танцпол.

Я выдохнул, закрыл глаза, мысленно поднял центр тяжести до уровня лба, представил свое тело в невесомости, и попробовал протянуть тело за скользящими ногами.

Перышко! Пушинка! Ветерок!

Увы, не получилось — тело провалилось по пояс, да ещё и ртом зачерпнул порядочную пригоршню снега. Пока вылез, да отплевался, тетя вальсировала по снежному покрову, подобно королеве на балу, даже мурлыкала под нос что-то вроде «Вальса цветов» Чайковского. Я замер, глядя на нее.

— Видишь, Саш, как это легко? Повторяй за мной, раз шажочек, два шажочек. Как в детстве, — тетя Маша с улыбкой взяла за руку.

— А если я упаду и заплачу? — первый же шаг оказался провальным.

Рыхлый снег встретил радостным скрипом, под колено ударила жесткая корка.

— Не упадешь, ведь я тебя поддерживаю, а если навернешься, то тогда и заплачешь, — тетя крепко сжала руку. — Сосредоточься, тебе никто не мешает.

Я сосредоточился на том, что рука тети забирает весь вес, и мое тело становится невесомым. Сделал шаг. Наст не проломился. Сделал другой, третий. Старался дышать через раз, чтобы неосторожным дыханием не прожечь тонкую снежную ткань.

— А ты боялся, оглянись назад! — тетя отпустила руку и отпорхнула на пару метров в сторону.

Оставшись без опоры, я несмело покачался на месте, наст угрожающе просел под ногами. Представил руку тети, забирающую вес, и проседание остановилось. Стараясь не делать резких движений, развернулся на месте. На белом снегу отпечатались неглубокие следы. Мои.

— Закрепи этот успех, в дальнейшем ты должен бегать с платком по любой поверхности быстро и абсолютно бесшумно. Тренируйся, а я пойду прилягу, что-то тяжеловато на груди, — улыбнувшись напоследок своей мягкой улыбкой, тетя упорхнула в сторону дома.

Ни один прут малинника не шелохнулся, когда тётя проплыла над ними и приземлилась на забор. Я же аккуратно ступал, не давая мыслям отвлекаться на посторонние предметы. Обернулся на шум падения. Тетя, не пройдя половины, сорвалась с забора и почти полностью зарылась в холодный пух. Глухо тявкнул во сне соседский Тузик.

— Теть Маш, а ещё меня учила легкой походке. Ай-яй-яй, — шепотом проговорил так, чтобы донеслось до лежащего тела.

Но из образовавшейся ямки не донеслось никакого ответа. Тетя не шевелилась.

Я тут же провалился в хрустящий снег и, как не разбирающий дороги лось, рванул к упавшей женщине. Заголосил пробудившийся пес, ещё несколько собак отозвалось по селу. Быстро пролетев по скользкой поперечине, я спрыгнул возле тела, не подающего признаки жизни. Какой же легкий у тети вес, высохшее тело словно пушинка.

— Теть Маш, очнись! Тетя Маша! — я смахнул снег с морщинистого лица и осторожно похлопал по щекам.

Прыгающий пес истошно лаял по другую сторону забора, но под взглядом тут же стих и понуро поплелся в свою конуру, недовольно урча на ходу.

Утопая почти по пояс в наметённых сугробах, я рванул к дому, неся потерявшую сознание тетю. Кое-как открыл заиндевевшую дверь, пары холода заклубились в протопленном помещении.

Не раздеваясь, донес до узкой кровати бессильно повисшее тело. На лоскутном голубоватом одеяле медленно таял смахнутый снежок. Черты тетиного лица слегка заострились, но пульс прощупывался через холодную кожу. Пошлепал по щекам, и голова безвольно мотнулась, как у мертвого оборотня, которого я тащил к оврагу. Ужас от происходящего заклубился внутри, на глаза нахлынула горячая влага.

Я заметался по тёмной комнате, в комоде не нашлось никаких лекарств, лишь аккуратно сложенное белье. Ни нашатыря, ни вьетнамской «Звездочки», нет даже обыкновенного анальгина, сколько не сновал по комнате. Необходимо бежать за врачом, даже раскрывая себя, выходя из партизанства — жизнь тети важнее.

Рванулся на выход.

В дверях комнаты по голове ударила подушка. Под ноги предательски нырнул невысокий порожек, и я вылетел в прихожую. Когда же отодвинул легкую занавеску, то меня встретила довольная улыбка жестокой родственницы. Она лежала на боку, под щекой удобно примостилась правая рука.

— Сразу видно, что не читал книгу по растениям. Иначе плюнул бы вон на тот кустик, в углу прихожей, да и растер под носом, а ты заметался, запаниковал. Эх, Саша, всегда сохраняй голову холодной, иначе таких дел можно наворотить сгоряча, — тетя спустила с кровати ноги.

— Тетя Маша, дать бы вам по загривку за такие шутки, но пока не справлюсь. Могла же просто на словах объяснить, — я укоризненно покачал головой.

— На словах ты вскоре забудешь, а под нервным потрясением навсегда запомнишь, что при обмороках помогает перечная мята. Да и вообще городские жители забыли, что ходят по лекарствам — сразу бегут к докторам и в аптеки. Тратят немалые деньги, а чтобы их заработать лишают себя времени и сил. Круговорот рабства. Нет бы, выбраться на природу, собрать в свое время нужные растения. Травят себя химией, вместо того чтобы набираться сил от матушки-природы. Вот ты помнишь, как лечился от вывиха ноги? — тетя сорвала со стены стебелек, плюнула на ладошку и растерла в кашицу.

Подсунула мне под нос — резкий запах мятной жвачки заставил отшатнуться.

— Конечно, помню! Заставила помочиться на тряпочку, да привязала на ночь. А утром всю опухоль как рукой сняло. Я потом подобную помощь одной девочке в садике оказал, — я потер нос, выгоняя остатки едкого аромата.

— Ага, ко мне ещё ее мама приходила и жаловалась, что ты дочке сандалии ухайдакал, а у девчонки просто судорога случилась. Еле утихомирила мамашу, а воспитатели ещё полгода следили, чтобы ты не проводил свою врачебную практику на других детях. Ладно, иди заниматься, я понаблюдаю из окошка, но чтобы выучил книгу на зубок, знания всегда важны. По весне пойдем за сбором. Как говорил один мудрец — чему бы ты ни учился, ты всегда учишься для себя, — тетя хлопнула ладошкой по спине, провожая на улицу.

— Тетя, пока не забыл, скажи такую вещь — почему вдруг останавливается время, и я вижу себя как бы со стороны? Что это такое?

— Шизофрения, — меланхолично проговорила тетка.

— Вообще-то я серьезно, — я постарался протянуть как можно более обиженным тоном.

— В секунды крайней опасности любой человек видит себя со стороны, но не каждый успевает среагировать на то, чтобы эти секунды не стали последними, — учительским тоном произнесла тетя. — Ты как раз и обучаешься быть быстрее, сильнее и проворнее людей.

— А когда обучусь быть проворнее оборотней?

— Если не начнешь сейчас же заниматься, то никогда! — отрезала посерьезневшая женщина.

— С тобой точно все в порядке? А то я могу остаться.

— Не отлынивай, беги тренироваться! Иначе останешься на схватку, а в моем состоянии это очень опасно для здоровья. Для твоего! — тетя встала в стойку, и я пулей вылетел на улицу.

Распустились почки на деревьях, на темных ветвях проклюнулись светло-зеленые листочки. Проталины в сером снегу сменились на прозрачные лужи, пушистый зимний покров съеживался и чернел под разогревающими лучами солнца.

Громче и увереннее пели по утрам просыпающиеся птицы. Природа понемногу оживала, словно пробуждающийся богатырь расправлял плечи и трещал суставами после долгого сна. Настрой на тренировки повышался с каждым днем. Хотелось вставать по утрам и бегать до умопомрачения, дышать удивительными запахами зарождающейся жизни.

Ближе к маю Евгений привез радостные вести.

Помню, как он стремительно влетел в село на отцовской «буханке», слепя редких прохожих желтыми фарами. Я затаился за деревом, в ожидании — кто вылезет из машины, а Евгений выпорхнул как бабочка, даже не заглушил мотор. Забухала отсыревшая калитка — отозвалась на торопливые удары кулака.

Вспыхнул желтоватый свет в окнах нашего дома, словно тетя только что проснулась, хотя сама давно заметила подъехавший автомобиль. Прошелестела открываемая дверь. В халатике, накинутом на ночнушку, в шлепанцах на босу ногу, тетя старательно изображала разбуженного человека. Я черной тенью перепорхнул забор и влетел в пристройку — мимо двери в баню можно пройти на цыпочках и остаться незамеченным.

— Теть Маш! Здрасте! А где Сашка? Пусть танцует и поёт, привез для него отличные вести! — похоже, что Евгений подпрыгивал на месте.

— Тише ты, оглашенный, всё село разбудишь! — шаркающие шаги приблизились к калитке, и я змеей проскользнул в дом.

Пока тетя копалась у входа, я успел раздеться и нырнуть под одеяло. Евгений ворвался как стремительный тайфун, схватил меня за плечи и активно затряс — так хороший бармен взбалтывает шейкером коктейль. Я сделал вид, что проснулся и максимально постарался изобразить недоумение. Уставился на радостное лицо друга.

— Вставай, соня, а то все на свете проспишь! Парень в больнице из комы вышел! — Евгений чуть не приплясывал на месте.

— Да ладно? И что, как?

— Тоже рассказал о большой собаке! С нас сняты обвинения, можешь выходить из подполья! Хотя, смотрю и так уже вышел, если на кровати развалился. Да ещё и с грязными руками! Теть Маш, с чего он у вас неряхой-то стал? — обернулся Евгений к тете, что застыла в дверях и пыталась запахнуть непослушный халат.

Вот же я хорош — не вытер руки после лазания по деревьям. Тетя укоризненно покачала головой. Она справилась с халатом и подошла ближе.

— Привык по подвалам прятаться, вот и не вымыл руки, а я-то и упустила из виду. Эх, и задам же я тебе трепку, если простыня не отстирается! — погрозил худой палец. — Я сейчас чайник поставлю, а вы пока поболтайте.

— Сдал, да? Доволен, да? Выслужиться хочешь? Фиг ты угадал, это моя любимая тетя и никому ее не отдам! — я схватил Евгения за руку и повалил на кровать, несколько раз ткнул под ребра.

Евгений сделал вид, что испугался и закрыл голову руками. Потом обхватил меня поперек туловища и попытался закатать в одеяло, но не тут-то было. Как же слаб оказался мой друг, когда попытался меня побороть, словно пятилетний малыш против взрослого парня. Пришлось немного поддаться и поберечь его, чтобы нечаянно не поломать.

— Подлиза ты, Саша! — послышалось из кухни, — Кровать не сломайте, лоси!

За столом, когда немного успокоились от переполнявших чувств, я услышал подробности того, почему приехал однокурсник. Последний из нападавших, что лежал в коме, очнулся, и милиция сразу же сунулась к нему за показаниями. Парень опознал меня и Евгения как двух жертв нападения. Особенно живо был обрисован момент: «И поднял он перст указующий и ткнул в одну из пяти карточек. Громыхнул гром оглушающий и даже вода в стакане выплеснулась». Нам с тетей был показан спектакль, как перед Евгением за причиненные неудобства сухо извинился следователь, прожигая ненавидящим взглядом, тоже в лицах и с максимальными эмоциями.

Не успел Евгений закончить, как с улицы донесся звук ударов о калитку. Тетя вскочила с табурета и тревожно взглянула на меня.

— Тетя Маша, нас же оправдали, теперь и на людях показаться не стыдно! — я постарался улыбнуться как можно более успокаивающе.

Тетя лишь вздохнула, мол, бесшабашный ты у меня, и вышла встречать нежданного гостя. Мы с Евгением невольно замолчали, прислушались к голосам на улице. Евгений даже чашку с чаем не донес до рта. О, как — в такую рань участковый пожаловал. Шаги приблизились к дому. Тетя завела пожилого человека в потертых джинсах и клетчатой рубашке.

— Здравствуйте, Семен Павлович! Арестовывать пришли? — я протянул руку.

— Дурачок ты, Саша! Если бы хотел арестовать, то давно бы это сделал! Или вы думаете, что в разведчиков играете? — участковый сел на освободившееся место, в кружку, на щепоть чая, плеснул кипяток.

— А что, Павлыч, никак заметил? — тетя тоже подошла к столу.

— Эх, Михална, или люди совсем слепые, что ты в магазине покупать стала в два раза больше, а не толстеешь. Все же видели, что скрываешь кого-то, но у нас народ такой, что ментов не любит и не спешит сообщить. Эх вы, партизаны! — участковый отхлебнул, рыжеватые усы слегка нырнули в чай дегтярного цвета.

— Извини, но так нужно, да и тебе легче перед начальством отчитываться. Не видел и все тут! Сейчас-то нормально, Палыч?

— Да я вижу, что вперед меня новости дошли. Ладно, хоть чая напьюсь, все же не зря топал к вам, — участковый отхватил смачный кусок от плюшки.

Тетя улыбалась, но глаза оставались задумчивы.

— Палыч, так что же теперь?

— А что? Выходите из подполья, да гуляйте смело! Не пакости больше, да не влезай в драку, вот и весь расклад, — промолвил милиционер, глядя на меня.

— Не до пакостей сейчас, Семен Павлович, пропустил я много из-за этой неразберихи. Буду восстанавливаться в техникуме. Да и девчоночку нашел, не до драк теперь, — я грозно зыркнул на саркастически кивающего Евгения. Тот улыбался, мол, свежо предание…

Ещё немного посидев, участковый умял пару ватрушек и распрощался. Тетя вышла проводить, я тут же метнулся к трюмо и, схватив ручку с листком бумаги, написал несколько слов.

— Женька, передай Юле при встрече. Скажи — пусть не грустит, скоро увидимся, — я сунул сложенный клочок бумаги Евгению в руки.

— Да я бы и на словах передал, — пробурчал друг и засунул бумажку в карман.

— Ты передашь, я знаю, потом краснеть придется как помидор. Нет, передай записку, на словах ничего не нужно. Тсс, — я приложил палец к губам, услышав, как тетя заходит в дом.

— В общем, мальчишки, пусть пока жизнь идет, как шла. Саша, восстановишься на следующий год. Женя, дальше продолжаешь говорить, что не видел его и не знаешь, где он. Понятно? — тетя внимательно посмотрела на нас.

— Тетя, так амнистия же, нас оправдали! — я недоуменно глядел на нее.

— Амнистия! Какое слово вспомнил. Не простила милиция тебе побега, да и за больницу злы как черти. Малейший предлог нужен, чтобы снова упрятать за решетку. Жень, договорились?

— Да, теть Маш, не видел, не знаю, весь в горе от потери ближайшего друга. Косыночку черную надевать? — улыбнулся Евгений.

— Поюродствуй еще, шут гороховый! — гаркнула тетка и пригвоздила Евгения к стулу тяжелым взглядом. — Со смертью не шутят, и над ней не насмехаются! И вообще хватит ватрушки трескать, проглот, домой шуруй. Про Сашку ни слова!

— Понял, теть Маш, я ещё ватрушечку на дорожку прихвачу, чтобы Саньке меньше досталось? А то гляньте, какую он ряху отъел, — Евгений обувался, виновато улыбаясь.

— Возьми, оголоед! Домашним тоже не говори о Саше, меньше знают — крепче спят. Все понял? — тетя подождала, пока мы попрощались, и вывела Евгения к калитке.

Я смотрел в окно, как Евгений уселся в машину. Он так и не глушил её, вот же рассеянный — записку не забыл бы передать, а то с него станется.

— Что-то строго ты с ним? Подумаешь, рассказал бы родным, что бы произошло? — я спросил, когда тётя Маша вернулась обратно.

— Саш, уже происходит — пропадают без вести ведара. Опытные, не первый год охотящиеся на оборотней, а ты даже близко не подошел к своей первой охоте, вот что страшно. Занимайся активнее, не ленись, и вскоре Женька расскажет родным о тебе, — тетя говорила медленно, задумчиво, убирая посуду со стола.

— Тетя, а почему ведара? Раньше же ведари были, — я продлевал момент ничегонеделания.

— Так для удобства стали называть с «рь» на конце. А раньше «ведающие Ра» ценились как воины света, знающие божественную силу. Вот так вот, а ты заниматься не хочешь! — торжественно закончила тетя.

— А я слышал про воинов ночи, ниндзя всяких японских. Тоже ведари, или ведара — не знаю как правильно?

— Были, пока не вздумали стать сильнее. Один укушенный рассказал — какую силу приобрел, остальным тоже захотелось. В итоге пришлось убить всех, иначе они уничтожили бы Японию. Оборачивающийся ведарь не может остановить убийства и с ним очень трудно справиться. Тебе бы и с обычным перевертнем совладать, а то втыкал иглы и чуть сознание не терял. Как девочка, что первый раз на приеме у гинеколога, — улыбнулась тетя.

— Ну, так что, я заниматься? — я весело вскочил из-за стола, ловко поймал брошенную чашку и в нее же угодил летящий нож.

— Давай завтра, только старайся не показываться людям на глаза. Знают, но пусть не видят, что ты вытворяешь. Занимаешься на воздухе так же по ночам, днем же в своем бунгало, как будешь нужен — позову. Зато сегодня можешь отоспаться на нормальной кровати. Руки помой! — увидев, с какой скоростью я двинулся в сторону мягкой лежанки, окрикнула тетя.

Ночи укорачивались, и я меньше и меньше находился на улице, чтобы не быть увиденным случайным глазом. Тетя же с каждым днем становилась мрачнее и печальнее. Я смог таки выпытать причину беспокойства — оказалось, что от Общины Ведарей в России осталось не больше десятка человек. Охотники пропадали один за другим на протяжении долгой зимы. На врага ставили засады, но похититель словно чуял их и обходил стороной. На месте пропажи не находили никаких следов, ни запаха, ни крови жертв, ни царапин от когтей — ведари тихо исчезали, также, как и их ученики.

Тетя ездила к Иванычу, общалась по поводу пропажи охотников. Кряжистый учитель двух веселых парней тоже ничего не знал о том, кто похищает ведарей.

Перевертни и берендеи сами находились в недоумении по поводу происходящего. Главы кланов собирались на огромный сход, но никто ничего не мог сказать о происходящем. Решили взять под наблюдение оставшихся ведарей. Тетя Маша отказалась от надзора, мол, и так немного жить осталось — лучше в схватке помереть, чем в теплой постели, но всё-таки мы нарастили ещё два защитных круга. Ворох медных игл расположился по лесу, дороге, часть ушла под воду в реке. Мы окружили себя заговоренной защитой от любого вида оборотней, но я иногда ловил встревоженный взгляд тети.

Тренировки с каждым днем становились жестче, Марья Михайловна била в полную силу. Я редко ложился спать без огромного бланша под глазом. Приходилось постоянно быть настороже, неизвестно когда полетят предметы, или какой будет ужин.

Тетя старалась разнообразить меню, да и меня, за компанию. И я не знал наперед — чистая еда или с добавлением таинственных трав, от которых кожа покрывалась зудящей сыпью, или же, после скудного обеда, в глубокой задумчивости просиживал в туалете долгое время.

— Совести у тебя нет! — кричал я ей из туалета.

— Совесть есть, а вот времени нету! Ты не рассиживайся долго, а то кишки вылезут. Про лечение тебе говорила, пока не вспомнишь, как выздоравливать, так и будешь стрелять в пучину! — тетя спокойно копалась на грядках.

Так я узнал, какими травами лечат болезни, какими заживляют раны, какие прибавляют сил, какие наоборот ослабляют. Раньше думал, что сказки про «сильную» и «слабую» воду рассказывают только детям, однако реальность оказалась куда фантастичнее. Собирал такие растения, на которые год назад просто наступал, и не подозревал об их силе и значении — очень пригодилась книга по растениеводству.

На стоявших истуканах отработал удары до автоматизма. Теперь, когда тетя швыряла чучела в мою сторону, то пальцы, окрашенные краской, всегда оставляли след в нужной точке. Медные иглы поражали точки из любого положения.

— Что ж, в этом тебе не откажешь. Даже при полной темноте видишь как сова на охоте, но рано ещё расслабляться, вот тебе повязка на глаза, — и тетя протянула плотную ткань.

Ладонь без труда проникала в кадушку с песком, даже когда тетя пересыпала массу камнями. Со временем показал, как всаживается рука и в эту смесь, проскальзывая, словно горячий нож в масло, и щебенка полностью заменила песок. Пальцы окрепли настолько, что мог гнуть гвоздь-сотку, некоторые стержни не выдерживали и ломались пополам.

Евгений заезжал всё реже, оно и понятно — диплом на носу. Да и после пропаж ведарей тетка осторожничала, мало того, что мне не удавалось покинуть круги защиты, так и сама почти никуда не выбиралась.

Евгений мало чем радовал, когда я расспрашивал о Юле. Он рассказывал о постоянно встречающей у техникума милицейской машине, о том, что пропадала на несколько дней, потом появлялась и прятала глаза за большими солнцезащитными очками.

Постоянно вспоминаю рассказ о том, как передал записку. Как вспыхнули карие глаза, как радостно зажглась улыбка, как посветлело личико. Конечно, много Евгений добавил от себя, поэтического таланта у него не отнять, но записку, посланную от Юли, я хранил под человеческим манекеном. На небольшой четвертинке листка округлым почерком старательно выведено:

«Возвращайся, я жду тебя. Юля».

Тетя ничего не знала о нашей переписке — не хотел лишний раз волновать старушку, одним щелбаном сбивавшую быка с ног.

Милиция отцепилась, пару раз заезжали, брали показания и на этом успокоились. Местные тоже не совались к нам. Тетя быстро отучила стучаться в калитку заемщиков и болтушек. Соседи немного посудачили о моем неожиданном появлении и вернулись к своим огородам — наступила пора сажать и сеять.

Тетя тоже заставила посадить картошку, лук и другие овощи. Единственное неудобство заключалось в том, что лопата не давалась, приходилось копать руками, как кроту. Однако после кадушки с щебенкой это показалось детской шалостью — за одну ночь управился.

— Два солдата из стройбата заменяют экскаватор! — комментировала мою работу сидевшая на лавочке тетя. — Вот не сможешь восстановиться в техникуме, тогда отправишься в армию, у тебя уже и опыт имеется — прямая дорога на генеральские дачи.

— Восстановлюсь, закончу и тогда в армию! Потом можно и в институт поступать, если за два года всю учебу не выбьют. Я же существо ласковое и нежное, мне бы плюшки трескать да в телек пялиться, а ты меня копать заставляешь! — ворчал я на тетю.

— Копай глубже, иначе перекапывать заставлю, нежное существо! — тетя пульнула щепочкой.

Я еле успел увернуться от пролетевшего снаряда. Щепка воткнулась в доску забора и замерла там, как уродливый сучок. Я взглядом постарался передать всю глубину возмущения и увернулся от второй щепки.

Теплее становились ночи, жарче дни. Многие люди, уставшие от долгой зимы, приезжали на Святое озеро пожарить шашлык и просто отдохнуть. Подогретые алкоголем прыгали купаться, правда, градус быстро выветривался в холодной воде. На плавающих людей смотрели, как на сумасшедших, либо как на героев, если похожая «смелая вода» гуляла по крови.

Ставились разноцветные палатки. Каждый вечер, пробегая по лесу, я то и дело видел новых туристов. Иногда приходилось тушить забытые костры, чтобы по лесу не пошел пал.

И в тот ясный вечер я бесшумно мчался по лесу, под ногами пружинил мягкий мох, едва слышно шуршал прошлогодний ковер павших листьев. Птицы, припозднившиеся к ночевке, провожали заходящее солнце усталым пересвистом. Красные лучи пронзали зародившуюся листву, постепенно поднимались выше, оставляли деревья на ночь без света и тепла. Природа понемногу засыпала.

Сквозь шелест играющего с листьями ветерка издалека доносился зычный голос кукушки. Не считал, сколько раз прокуковала — ни к чему загадывать на судьбу. Подныривая под раскидистые ветви кустов, огибая шершавые стволы деревьев, я бежал вслед уходящему солнцу, стараясь двигаться как можно тише.

Впереди прозвенел тонкий женский визг. Крик о помощи оборвался на первом слоге, будто выключили звук на телевизоре. Я рванулся туда, как и всякий нормальный русский человек, когда звучит мольба о помощи. Если не помочь, так хоть посмотреть что там.

Ноги сами выбирали дорогу, перепрыгивали через поваленные стволы, обегали небольшие овражки. Треск ломаемых сучьев приближался с каждым прыжком, с каждым отрывом от земли. Я со всего маху налетел на невидимую упругую стену, жестко отбросившую назад.

В нескольких десятках метров от меня происходила яростная борьба. Двое парней разложили на земле девушку, что кричала и пыталась вырваться. Поодаль лежал парень с разбитым носом и связанными ремнём руками. Возле него, без сознания, находилась ещё одна девушка. На черных волосах запекалась темно-коричневая корка.

Улыбающийся насильник прижал локти светловолосой жертвы коленом к земле. Правая рука закрывала рот, левая же активно мяла вылезшие из разорванной маечки белоснежные груди с пунцовыми навершиями.

Второй пытался стянуть красные трусики, резко контрастирующие на белизне незагорелого тела. Девушка отпихивалась ногами, бешено мотала головой, мыча сквозь удерживающую руку. Она показалась чем-то знакомой, а когда взглянула на меня, то словно ушат ледяной воды опрокинулся на голову!

Юля!

Загрузка...