Ведарь

Глава 24

— Мда, энто тебе не чурбачки выкладывать, тут выносливость нужна! — усмехнулся старичок, глядя, как я расшнуровываю ботинки на привале.

Быстрый, ловкий, старичок даже не запыхался, когда я натер ногу, то и дело оскальзываясь на скользких иголках. Иваныч тоже поглядывал с усмешкой, хотя и пытался раздышаться минуту назад. Тоже сказывался налет цивилизованной жизни.

— Куда мы сейчас спешим? — спросил я у старичка, шустро расшнуровывающего рюкзак.

— За оружием, ведарь, за оружием! — ответил Сидорыч, доставая нехитрую снедь.

— А что за оружие? — я тоже вытащил из рюкзака тушенку, завернутый в пакет хлеб, луковицу.

— То самое, которым твой отец уничтожил Волчьего Пастыря. Вот за ним-то мы и спешим. Не трусись, ещё пару дней хода и будем на месте! — старик ловко вскрыл банку и отложил в сторону широкий нож.

— А каким он был, мой отец? — я спросил для продолжения разговора, иначе от молчаливого старика ничего не добьешься по дороге.

— Обычным ведарем, каких море. Вот только сумел справиться с вожаком всех волков и оборотней. Как ему удалось — ума не приложу. Видать, сильна у него была ненависть к Пастырю, раз смог отыскать того в таежной глуши. Про «подобраться и убить» я и вовсе молчу. Помнишь, каким он вернулся? — Сидорыч кивнул Иванычу.

Тот согласно кивнул. Он вовсю уплетал обед, при этом не забывал слушать нас, черные глаза переходили с одного на другого.

— Помню, исхудал как Кощей, половина волос седых, на хвосте свора оборотней. Ох, и потрепали же нас тогда. Недавно такую свору видел! — похвастался Иваныч, прожевав очередной кусок. — А за ними бежал чёрный перевертень, если не новый пастырь, то тогда я не знаю кто.

— За ним охотились? — старик кивнул на меня.

Иваныч согласно буркнул, и снова уткнулся в банку. Где-то вдали раздался трубный рев, словно какая-то фабрика созывала сиреной на работу.

— Лоси! Рановато раскричались, — объяснил Сидорыч.

— Что за оружие нам предстоит забрать? Может, я им и пользоваться-то не умею? — спросил я, убирая остатки еды обратно в рюкзак.

— Научишься, многие научились и ты научишься! — проговорил старик, — Судя по тому, что сейчас творится, появился сильный противник, новый пастырь. И если он стремится тебя уничтожить, то это или для восстановления прежнего, или чтобы себя обезопасить. Ладно, хватит разговоры разговаривать, бережем силы до ужина.

И снова бег, прыжки, увертки от сучьев. Под токование тетеревов, под удивленные взгляды чиркающих белок, под шум ветра в кронах. Руками то и дело сдирал щекочущие паутинки с лица.

Пологая земля переходила в холмистую местность. Пару раз съезжал к подножию, поскользнувшись на листве. Переходили вброд лесные речушки, под ногами скользили гладкие камни. Лягушки ворчливо кричали нам вслед.

Хмурое небо то плевалось дождиком, то выпускало солнечные лучи в прорехи туч. В солнечные моменты суровая тайга преображалась, становилась теплее, радостнее. Трещали пичуги, по кустам шуршали зайцы. Иногда крались возле лежек кабанов. Я слышал недовольное похрюкивание потревоженных секачей.

Когда стемнело, я не чувствовал ног — две распорки в ботинках да и только. Иваныч тоже упал мешком рядом. Старик же, как ни в чем не бывало, пошел собирать дрова, нам наказал разжечь костерок и набрать воды. Из легких веточек и валяющихся сучьев получилось создать небольшой очаг, перед этим выкопав ямку в земле. Иваныч же принес котелок воды, вытаскивая оттуда попавшие листья березы.

Вскоре вернулся и Сидорыч, бодренько кинул охапку рядом с костром, и поднял нас ещё за двумя. От усталости не хотелось есть, разговаривать тоже желания не было, но неугомонный старик заставил нас и поесть и травы на подстилку принести. «Чтобы кака хворь лесная не причепилась!». С этими словами я и провалился в глухой сон.

Солнце не успело войти в пределы горизонта, когда мы, поеживаясь от утренней росы, разминались перед пробежкой. Припасы уложены, ноги хоть и гудят, но бегать могут довольно сносно, даже попадают в след бегущего старика.

Так прошло три дня, за это время поймано пять зайцев, несколько белок, пара тетеревов. Ноги привыкли к такому перемещению, хотя порой и приходилось прикладывать мох к пузырям мозолей.

Сидорыч с Иванычем одобрительно поглядывали на мои усилия, отмечали, что не жалуюсь и не отстаю от них. Похоже, что молодым берендеям достанется на орехи, когда мы вернемся, ещё бы — «ведарь может, а вы ленитесь!» Просыпались от моросящего дождика, засыпали под уханье сычей и сов. Тайга вполне соответствовала русскому характеру — суровая, спокойная в сухую погоду, или же взрывная и сумасшедшая в грозу.

— Стойте, нужно передохнуть, нам осталось ещё три километра. Неизвестно, что ожидает возле тайничка, поэтому надоть подкрепиться, а то завсегда обидно помирать на голодный желудок! — улыбнулся старичок.

За два дня это первые сказанные слова. Вечерами мы собирали дров, молча ужинали, и тут же проваливались во сны. Утром же вскакивали и подобно лосям мчались дальше.

— Далековато же запрятал, батя! — выдохнул Иваныч. — Не мог поближе сховать?

— Значит, не мог! — отрезал Сидорыч, — И так пришлось с тремя перевертнями миловаться, чтобы отдали, а ты говоришь!

— Хоть миром уговорил? — улыбнулся Иваныч.

— Ага, успокоились с миром, — задумчиво проговорил Сидорыч. — Ладноть, чего соловья побасенками кормить, доставай обед.

Пока Иваныч доставал припасы, я поинтересовался ещё раз о моем отце. Нового ничего не услышал, то же самое рассказывали и взрослые берендеи в самолете. Только ещё то, что потом пришлось старому берендею держать оборону от нападающих перевертней. Они мстили оказавшему приют ведарям. При этом на меня упал такой серьезный взгляд, словно я виноват в случившемся. Но со временем перевертни переместились из тайги в города, и Сидорыч давно не видел никого из «вертушек».

Подогретая на костре нежная зайчатина таяла на языке, шипящие кусочки сводили с ума ароматными запахами. Несколько найденных сморчков добавляли радости от вкусового фейерверка. Обед легкий, не обременяющий пузо, но дающий силу и скорость. Быстро привели землю в порядок, костер скрылся под землей и мхом, косточки улеглись в специально вырытую ямку. О том, что здесь десять минут назад состоялся шикарный обед, напоминала дымка в кронах деревьев, но вскоре и она растаяла.

— Вперед, — скомандовал Сидорыч.

Бежали осторожно, вслушиваясь в каждый лесной вздох. Впереди могла быть засада, поэтому осматривали каждый сантиметр на предмет опасности. Но три километра остались позади, и мы выскочили на небольшую речку.

Сквозь чистую воду, как через жидкое стекло виднелось каменистое дно, стайками скользили рыбьи тела, поблескивая на солнце чешуйками. Неглубокая речка переливалась солнечными зайчиками, быстро унося свои воды вдаль. Рыжая лиса, увидев трех мужчин, порскнула огненной молнией в кусты — спугнули с водопоя. Старик посмотрел ей вслед, и я заметил, как дернулась назад и сжалась правая рука. У знакомого охотника такая же привычка: увидев зверя, автоматически пытался сдернуть ружье с плеча. Пусть даже этого ружья и нет на плече, но привычка осталась.

— Вон к той сосне! — крючковатый палец ткнул в обширный ствол на другом берегу.

— Опять в воду лезть, — проворчал Иваныч.

— Тебе-то зачем? Молодой сам сбегает. Забери арбалет из корневищ, не пугайся друзей, они мирные, — проговорил старик, сбрасывая с плеч рюкзак.

— Каких друзей? — переспросил я, расшнуровывая берцы.

— Старых знакомых, не бзди, они тебе понравятся. И будешь через речку переходить — прихвати пару окуньков, а то ушицы захотелось. Осточертела эта зайчатина с тушенкой! — пока старик говорил, внимательные глаза обшаривали местность.

— А мне щуку или форель! — поддержал шутку Иваныч.

Все бы издеваться, а ещё взрослые люди.

Ледяная вода сразу выбила зубную дробь, стоило ей подняться до середины бедер в самом глубоком месте. Ноги тут же свело судорогой, и на негнущихся балясинах я кое-как перебрался на другой берег. Со стоном повалившись на землю, я кинулся растирать онемевшую кожу. Пупырышки покрывали синие ноги. Как ещё там рыба плавает?

— Ты помыться пришел, или всё-таки за нужной вещью? — окликнул с того берега Сидорыч.

Иваныч срезал длинный прут орешника и теперь заострял его. Я же двинулся дальше, к указанному дереву. На подходе к нему я увидел — о каких друзьях говорил Сидорыч. Раскиданные в хаотичном беспорядке белые кости. Три или четыре человека нашли своё упокоение у этого дерева.

Зная специфический юмор моих спутников, я мог предположить, что их выложили в форме указателя, как в книге об острове сокровищ. Но у нас не необитаемый остров, а живая тайга, поэтому голодное зверье подчистило и разбросало кости как попало. Сквозь темнеющие глазницы раздробленных черепов пробивается молодая травка. Дикие животные так погрызли, или улыбающийся на другом берегу реки тщедушный старичок? Оставалось лишь гадать, ехидный старик вряд ли расскажет правду.

Между раскинувшихся корневищ огромной сосны не виднелось никакого оружия, зато обнаружился свернутый шланг, с зигзагообразным черным узором на серой трубке. Я отпрянул, когда конец этой трубки поднялся и посмотрел на меня холодными черными глазками, из приоткрытой щели вылетел и подразнил красный узкий язычок.

Гадюка!

Вот кого не хватало до полного счастья.

Берцы опрометчиво оставил на другом берегу — я же только туда и обратно. Вот и стою сейчас, холодея изнутри. Как и многие люди, я не лишен страха и омерзения перед ползающими гадами. Бусинки заворожено смотрели, как я поднимаю оказавшийся под рукой череп: да простит меня бывший владелец. Гадюка почуяла недоброе, так как кольца расширились и приплюснутая голова поднялась чуть выше, язычок снова подразнил и скрылся. Аккуратно отойдя на пару метров, я метнул черепом в сосну над змеей. Все же живое существо, хоть и мерзкое, но убивать просто так, потому что не понравилась…

Череп звонко хрустнул от удара о твердую кору сосны, и змею осыпало белыми кусками, напополам с оторвавшейся коричневой корой. Испуганная тварь метнулась прочь, скользя меж раскиданных костей, почему-то вспомнились пушкинские стихи о Вещем Олеге. Волна омерзения ещё раз прошлась по моему телу, прежде чем я смог приблизиться к сосне.

— Ты там кегельбан затеял, ведарь-некрофил? — вполне ожидаемая подковырка с другого берега.

— Нет, тут змея лежбище устроила! — чтобы хоть как-то оправдать свои действия откликнулся я.

— Да-да-да, рассказывай теперя! — вставил свои пять копеек Сидорыч, — Михайло, а кто такой некрофил?

Тот вполголоса объяснил ему суть оскорбления.

— Эх, и ёжик твою маму увидел и тут же облысел! Ты чой-то там удумал, паря? — тут же окликнул старый берендей. — Ты уж там над покойниками не изгаляйся! Не для того они там положены. Хватай пулялку свою, да вертайся в зад.

Хватай пулялку — найти бы её еще. Осмотр ничего не показал, пришлось найти палку и потыкать между корней на предмет скрытого тайника. На другой стороне от лежки змеи отозвался глухой звук, зря гадюку с места сгонял. Внимательно осмотрел место на наличие прочей противной живности и разгреб павшие иголки.

Под широким листом коры обнаружилась узкая нора. Пошарив рукой, я нащупал твердые корни сосны. Не толще пальца, но сквозь сухую сетку пустота. Я заглянул — где-то вдалеке мерещится свет. Придется лезть, вряд ли берендеи полезут за меня.

Приходилось раздвигать корни, продираться сквозь пахнущие живицей заросли. Что-то мне это напомнило.

Уползай, малыш, уползай!!!

С боков сдавливает земля. Впереди что-то светлеет. Нора широкая. Похоже, что раньше здесь размещалась большая волчья семья — попадались мелкие косточки со следами небольших зубов. Сейчас же по покинутому жилищу полз одинокий ведарь.

Романтика!

Звуки сзади заглушаются. Слышится моё дыхание и шорох земли, в уши гулко ухают удары сердца. Струйки земли за шиворот, труха в лицо, паутина на ресницах. Словно я вернулся в детство, в то солнечное утро, когда…

Нора закончилась. Небольшая пещерка, где сидеть можно только согнувшись в три погибели. Лаза в потолке нет, но есть уходящее влево отверстие, в него-то и виднеется далекий свет.

Пошутили! Шутники, блин! Эх, я сейчас и вылезу, эх, я сейчас и выскажу! Как же так можно? У меня тетя при смерти, непонятно, что случилось с девушкой, а им лишь бы развлекаться!

Когда я повернулся к выходу, то рукой наткнулся на незаметное углубление в стене. Закиданное землей — не сразу и увидишь, а в темноте и подавно!

Из-под земли показалась полуистлевшая ткань холщевины. Корни сосны успели прошить её насквозь, пришлось выдирать твердые щупальца, чтобы достать мешок, не повредив находящегося внутри арбалета. Зацепилось за растущий корешок, но я уперся посильнее и дернул. С треском рвущейся ткани мешок освободился из деревянных оков. В лицо дождем полетели мелкие камушки, остатки корешков и черная земля.

Что-то твердое. Я пополз обратно. В детстве меня вытащили, а тут приходится лезть назад самому. Но лучше сам, чем с лапой перевертня.

Подобные мысли проносились до тех пор, пока не вылез наружу, вытолкнув вперед мешок.

Тут же последовал комментарий с другого берега, но у меня не было никакого желания отвечать колкостью, поэтому возглас остался без внимания. Я поднялся с земли и начал разворачивать полуистлевшую ткань.

На солнечный свет показалось коричневое ложе арбалета, черные плечи из неизвестного металла, винтовочный приклад в непонятных рунах. Этот арбалет мало похож на виденный в фильмах, скорее соединение древнего и современного. Медные вставки позеленели от времени, тетива аккуратно обмотана вокруг плеча. Красивое, мощное оружие, внушает спокойствие и уверенность.

На улице с таким не походишь, сразу же возникнут вопросы у представителей власти: мол, где взял, да есть ли там ещё такие. Я прикинул приклад к плечу, на ложе черные прорези, скорее всего крепления для оптического прицела. Тот самый арбалет, что я видел в том загадочном сне, когда меня вырубили после танцев!

Удобный, не тяжелый, хотя и массивный на вид, арбалет как влитой лежал на руках. Куча скрытых тайничков в прикладе отозвались на прикосновения легким гулом. Сила, ярость, мщение — три слова возникли при взгляде на это прекрасное оружие. Даже запачканный и зацветший арбалет внушал уважение.

Руки дрогнули, но я списал на усталость. Действительно, столько всего случилось, что поневоле остановишься на отдых. Но нельзя расслабляться. Образ серого перевертня с белым пятном на лбу заставил крепче ухватиться за арбалет.

Берендеи на другой стороне реки молчали, понимали, что сейчас ведарь общается духовно со старым орудием клана. Возможно, из него стреляли по берендеям, но как-то неловко об этом спрашивать у двух помогающих. Какой-то подлостью попахивает сам вопрос — «простите, а не убивали из него кого-нибудь из вашего племени?»

Я вновь накинул холщовую ткань на оружие и ринулся в леденящую воду, распугивая рыб босыми ступнями. Как только ступил на берег, сбрасывая оцепенение с окоченевших ног, где-то далеко в бескрайней тайге прокатился отголосок волчьего воя.

— Выдвигаемся! — отрезал Сидорыч, быстро кинув взгляд в направлении воя. — Бежать будем быстрее, чем раньше, так что запасайтесь воздухом.

— Эх, такая рыбалка сорвалась! — пробурчал Иваныч. — Жаль, но что ж поделать, надо ведаренка выручать!

Пять рыбин ещё слабо трепыхались на берегу, когда берендей пустил импровизированную острогу по течению. Иваныч завернул всю рыбу в промасленный пакет и засунул в рюкзак. В мой. Где и так лежала остальная снедь, с легкой руки берендеев сваленная на многострадальные плечи.

— Что-то случилось? — я решил прикинуться дурачком, пока надеваю берцы.

— Пока ничего, но с этой минуты ты стал для перевертней ещё опасней, и охота за маленьким ведаренком откроется не шуточная. На моей памяти ни разу не было, чтобы Дикая охота промахнулась со своей жертвой. Экий же ты неловкий, — Сидорыч подхватил падающий арбалет и тут же отдернул руки, — Вот же блин, забыл как жжется заговоренная медяха! Аккуратней с ним, ведарь. Неси как яйца.

— Как свои! — уточнил Иваныч.

— Благодарю за помощь, теперь бы узнать в кого пулять, а то вдруг начну палить во всех без разбора! — я вопросительно взглянул в глаза старика.

Тот хмыкнул и повел плечами, словно стряхивая с плеч накинутую куртку. Я веревкой прикрепил оружие к телу, плечи арбалета вровень с моими, ложе спускалось по позвоночному столбу.

— Придет время — узнаешь. Да и много-то не напуляешься, в прикладе осталась всего одна стрела. Других-то стрел никогда и не было, — старик кивнул на прикрепленный к спине арбалет.

— Хорошо. Я готов! — я попрыгал на месте, проверяя — все ли прилажено и ничего не болтается.

— Бежим также след в след. Михайло, не отставай! — старичок рванул с места в карьер.

Снова началась гонка, но быстрее. Я удивлялся: пока бежал к сосне, было гораздо легче. Но вот обратно — словно пудовые гири привесили к ногам, и с каждым днём они становились тяжелее. Я подтягивал каждое утро ремень, а в последний день и вовсе провертел новую дырку — так много веса сбросил за это время. Щеки Иваныча тоже впали, но глаза сияли тем же непримиримым и яростным светом. Сидорыч бежал, абсолютно не напрягаясь, словно семижильный, и уплетал с аппетитом, когда мы валились на землю от усталости.

— Старая закалка! — с уважением отмечал Иваныч.

— Чистые продукты, свежий воздух и ежедневные обливания холодной водой! — отвечал ему Сидорыч. — Это вы в своих городах обленились. В магазины за едой неспешно ходите да на машинах ездите, а у нас тут за пище бегать приходится. Вот в чем разница нашего здоровья.

Я в большинстве случаев молчал, гадал — в кого же выпустить заговоренную стрелу. По всем признакам более всего подходил Голубев, но могу и ошибаться. Я давно не видел следователя и не могу точно сказать — перевертень или всего лишь «мент», рьяно исполняющий свой долг.

На подходе к дому нас встретил зычный рев, его было слышно издалека. Улыбающийся старик оглянулся на нас.

— Сергей развлекается, недаром я его оставил!

— Оставил бы меня, и я душу потешил! — крикнул из-за моей спины Иваныч.

— Ты дома тешишь, а он хотя бы тут оторвется. Сам понимаешь, что людей обучать, что берендеев — разница огромная! — сказал старик, и припустил с удвоенной энергией.

Мы выскочили на поляну, где разворачивалась «трагедия». Взмыленные ребята отжимались на одной руке, а покрасневший от натуги подполковник громко задавал им счет и хлестал над землей хворостиной, заставляя ребят подпрыгивать при выпрямлении рук.

Одним словом — идиллия. Иваныч даже причмокнул языком от удовольствия лицезрения. Правда, потом рухнул на колено, но тут же встал, опершись на руку старого наставника.

— Здорово, бегуны! Эк же тебя, Иваныч, разморило с дороги. Совсем забыл, как нас батяня гонял, нужно почаще приезжать! — хохотнул подполковник и обернулся к приостановившимся ребятам. — Я говорил закончить упражнение? Правильно — нет! Тогда ррраз!!!

— На брата своего не клевещи, Сергей. Он доблестно держался. Мы проводили ведаря до заветного оружия, и за компанию трофеи добыли. На-ка, посмотри! — старичок что-то достал из рюкзака Иваныча и кинул в руки подполковнику.

Тот поймал на лету пластиковый пакет и присвистнул от удивления. В пакете перекатывались желто-красные бусины.

— Сколько же их было? — показал ребятам и кинул пакет обратно.

То, что я принял за бусины, на самом деле оказалось человеческими зубами. Вырванные с корнем клыки катались по днищу, чернея запекшейся кровью.

— Десять перевертней встретили, в основном цепляли ночью. Днем как-то уходили от них. Сперва по одному, потом двоих накрыли, а там и к остальной группе вышли. Чуют, что творится что-то важное, вот и собираются в стайки. Тьфу, — сплюнул Иваныч.

— Так это пока я спал? — я показал на пакет.

— Видишь, как красиво все сделали? Ведарь даже не проснулся, — хохотнул Сидорыч, — А ты говоришь, что Михайло забыл. Всё лапы помнят, всё нос чует. Хороших бойцов воспитал, вот если бы мои охламоны такими же стали, то и помереть можно спокойно.

— Батя, да чего ты о смерти-то заговорил? Поживем еще, покуралесим. Можете встать! Пять минут отдых, и потом пробежка! — рявкнул Сергей Анатольевич на отжимающихся ребят.

— Кто ж его знает, Сергей, вдруг завтра деревом придавит, али ведарь какой пульнет из самострела ненароком! — старик поднялся на крыльцо. — Вам два часа на сборы, и потом пошли на хрен!

— Вот узнаю батяню! — проговорил задумчиво подполковник, — Всегда такой ласковый, да заботливый.

— Ласковый? Да, от его лап перевертни засыпали напрочь. Убаюкивал одним ударом, словно кирпич разбивал. Как по следу находил — сказка, я и учуять не мог, а онрассказывал: сколько их и как далеко находятся. Чуть ли не паспортные данные выкладывал, — улыбнулся Иваныч.

— Михаил Иванович, а что же вы меня не будили? — спросил я.

— А зачем? Тебе силы беречь нужно, да и выспаться не мешало. Мы уж сами, по-стариковски! Ладно, Сергей, пойдем попрощаемся со стариком. Саш, тебе придется подождать нас снаружи, такие уж у наставника предрассудки. После последнего посещения ведарей долго ещё навещал перевертни, может появятся и сейчас. Не грусти, мы скоро! — и Иваныч закрыл за собой дверь.

Я оказался предоставлен сам себе, делать особенно нечего, поэтому уселся на свежий чурбачок и развернул остатки вчерашнего зайца. Куча свежих чурбачков выросла перед уложенной поленницей вдвое против прежней. Похоже, что в стремлении покомандовать Сергей Анатольевич гонял ребят вовсю, и заставил заготовить дров на три года вперед.

Холодное мясо понемногу размещалось внутри, я наблюдал, как день набирал свою силу. Как понемногу распрямлялись слегка съежившиеся деревья, тянулись к солнцу, теплу и свету. Как шмыгали проворные белки, перелетающие с ветки на ветку и плюющие на все законы физики. Как прилетела вороватая сорока, просверкала бусинками глаз и бочком-бочком попыталась пробраться к жестяной банке с блестящими гвоздями. Пришлось запустить щепкой, чтобы спугнуть черно-белую птицу. Обиженно крича, сорока упорхнула в чистую синюю высь, ещё минут пять над лесом слышались ее жалобы.

Когда поднимал щепку, заметил на земле серую соску-пустышку. Дешевенькая, испачканная землей, но новая. Я поднял её с земли.

— Рубль нашел? Неси сюда! — донесся из оконца веселый голос подполковника.

— Соска нашлась, может, кто из ребят оставил? — постарался ответить в том же тоне.

— Ага, сосунки они у нас! Бабёнка из деревни за медом приходила, знать и выпала у неё из кармана. Оставь на пеньке, вернется — заберет. Сейчас будем выдвигаться, кидай рюкзак! — и в окошко высунулась волосатая рука.

Так и не удалось заглянуть вовнутрь дома, узнать, как живёт старый берендей. Другие окна занавешены легкой паутиной занавесей, так просто не рассмотришь. Ну и ладно. Мы их не запускаем в дома, они нас — равновесие соблюдено.

Массивные ступени скрипнули под тяжелой поступью вышедших берендеев. Ребята молчали, пока взрослые прощались с наставником. Те скупо обнялись, помолчали о своем, взгляды сказали больше тысяч слов. Потом Сергей с Михаилом от души смяли ладони молодых берендеев, пожелали им слушаться «батяню», иначе приедут и надерут разные места. Ребята, скривившись от боли, клятвенно пообещали слушаться, и вырасти такими же большими и умными, как и прежние ученики. Старик улыбался в бородку.

Сидорыч помахал мне рукой и скрылся в дому, подошедшие ребята попробовали отыграться за тиски взрослых берендеев, но я лишь два раза расслабил ладонь. Ребята остались ни с чем, но я пожелал им упражняться и тогда они, возможно, справятся с ведарем. Если накинутся оба. На спящего.

В обиженных глазах я прочитал все, что они обо мне думают, а также пожелание скорой встречи. Ответил им милой улыбкой и повернулся к возрастным берендеям. Те одобрительно кивнули в ответ, и мы выдвинулись в путь.

Гудящие ноги старались согнуться и уложить тело в зазывающе-мягкий мох. Иваныч тоже пару раз споткнулся, но виду не подавал, хотя ему и пришлось тяжелее. Действительно — как же так получилось, что за нами по пятам шли перевертни, а я даже не заметил? Может чересчур доверился опеке берендеев? На будущее надо быть внимательнее.

Тайга также встречала хмурыми елями, высокими соснами, стройными березами, медленно несущими тягучие воды речушками и редкими цветастыми полянами. Мы двигались ещё день, с одной ночевкой, полной тревожных пробуждений от резких звуков в ночной тиши. Но оба берендея храпели на месте, поэтому и я успокоено засыпал, не забывая подкидывать дров в затухающий костер. Приклад арбалета грел щеку, казалось, что он нашептывал старинные слова, похожие я слышал в «Слове о полку Игореве», но вот что именно никак не удавалось разобрать. Или показалось с полусна-полудремы. Почему-то привиделся улыбающийся Сидорыч, но когда протер глаза, то никого не увидел. И снова провалился в тревожную дрему.

— Ещё трое! — таким комментарием встретил утро проснувшийся Иваныч.

Когда я повернулся к нему, берендей кивнул на небольшую горку у рюкзаков. Шесть клыков лежали в ряд.

— То-то я ночью вашего наставника видел. Думал сперва, что привиделось, оказалось, что нет. Когда моргнул, его уже не было, — я удивленно покачал головой.

— Видел он. Да Сидорыч так шумел, что и покойники бы проснулись. А он только видел, — хохотнул подполковник.

— Как они нас находят? — я повернулся к Иванычу.

— Как-как, да каком кверху. Похоже, что на тебя объявлена большая Охота, но кем? Это мог сделать Пастырь, но его не стало, кому же подчиняются оборотни? — вопросом на вопрос ответил Иваныч.

— Ладно, долго будем думать — можем дождаться своры и побольше. Тогда не факт, что сможем справиться! Или подождем? — лукаво усмехнулся подполковник.

— Не, лучше в путь. Нам ещё долго? — я начал собираться в дорогу.

— Полдня пути до дороги, а там на попутках добираться придется. Так что терпи, казак, — атаманом будешь! Сидорыч не очень любит выходить из тайги, поэтому и спрятался так далеко. Зато никакая защитная веревочка не нужна, пока добежишь до ближайшего селения — вся хмарь спадет. Это нам трудновато приходится, — Иваныч почесал щеку, заросшую недельной щетиной.

— Да-а, постоянно у них в подполе отсиживаюсь, когда чую, что накатит. Заодно и свежих кроликов привожу, — подтвердил подполковник.

— А что это за состояние такое — хмарь? Михаил Иванович, вы же при мне оборачивались, и соображали вполне внятно. Узнавали и контролировали себя! — я завязал завязки на арбалете.

— У нас это происходит каждый месяц. Не вздумай про месячные упоминать — сразу же фофанов надаю. Ночь полного безумства, когда мы оборачиваемся в животных и не можем совладать с инстинктами. У кого-то приходится на фазу полнолуния, кто-то в новолунье перекидывается, кто-то в полное безлунье. Все оборотни знают свою дату и стараются не покидать жилье в момент наступления хмари. Ну а которые покидают… что ж… на них охотитесь вы. Человек, убитый в момент хмари, становится пробной дозой наркотика. Оборотень специально выжидает следующую фазу, чтобы повторить те ощущения, а после и вовсе сходит с ума и начинает убивать даже в обычные ночи. Но все же Сергей прав и нам пора двигаться, — Иваныч закончил свою речь, закинув рюкзак за спину, где висела парашютная сумка.

Быстро закидали костер, похоронив вместе с ним боевые трофеи старого берендея, и легкой трусцой двинулись вперед.