Ведарь

Глава 8

В пятки ударил ледяной пол. Я покачнулся, и ступени рванулись к многострадальной пятой точке. Под руку попались клубни картошки, рядом стеклянно звякнуло. Люк тихо скользнул на место, и я остался в полной темноте.

Прошуршала дорожка, обиженно грохнул стол, и в сторону двери протопали тяжёлые шаги.

Тишина как в космосе: доносилось шорох от кроликов, слышалось тонкое жужжание последних комаров, урчание голодного живота. Но что там происходило наверху? Я поерзал на болящем копчике и томился в неизвестности, пока не услышал близкий вой, приглушенный стенами и землей.

Я невольно дернулся, под рукой хрустнула банка. Кожу полоснуло болью, и я зажал царапину другой ладонью. К руке прилипло что-то скользкое, слегка пахнущее уксусом. Маринованный грибок! Я осторожно слизнул, восхитительно холодный, в меру перченый и ароматный, он провалился в голодное нутро.

Желудок заурчал громче, запротестовал такому обилию пищи: за последние двое суток я завтракал в общаге, да закусывал перед дискотекой. Кишки тихонько постукивали друг о друга. Осторожно подцепил пару грибков из лопнувшей банки и обратился в слух.

На улице раздалось угрожающее рычание, «псы» подошли к дому вплотную. Что против них сможет Вячеслав? Сейчас перемахнут через красную полосу, мешочки на заборе и аппетитно позавтракают гостеприимным хозяином. А там и меня найдут, рядом с разбитой банкой.

Страшно, даже поджилки затряслись, но вместе с тем нахлынула какая-то веселая злость — не дамся так просто, отдам жизнь подороже. Надо бы ещё грибок уцепить, если помирать, так хоть не голодным. Но что это?

Вячеслав подал голос. Из подвала не слышно, о чем говорил, но тон спокойный и уравновешенный — так разговаривают психологи со своими пациентами. «Больные» же отвечали рычанием, сквозь которое раздавались членораздельные звуки.

Так эти твари ещё и разумны? И слово: «Беги!» мне не послышалось?

Ползи, малыш!

Информация об оборотнях, почерпнутая из книг и видеофильмов, обрушилась лавиной, погребла под завалами знаний. И умные и почти неуязвимые и очень сильные и т. д. и т. п. Эх, много бы я отдал, чтобы услышать разговор. Слегка поднапрягся, повернулся в сторону разговаривающих и…

— Да, он заезжал сюда. Даже сломал ворота — видите царапины? Но потом сдал назад и уехал в сторону Коврова. Так что спешите — может ещё и успеете догнать. А-а-а-э-э-эх, — Вячеслав смачно зевнул.

Ого, да я как «Большой Ух» из мультика — звуки раздавались четко и ясно. Даже прерывистое дыхание трех особей слышалось, будто они находились на расстоянии вытянутой руки.

— Ты врешь! Запах врага витает тут! Капли крови ещё не смыты дождём! — фразы выплевывались как лай, короткие, отрывистые, наполовину смазанные рычанием.

— Говорю же вам — он уехал. Ко мне какие претензии? Мы ещё поболтаем или вы всё-таки побежите догонять? А что запах здесь, так я встретил чувака фирменной двоечкой за разбитый забор, вот кровь и осталась, — врал Вячеслав.

Хвастун!

— Мы хотим проверить, убери охранку! Ведарь общий враг, не защищай его.

— Ага, всех кроликов под ноль изведете, а мне потом перед Иванычем оправдываться? Давайте вожака, вот тогда и поговорим. Пусть он смотрит и потом отвечает за проникновение. Но пока вы носитесь — ваш беглец уйдет ещё дальше.

— Вы постоянно нам мешаете! Ну, ничего — скоро это прекратится. Приходит наше время! — взревел лающий голос.

— Поясни-ка? Что ты хочешь этим сказать?

— Скоро узнаешь. Прощай, берулька! Но если обманул нас, тогда до скорой встречи! — прорычал «пациент».

Судя по чавканью лап по мокрой земле, оборотни рванули следом за уехавшей машиной. Вячеслав ещё немного постоял на улице, бормоча под нос, затем в сердцах произнес: «Тьфу на вас, вертушки неадекватные!». После таких горячих слов молодой человек попробовал приподнять крышу сарая. Затрещало ломающееся дерево, скрежетнули выдираемые гвозди, и натужно закряхтел Вячеслав. А через несколько секунд раздался глухой удар о землю и шаги к дому, сопровождаемые недовольным ворчанием:

— Ну вот, опору снес, теперь надо в лес переться да сухостоину искать. Эх, принесла же его нелегкая, и барбосы обнаглели вконец. Не дают спокойно отдохнуть, да за жизнь поговорить. А потом ведь так натурально удивляются: и чой-то я какой нервный стал? То Иваныч гоняет, то ремонт сарая на голову свалился. Поневоле нервным станешь, прям живи и радуйся.

Я застыдился созданных неудобств, но кто же знал, что зверюга испортит тормоза? Если бы знал, где упаду, то обязательно соломки бы накидал и не пошел на эту злосчастную дискотеку.

Тяжело протопало над головой, и легко отъехала крышка. Небольшая полоска света обрисовала картофельную клеть.

— Не дыши ещё полчаса. Похоже, они не до конца поверили, — прошептал Вячеслав.

Полоска света исчезла, когда крышка скользнула на привычное место. Пол скрипом обозначил шаги, и пружинно простонала кровать, принимающая на себя тушку Вячеслава.

Ну что же, придется ждать. Надеюсь, недолго, а то игра в партизана-подпольщика немного утомила. Несколько пахучих грибков в рот, может, если тут пошуровать, то ещё что-нибудь съестное найдется. Да не видно ни зги — непроницаемая темнота. Половые доски настолько плотно подогнаны друг к другу, что не оставалось ни щелочки.

Через пять или десять минут сверху послышался храп. Замечательно! Лучшей маскировки и придумать нельзя! Пока тут сижу, как напуганная мышь в норке, Вячеслав спокойно улегся спать. Храп набирал обороты, я позавидовал такому хладнокровию. Рядом бродят оборотни-людоеды, а он и в ус не дует. Молодец! Хоть бы кроликов покормить не забыл, они-то ни в чём не виноваты.

Так, что я имел на данный момент? Врагов в виде оборотней — это минус, помощников в лице двух пьяных парней и здорового мужика — сомнительный, но всё же плюс. Оборотни почему-то преследовали меня — очевидный минус, но я ещё живой, и это огромный плюс. И эти мысли из недавних снов, с ними непонятно: то ли плюс, то ли минус.

Старался рассуждать логически и рационально, чтобы не заорать от всего навалившегося. Пошевелил конечностями: от переломов и ушибов не осталось и следа. Тоже фигня какая-то произошла — почему я так быстро регенировал?

Что же нужно оборотням от меня? Невольный свидетель существования созданий из легенд и сказок? Вряд ли кто-то поверит. Скорее мои слова отнесут к бредням и посоветуют чаще закусывать. Что-то ценное? Кроме халата да потерянных тапок и нет ничего.

И ещё этот Голубев со своей непонятной ревностью. Как там Юля, увидимся ли мы еще?

Океанским прибоем наверху заливался Вячеслав Михайлович, даже завидки взяли.

Мне бы так, а ещё лучше взять, да и проснуться в общаге. Вынырнул бы из объятий Морфея на своей продавленной кровати, улыбнулся таракану на будильнике и прошлепал тапками до туалета, чтобы смыть остатки дурного сна. Но, увы, сейчас в кромешной темноте слушал переливы громкого храпа и думал — как быть дальше.

Да ещё и этот сон. И почему мне мать с отцом в такой ситуации приснились? Родители погибли в автокатастрофе, как рассказывала тетка.

Тетя Маша всегда твердила, что отец являлся примером для подражания, а от матери никто не слышал ни одного плохого слова. В одну из поездок получилось так, что машина слетела с дороги и нырнула в овраг, перевернувшись на крышу. От удара коротнуло проводку и машина загорелась. Отец с матерью не успели выбраться, а меня нашли неподалеку, израненного и лежащего без сознания. Я этого не помнил почему-то, словно ластиком стерли из памяти целый кусок. Как в «Джентльменах удачи» — здесь помню, здесь не помню.

Причем здесь оборотни? И тот, с белым пятном — во сне и наяву. Казалось, что голова лопнет от количества накопившихся вопросов.

Так, в полной темноте, слушая храп, доносящийся сверху, и думая как дальше быть, я провел неизвестно сколько времени. Может час, а может быть и пять. Пока не услышал, как об оконное стекло звякнул камушек.

В темноте полностью теряется ощущение времени, секунды превращаются в минуты, минуты в часы. Секунды ползут так медленно и тягуче, словно время, что быстро пролетает при солнечном свете, в темноте отыгрывается за столь пренебрежительное отношение.

В детстве мы играли в космонавтов и запирали испытуемого в подвале дома на полчаса — проходили «испытание космосом». Я помню, как выключался свет, и в темноте исчезало переплетение сырых труб, серые потрескавшиеся стены, закопченный потолок. Реальность уходила в безграничное «нигде» и бескрайнее «никуда». Я осознавал, что рядом распределитель, лишь протяни руку и нащупаешь ржавый вентиль холодной воды, но казалось, что сидишь один во вселенной. И нет ничего, ни стен, ни потолка, лишь один уходящий в бесконечность бетонный пол. Многие из ребят не выдерживали испытания, с криками бились в железную дверь, требуя освобождения.

Что в этом такого? Посиди полчаса, помурлыкай под нос песенки и все — выходи на солнышко и щурься, пока не привыкнешь. Но нет, в темноте разыгрывалась фантазия, и ночные кошмары выползали наружу.

Страхи, бледнеющие и теряющиеся днем, в кромешной тьме наливались реальной осязаемостью. И страшно протягивать руку, чтобы нащупать вентиль. Страшно — вдруг наткнешься на когтистую лапу, или положишь ладонь на смыкающиеся клыки. И страшно идти по стенке — чтобы не встретиться с холодным скользким телом, которое сразу заключит в вонючие объятия. Далеким кусочком разума я понимал, что это лишь воображение, и ничего такого нет, но справиться со страхами очень трудно. Так и сегодня, но сегодня чудища реальны и они ищут именно меня.

За несколько часов, проведенных в подполье, зрение адаптировалось, и я смог различать отдельные предметы в кромешной темноте.

Длинный ряд банок, сваленная горой картошка, в соседнем углу высовываются большие кочаны капусты. Четыре бадейки с клюквой и несколько пузатых банок с жидкостью. В целом — хороший и добротный подвал.

В стекло пару раз тренькнуло, загудел Федин басок и зазвенел женский голос.

— Григорьевна, да отвяжи ты эту веревку!

— Чогой-то я её отвязывать-то буду?

— Да мы со Славой поспорили, что я смогу войти, не касаясь веревки. А о том, что её может потрогать кто-то другой — договора не было.

— Ой, мальчишки, все игры у вас какие-то. Пора уж детишек нянчить, а вы с веревочками играетесь. Вон, глянь-ка, Маринка с соседнего дома глаз на тебя положила. Так и прыгает к окну, когда на мотоциклетке проезжаешь.

— Да знаю я, Григорьевна, вот просплюсь и сразу же сватов пошлю. Сейчас же отвяжи веревку, жалко, что ли?

Вячеслав громко выводил рулады, не обращая внимания на разговор за окном. После нескольких минут препираний калитка забренчала пружиной.

Когда послышались шаги, храп Вячеслава несколько приутих. Словно он что-то почуял. Шаги уверенно приблизились к входу, раздался легкий шелест отрываемой двери. Я замер, Фёдор остановился как раз надо мной.

Послышалось бульканье жидкости, наливаемой в стакан.

— Эй, Вячеслав Михайлович, а где наш гость? — раздался голос Федора.

Я выдохнул с облегчением — не забыли.

Храп Вячеслава прервался на миг, но не прекратился окончательно. Шаги скользнули к кровати, и, судя по заскрипевшим пружинам, Федор принялся трясти товарища.

— Ну, чего еще? — раздался недовольный голос Вячеслава.

— Вячеслав Михайлович, где парень? Куда его засунул?

— Ну, где он ещё может быть? В подполе конечно. Вертушки прибегали, вот я схоронил его от греха подальше. Ты сам-то как? — босые ноги зашлёпали по полу.

— В норме, — ответил Федор.

В мое убежище упала белая полоска, и в свете открывшегося люка показалась ухмыляющаяся рожа Вячеслава:

— Ты уж извини, что задержал так долго — нужно чтобы барбосы подальше умчались. Вылазь, и это… огурчиков захвати!

Так и хотелось запустить в него трехлитровой банкой. Но я сдержался, хотя в такую луну невозможно промазать. Ноги так затекли, что казались толстыми ватными рулонами. Пару раз ущипнул кожу на бедре — боль не чувствовалась. М-да, скоро в атаку кинутся злые мурашки, будут втыкаться раскаленными иголками.

С кряхтеньем выбрался на поверхность, сощурился от яркого света, бьющего в окна. Вячеслав же ушел на кухню и вернулся с алюминиевыми плошками и буханкой хлеба.

— Ого, да у тебя даже роговицу не видно, один сплошной зрачок. Поморгай чаще и привыкнешь, — Федор усадил на поцарапанный табурет.

Я так и сделал, глаза быстро привыкли к свету. За окном весело сияло солнце, а на будильнике, что гордо красовался на телевизоре, стрелки показывали три часа. Нормально посидел в холодке — хватило времени подумать. Правда путного так ничего и не придумал, оставалось ждать объяснений от ребят.

Меня потянуло в Шую. Ни с того ни с сего.

Я почувствовал такую сильную тоску по этому городу, что не передать словами. Я убегал в ночь, а днём захотел вернуться. Я ещё раз себя ущипнул, чтобы проверить, что не сплю. Меня тянуло в Шую, просто подняться и идти, пешком ли, на велосипеде или другом транспорте — неважно. Мне хотелось вернуться.

Вячеслав убрал со стола следы вчерашних посиделок, и из кухни появилась кастрюля с ароматными щами. От такого я не мог отказаться. Федор же тем временем начал свой рассказ, не забывая опрокидывать ложку.

— Выехал, как полагается на скорости. А ты, друг мой (взгляд на меня), по простоте душевной забыл сказать про тормоза? Вернее про их полное отсутствие. Ну, так вот, пролетел я по бугоркам на хромой кобылке, словно задницей по терке, до самой Южи. Чуть танк не снес на Советской. И потом уж рванул до Талиц. Все равно не доехал бы до Коврова на таком запасе бензина, да и обратно надо как-то добираться. Вот я и доехал до Мугреево-Никольского, и в Святом озере сделал погребальное ложе для бедной «восьмерки». Иначе не мог остановиться, я же не из тех, кто сносит чужие сараи. (Вячеслав коротко хохотнул) Всё мокрое отжал, и, рискуя простудиться, заболеть и помереть молодым, кое-как натянул на себя. Ощущаешь масштаб трагедии? Потом с Талицким автобусом доехал обратно до Южи. Видел мелькнувшие спины перевертней, но я умчался далеко и запах не смогли бы прочитать.

Щи обжигали гортань, затем я привык немного, и душистое варево начало свободно проскальзывать внутрь. По рукам и ногам полилась потоком жизненная сила, зажурчала по венам кровь, улучшилось настроение.

«Мне нужно в Шую!» — ярким метеором пронеслась в голове глупая мысль.

— Ну, молоток! Сюда они тоже прибегали, порычали, понюхали, да потом за тобой рванули. Протявкали, что скоро закончится наше время, я так и не разобрал до конца, — Вячеслав потянулся за хлебом, и я невольно обратил внимание на мощные запястья.

Руки сами по себе не маленькие, но запястья выделялись, как предвершия булавы. Я вряд ли смог бы обхватить пальцами такой объем, только если двумя руками. Крепыш перехватил взгляд.

— Любуешься? Даже потрогать можешь, это они у меня от занятий такие вздутые стали. Иваныч спуска не дает, не забалуешь, — Вячеслав повертел сжатым кулаком в разные стороны, глядя, как тот гулял над запястьем.

— Ребята, а кто такой Иваныч? Почему вы наравне разговариваете с оборотнями? И вообще что тут происходит?

Говорить, говорить, говорить — отталкивать от себя глупое желание лезть обратно в пасть. Ехать обратно в город.

— Так ты не посвященный? — удивился Федор, даже ложку забыл поднести ко рту. Так и зависла в воздухе, роняя на столешницу жирные капли.

— Во что?

— Ну, в наши разборки.

— Какие разборки, ребята? У меня и своих дел хватает. От сессии до сессии зубрю и куражусь, а тут какие-то зверюги нападают, да и вообще все идет не так. Откуда они взялись? Почему охотятся на меня? Кто вы такие? — я не взревел, все-таки смог удержаться, хотя нервы дрожали, как струны на виолончели во время концерта Шостаковича.

— Иваныч сможет объяснить лучше нас. Мы же пока только учимся у него, — ответил Федор.

— Чему вы учитесь?

— Отпору перевертням.

— Так вы против них? — я откусил от краюхи хлеба.

— Нет, мы не против, но и не за. Мы иная сторона — посвященные в тайны оборотней и сдерживающая сила для них же, — проговорил Вячеслав.

— То есть вы вроде сторожей?

— Скорее мы «смотрящие», если говорить языком понятий. Между перевертнями и берендеями нейтралитет держим, да споры решаем, — Вячеслав вытер остатками хлеба свою миску.

— Берендеи? А это ещё кто?

— Тоже оборотни, но перекидываются в медведей. «Смотрящие» давно учатся у обеих сторон бороться против других, являются третейским судом, и в то же время не позволяют склонить на свою сторону. Иначе фигня какая-то получится — наберут оборотни армии, схлестнутся в чистом поле, и никого на Земле не останется! — Федор тоже закончил обед.

Табуретка отодвинулась от стола, и худощавый человек ослабил ремень на две лишние дырочки. Солнечные лучи тихо крались по половицам, в оконные стекла бились две неугомонные мухи.

— Но ведь оборотнями становятся после укуса? Почему бы им не обратить кучу народа, а дальше в геометрической прогрессии понесется и покатится? — задал я зудящий вопрос.

— Не обязательно после укуса, становятся и по праву рождения, хотя в таких случаях отец обычно умирает. Договор у оборотней — не должно быть более пяти тысяч особей с каждой стороны. Нового оборотня можно инициировать лишь при смерти старого. Вот за соблюдением договора и следят «смотрящие», не вмешиваясь в междоусобные дела. Ну а также, чтобы не происходило лишнего убийства людей, — последнее предложение Вячеслав закончил более тихим голосом.

— То есть им… разрешено нас убивать? — мое потрясение не знало границ.

— Они же часть своей жизни проводят в животном виде. А какому дикому зверю нравится человек? Да и за что людей любить, если сами себя убивают почем зря. Одним больше, одним меньше — никто, кроме родных и не заметит. Торговля оружием является самой прибыльной, это отличный показатель того, что именно нужно людям! — скривился Федор.

— Но если какой-либо оборотень взбесится, то пострадают сотни людей. А вы просто будете стоять рядом и наблюдать?

«Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться в городок» — в голове закрутилась попсовая песня. Меня словно срывало с места, так хотелось в Шую.

— Сашок, не заводись! Да, у них есть право на неосознанное убийство. Оно дается при становлении их взрослыми особями, но ограничивается десятью людьми. После превышения лимита оборотень ликвидируется, — как-то заученно проговорил Вячеслав, — если его укусы не удается вылечить.

— А как же лечатся укусы?

— Ты не поверишь, но за все время существования рядом с людьми выведена формула против укусов. Не нужно даже курс уколов проходить — хлебнул настой и вывел слюну оборотня из крови. Меня уже пять раз кусали, Федора восемь. Так что укушенный выздоравливает, и потом ему промывают мозг, чтобы он все забыл, — так же неубедительно просветил Вячеслав.

Ребята либо зубрили, либо придумывают на ходу. Но, по своему опыту знаю, что после ночных «разговоров по душам» сочинить такую историю трудновато.

— Ну а я-то, зачем им понадобился? От меня что хотят?

— Да хрен его знает, — зевнул сытый и подобревший Федор. — Наверно, вожаку на хвост наступил, а ему не понравилось.

— Ты высказывал оборотням про вожака, что, мол, запустишь только в его присутствии, — обратился я к Вячеславу.

— Да-да-да, про него… — после этих слов он застыл с миской в руке, которую собирался унести. — А откуда?… Ты все слышал из подпола?

— Да, сперва какое-то бурчание, а потом словно вы оказались рядом. Вы же особо не скрывались. Чего же тут удивительного? — я посмотрел на Федора.

Тот тоже обернулся соляным столбом, а глаза увеличились до размера пятирублевой монеты.

— Я не сказал, что наш подпол звуко— и запахо-непроницаемый? Он специально строился как убежище от оборотней, то есть ни звука не должно проникнуть туда… и не раздаваться оттуда. Может быть… хотя вряд ли… да фиг его знает. Лучше Иваныча дождаться, — Вячеслав поставил миску на стол и, сгорбившись, сел обратно на табурет.

Словно тяжелые тучи собрались, чтобы пролиться холодным дождем — так потемнел высокий лоб Вячеслава. Он хмыкнул и махнул рукой, скорее всего своим мыслям.

— Ребят, ну а мне-то как быть? Я так и буду в этом растянутом трико дефилировать? Может нам сгонять до Шуи? Там все-таки и документы мои остались, и вещей взять не мешает немного.

Слова вырвались сами, я пытался их проглотить, но безрезультатно. Мозг кричал о невозможности возвращения и в тоже время подталкивал вернуться. Так вот ты какая — шизофрения…

— Ну, ты же… а скажи-ка такую вещь, ты вот говорил, что ночью поломали, а на другой день всё в полном ажуре? Не давишь на жалость, а на самом деле так и было? — спросил Вячеслав.

— Да, я же говорил. Сам поверить не могу — всю руку исщипал, чтобы проснуться. А оказывается это явь. Ну, так как, поможете мне до Шуи доехать и там документы забрать? Да и к Женьке надо бы заскочить, все-таки очевидец тех событий. Расскажет, что да как, — я повернулся к Федору.

Как буксир тянет огромный корабль, так и меня тянуло в «маленький городок». Даже передергивало от накатываемых чувств ностальгии.

— Парень, тебе бы сейчас сидеть в нашем подвале и не вылезать до прихода Иваныча. Что-то не то творится, а ты куда-то рвешься. Всё равно твой адрес пробьют, а так — самому в зубы лезть… Нет, не дело это, да и Иваныч по головке не погладит, а если и погладит, то против шерсти, — помотал головой Федор.

Я поднялся на ноги, прошелся взад-вперед, думая как быть дальше. Ребята украдкой наблюдали за моими перемещениями. Вячеслав убрал со стола и снова сел, переглядываясь с Федором. Возвращаться от окна труднее, чем подходить к нему — в той стороне Шуя.

— А что со мной не так? То, что я быстро оправился? Ну, может, защитные функции включились, я и раньше быстро выздоравливал. Услышал ваши голоса? так от шока, наверное. Пока до вас добрался, я столько всего перенес, что поневоле обострились ощущения. Я же правильно понял, что оборотни целенаправленноохотятся на меня? — я посмотрел на парней.

Те дружно кивнули в ответ.

— У меня тётка в Юже осталась, единственное родное существо на планете. Ребята, может, съездим до Шуи? Заберем документы, чтобы они не узнали моего старого адреса, — я с надеждой взглянул на парней.

Действительно, в паспорте осталась прежняя прописка, по которой оборотни, перекинувшиеся днем в людей, могут найти тётю Машу. Старовата она для подобных приключений… да и мне надо в Шую.

— А, может, и в самом деле рванем? Пока на улице солнце, вертушки не будут перекидываться. В человеческом обличье мы их поборем, так что можно рискнуть. Смотаемся туда и обратно, а Иванычу не скажем. Слушай, так мы сами можем забрать, напишешь записку парням из своей комнаты, они отдадут что нужно, — предложил Вячеслав.

— В каком обличье вы их поборете? — переспросил я.

— То есть перевертни будут в человеческом обличье, — смутился Вячеслав.

Ой, ребята, что-то вы темнили! Если бы так сильно не тянуло в Шую, то попытался бы вытащить больше информации, а то прокол за проколом, всё шито белыми нитками.

— У нас карантин, многие разъехались, как и соседи. В общагу вахтеры не пустят, они раньше надзирателями в детдоме работали, так теперь мимо них лишь муравьи и могут проползти. Нет, парни, пока сидел в подвале, успел и об этом поразмыслить — лишь я и смогу забрать документы. Да мы быстро, по-суворовски, налетим, похватаем и обратно.

— То есть придем, увидим, наследим? — уголками губ улыбнулся Вячеслав. — А давай прокатимся! Чем черт не шутит, авось и пронесет! Ты точно уверен, что хочешь лезть обратно в задницу, из которой с таким трудом выкарабкался?

Конечно же — не хочу!!! До трясущихся поджилок, до дрожащих коленей, до обмирания внутри. Больше всего мечтал оказаться как можно дальше отсюда! И в то же время тянуло каким-то чудовищным магнитом.

— Уверен! Поехали! В паспорте есть адрес тетки, если её найдут — я же себе этого никогда не прощу! Ребят, мы быстро, — я постарался как можно шире улыбнуться.

Уползай, малыш, уползай.