Ведарь

Глава 12

— Портянки сними, Андрюха, и так дышать нечем!!! — приглушив голос, поворачивается ко мне лейтенант.

— Ага, я фашистов буду босоногим догонять? Засмеют ведь!!! — я отвечаю на шутку, немного снять напряжение перед боем не помешает.

Где я теперь? Я осмотрелся по сторонам. Ё-моё, я же в танке! В самом настоящем танке!

— Вот-вот, пошли гады, — Павел кивает на дорогу.

По дороге, стреляют глушителями и поднимают пыль мотоциклы с колясками. Один, два, три черных снаряда пролетают недалеко от нас. Разведка, пусть едет. Хотя так и подмывает пальнуть по этим ухмыляющимся рожам. Фрицы здоровенные, как на подбор, рукава засучены, автоматы в лапищах смотрятся, словно детские игрушки. Едут, не скрываются, по-хозяйски оглядывают мою родную землю.

Хозяева, блин, ну посмотрим — какие вы хозяева!

— Эй, дяденька, может, ты меня услышишь?

— Андрюха, не отрывайся, когда достигнут ориентира — встречай блинами! — у Зиновия белеют костяшки на кулаках, так вцепился в рукояти перископа.

К дамбе приближается многократный рев танков. Вдалеке от нас вовсю слышатся взрывы, земля ощутимо дрожит от приближения армады.

Опять меня не слышат… Судя по гимнастеркам и шлемофонам я вижу Великую Отечественную… Офигеть…

— Шпилин вызывает, — рапортует Павел и Колобанов подаётся к нему.

Командир коротко отчитывается на полуматюки по поводу молчания танка и зло бросает аппарат обратно.

— Был приказ стоять насмерть, вот и будем держаться до последнего вздоха. Чего коробить перед боем? И так нервы как струны! — резко выдыхает Зиновий и снова приникает к перископу.

Напряжение нарастает, гул идущих танков всё увеличивается. На дорогу выкатывается колонна. Прут вперед как огромные жуки, поблескивают хитоном-броней. До ориентира, двух берез, остаётся совсем немного.

Было бы у меня тело, давно бы тучами носились мурашки, а тому, чьими глазами смотрю хоть бы хны. Или это дело привычки? Или самоотдача такая?

Сколько же их? Цепочка танков тянется по дамбе, у некоторых подняты люки и люди загорают на броне. Видать жарковато фрицам, ну ничего, сейчас будет ещё жарче. Ага, вот вылезает последний жук, за ним поднятая пыль оседает на ковыляющую пехоту.

— Всем готовность номер один! Не подкачай, Андрюха! — через полминуты рявкает лейтенант.

— Ориентир первый, по головному, прямой выстрел под крест, бронебойным — огонь!! — гремит хриплый голос.

И вот приходит то ощущение азарта, куража и бесшабашной удали. Вместе с ним накрывает каким-то ледяным спокойствием. Два чувства перехлестываются друг с другом, создают взрыв сверхновой — твёрдую решимость биться до конца и унести с собой как можно больше этих гадов. Оттянутая ручка ползуна сама вылетает из рук.

Грохот выстрела, пороховые газы и…

Е-Е-ЕСССТЬ!!! — я кричу вместе с бойцом.

ПОПАДАНИЕ!!!

Да ещё какое попадание — монстр с крестом на боку загорается и разворачивается, блокирует проезд остальным.

Николай тут же перезаряжает орудие и я, слегка подкорректировав пушку, выпускаю ползун из рук.

Попадание!!

Второй танк повторяет участь первого, и весь ряд захватчиков стекается к затору, не разобравшись, что творится впереди.

— Переноси огонь на хвост, Андрей! Закроем их здесь! — кричит Зиновий, не отрываясь от перископа.

Роденков опять на высоте — сбрасывает отработанную гильзу и четкими, выверенными движениями заряжает орудие «морской гранатой».

Меж тем фашисты прыгают обратно в танки и захлопывают люки. Догадались, стало быть. Молодцы какие!

Вот и последний танк, выстрел!!!

Пороховой дым рассеивается — недолёт. Ещё бы чуть-чуть влево.

— Давай, Николай!!! — и Николай даёт, и ещё как даёт.

Выстрел — попадание, но едет, зараза. Выстрел — замирает, дымится. Траки ещё пытаются сдвинуться с места, когда люди, как крысы с бегущего корабля, лезут из люков. А тем временем и фрицы подают голос… но в другую сторону. Занимаются огнём снопы неубранного сена. Они палят по стоящим стогам — думают, что мы прячемся там? Перезарядка и выстрел. Предпоследний загорается. Уф!

Уф! — выдохнул я вместе с бойцом. Жар битвы коснулся и меня. Фильмы, литература, рассказы ветеранов — всё это пронеслось перед глазами и воплотилось в танковом бою.

— Пехота, не стрелять. Они нас не видят! — звучит крик Зиновия по отношению к поддержке.

— Добро, командир, покуда перекурим! — отшучиваются снаружи.

Нет страха, нет сковывающего ужаса — мы знаем, куда идём и за что боремся. Как на ладони — два десятка несущих смерть машин, навозных жуков, блестящих панцирями на солнце. Никто не звал, пришли сами, оккупанты ху…

— Ловушка захлопнулась! Они твои, Андрюха!!! — прерывает мои размышления Зиновий.

Ещё один выстрел, грохот больно ударяет по ушам. Наушники шлема сгладили звук, но не до конца. Дула запертых танков разворачиваются в нашу сторону. Вылезшие из горящих танков немцы, как горох, катятся с дамбы, но бойцы из поддержки встречают их шквальным огнем.

— Огонь! Ребята, жгите чертей! — сквозь стрёкот выстрелов доносится снаружи.

Дальнейшее смешивается в один лязгающий, грохочущий, взрывающийся ад. Мы стреляем, выводим танки противника из строя, в нас палят, но не могут пробить. Окалины от попаданий летят в лицо, от грохота ударов по броне из ушей течет кровь. Пороховые газы не дают дышать. Сбивают перископ, Зиновий едва не в слепую отдает команды.

Так вот как выглядит ад…

Опять и опять выстрелы, Николай без устали перезаряжает. Живыми нас не отпустят, но мы и не собираемся сдаваться. До успеха ещё немного, ещё чуть-чуть.

— Пушку притащили? По пушке прямой наводкой — ннна! Ещё? На!!

Время теряет смысл, важно лишь расстояние и точность. Залп за залпом, залп за залпом, залп за залпом. За Родину, за родных, за мир!!!

А-А-А! — кричу я вместе с бойцом.

В один момент всё стихает. Взрывов нет, остаётся перемежающийся треск автоматов. Немцы отступают, но колонна остаётся на дамбе. Черная, горящая, разбитая.

Двадцать два танка, двадцать два коробка на гусеницах. Недавно такие грозные и смертоносные, машины превращаются в кучу бесполезного металла. Словно колонну жуков травят дустом, и кто-то огромный поджигает замершую цепочку.

— Хорошо горят, товарищ комбат! — сквозь вату в ушах пробивается голос Зиновия, он телефонирует по станции.

Глянул на часы, ого! Полчаса как одна минута. Автоматная стрельба стихает.

— Молодцы! Забираем охранку и поехали в другой окоп, дальше тут смысла нет оставаться. Пять минут перекур и двигаем, — командует Колобанов.

— Зиновий, двадцать два танка! Тянет на орден! — доносится голос Павла.

— Ну да, живыми бы остаться и то ладно, а потом уже и о медалях подумаем. Тем более, что мне вряд ли финскую забудут, — горько усмехается Колобанов.

Я же писал реферат по истории, именно по этому эпизоду, а теперь сам в нём принял участие. Кому бы рассказать — не поверят же…

Мы аккуратно вылезаем, с трудом открываются люки. С докладом подлетает лейтенант из поддержки. Пехота тоже изрядно потрепана, лица измазаны, многие занимаются перевязкой. Ребятам здорово достается, но к танку никого не подпускают. Настоящие герои.

— Сержант, — дергает меня за рукав пожилой боец, — пойдем чего покажу. Сколько лет живу, да не перестаю удивляться.

— Отец, поедем скоро.

— Да мы быстро, — и тянет меня за собой.

Я прохожу за бойцом сквозь кусты, через разлапистый ельник и оказываюсь на небольшой полянке. От увиденного у меня вырывается крепкое словцо.

Я тоже матюкнулся…

Посмотреть есть на что — на полянке в разных позах лежат полуобнаженные враги, те самые разведчики. Разорванная черная форма сползает лохмотьями с окровавленных тел. Но не это привлекает мое внимание — неподалеку обнимают землю два необычных существа, похожие одновременно на волка и человека. Их изрешеченные пулями тела уродливо смотрятся среди ромашек и васильков.

— Глянь, у одного даже мотоциклетный шлем на башке, — и боец, не опуская ППШ, мотает головой в сторону лежащего тела.

Я подхожу посмотреть поближе. Оскаленная пасть, когтистые лапы, волосатое тело и свастика на повязке. Жуть.

И эта жуть сверкает на меня желтыми глазищами и ударяет огромной лапищей. Едва успеваю отдернуть ногу, как по дергающемуся телу проходится автоматная очередь. Тварь хрипит и выгибается в смертельной судороге. На моих глазах: шерсть исчезает в коже, втягивается морда, укорачиваются зубы. Через несколько секунд вместо страшного монстра лежит обыкновенный человек, по мускулистому телу пузырятся кровью пулевые отверстия.

— Не зевай, сержант! — гаркает пожилой воин, — А то не дождется мамка молодого бойца. Вот и остальные сперва такими же пугалами скалились, покуда мы их не расстреляли. Давай-ка под этих образин наложим растяжек, благо гранат вдосталь, да вон из-за той сосны и дернем. Не след подобной пакости валяться на земле русской.

— Ага, точно не след! — передо мной ещё маячат блики желтых глаз.

Значит, не только меня преследовали оборотни…

Боец вытаскивает из заплечной сумки связку «РГДшек», пока взводятся пружины и закладываются капсюли, я рассматриваю последнее чудовище. Зубищами можно разгрызть траки у танка. Огромные лапы с удлиненными пальцами и блестящими черными когтями способны как раздирать живое тело, так и срывать пластины брони.

Что за страшные эксперименты творятся на задворках гестапо?

Боец подкладывает под каждое тело по гранате. Снаряды сверкают на солнце яркой «рубашкой». Двигается осторожно, дуло ППШ постоянно нацелено в голову очередной жертве. Я аккуратно привязываю к рукоятям бечевку и отдаю бойцу. Верчу в руках очередной снаряд, чтобы разглядеть необычную оболочку РГД. Ярким огнем горит малиновая проволока.

— Отец, так у тебя медяха намотана?

— Да, сынок, не впервой подобных гостей принимать. Случалось ранее встречаться! Медяхой не хряпнешь — глядь, а они уже как новенькие скачут. Аккуратно, не урони! Обидно будет на крайней подорваться, — боец подмигивает и граната ныряет под последнее существо, — Так, а теперича отходим до сосны.

— Меня-то, зачем позвал? Других мало?

— Чую в тебе кровь сильную, сейчас взорвем эту нечисть, да и расскажу кой-чаво.

Прилежно стравливая концы привязанной бечевы, мы отползаем до огромной, в три мужских обхвата, сосны.

— Закрой уши и открой рот, сынок! Иначе контузии не оберешься! Ну, с богом! Раз, два, три! — боец дергает к себе пучок веревок и падает рядом в сырой мох.

Автомат стукает о выступающий корень, я подтягиваю ноги к груди. И грохочет взрыв. Подхватывает воздушная волна и…

Я приложился спиной о твердую стену камеры.

Глаза распахнулись, и я увидел волосатую руку с выколотым восходом солнца. Заточка в руке прорвала матрац и лязгнула о металлические трубы шконки. Она соскользнула со спрятанного медальона и по пути пропорола одежду.

Я изо всех сил выстрелил ногой по роже владельца заточки, пока тот снова не успел ударить. Жмырь отлетел назад, широкая столешница приняла на себя вес зека. Шаткие ножки подломились, вслед за неудавшимся убийцей посыпались тарелки, ложки, нехитрая снедь. Обедавшие сокамерники отодвинули табуретки от заключенного, облитого похлебкой.

— Что за дела? — я спрыгнул с койки.

Из-под обломков стола вылез «почтальон». Мне показалось, что у него удлинился левый клык, высунулся из разбитых губ. Зуб тут же исчез, и я списал это видение на остатки сна.

— Я же говорил что он подсадной! Смотрите, честные сидельцы, как с него пот краску смыл! — размазывающий кровавые сопли Жмырь указал на меня.

Я провел рукой по лицу, боли от вчерашних побоев не ощущалось. Также как и в больнице — за одну ночь зажили синяки и ссадины. На руке темнели крошки почерневшей крови, какие остаются после расчёсывания затянувшейся раны.

— А ведь и точно! Где твои фонари, паря? — Черный внимательно разглядывал меня.

Я подскочил к висевшему осколку зеркала. На меня смотрел здоровый двадцатилетний парень, скуластое лицо обрамляла подросшая мягкая щетина. Никаких намеков на синяки и ссадины.

— Не знаю, что со мной происходит! Поверьте — сам в шоке, но я не утка и никогда не работал на милицию! — я поднял руки. Может, поверят и успокоятся?

Почему-то вспомнился эпизод на полянке — там тоже не поверили.

— Вали утку! — коротко бросил Черный.

Задержанные поднялись с мест. Угрюмые лица не предвещали ничего хорошего. У двоих руки за спиной, явно не с конфетами.

Опять? Да сколько же можно? Я прижался спиной к холодной двери. Хмурые лица приближались, доказывать что-то бесполезно. Поднял руки в стойку, кого смогу — заберу с собой. В теле играла веселая сила, от вчерашней боли не осталось и следа. Страха нет, терять нечего.

«Когда спасаешь свою жизнь — бей первым! В этом половина успеха!» — так говорил наш тренер по рукопашному бою. От удачного удара отлетел Киргиз, зацепил по дороге ещё троих. Камера не располагала к нападению скопом, а поочередно подходящим изрядно достанется. Я не собирался так просто сдаваться.

Жмырь, согнувшись, метнулся ко мне. Движения снова замедлились, как в милицейской машине. Я видел кулак, но он летел так медленно, что за прошедшее время успел рассмотреть синие перстни на волосатых пальцах. Отбив удар, я со всего маху звезданул лбом по переносице, в точку, где срослись мохнатые брови.

И снова увидел выросший клык! На сон списать не получится, зуб кончиком уперся в щетину на подбородке. Жмырь метился мне в горло!

Как в замедленной съемке разлетелись красные брызги бьющей из носа крови. Жмыря отнесло обратно к обломкам стола. Наваждение замедленного времени, по-другому и не назовешь, спало резко, словно кто-то щелкнул выключателем.

Только что заключенные двигались как просыпающиеся весной мухи, что перезимовали между рамами, медленно разевались рты и поднимались кулаки, как тут же окружающая реальность переменилась. Плывущий по воздуху Жмырь рухнул в разбитые доски. Зеков мотнуло ко мне. Ещё двое отлетели прочь, когда в мой живот вонзилась чья-то нога…

Перехватило дыхание. Не падать — держаться! Пропустил удар в челюсть, шипение матюков слилось в накатывающий рокот прибоя.

За спиной грохотнул удар в дверь. Заключенные застыли, злобное шипение оборвалось.

Заскрежетала замочная скважина, неудавшиеся бойцы отпрянули и кинулись подбирать упавшие миски, ложки, хлеб. Скрипучая дверь распахнулась.

В коридоре расстегивал кобуру незнакомый охранник. Крупная фигура в синеватом камуфляже почти полностью закрывала дверной проем. Надзиратель хмуро заглянул в камеру, моментально оценил обстановку, сломанный стол, утирающегося Жмыря.

— А, ты уже здесь! С вещами на выход! — скомандовал охранник в мою сторону.

— Лихо ты утку вызволяешь, раньше хоть позабавиться давал, — шмыгнул разбитым носом Жмырь.

— Какую утку? — удивился охранник, — Обычного первохода от подсадного не можете отличить? Совсем нюх потерял, Черный?

— Не баклань, Сергеич, — Черный поднялся со шконки, — На рыло его посмотри, вчера синего приволокли, а сегодня как пупс розовый.

— Восстанавливается быстро, — осклабился охранник, — Не шуршите понапрасну, бродяги. Уходит он. Давай, шустрей собирайся! А если будете возникать, то обещаю, что шмонами замучаю. Да и к стукачам начну прислушиваться.

Заключенные следили, как я скатывал порванный матрац. Заточку, невидимую со стороны охранника, я спрятал в рукав. Черный прищурился, глядя на мои действия, но промолчал.

— Что с ним? — охранник кивнул на останавливающего кровь Жмыря.

— Со шконки навернулся, — за всех ответил Черный. — Видать приснилось, как в прорубь на воле ныряет.

Заключенные заулыбались, Жмырь хотел что-то сказать, но, под взглядом Черного, сдержался.

— А-а-а, ныряй почаще, глядишь и ума немного воткнется, — рассмеялся своей шутке Сергеич.

— Всех благ по жизни и скорейшего освобождения, может, ещё свидимся! — я остановился на пороге, вспомнив, как это делали в фильмах.

— Шуруй быстрей, вежливый ты мой! — жесткая ладонь охранника влепилась между лопаток.

Я чуть не нырнул носом в плитку и пробежал несколько метров, пока не восстановил равновесие. В спину донесся оголтелый ржач и улюлюкание. Видать, Сергеича в камере уважали. А меня вряд ли ждали назад с распростертыми объятиями.

— Лицом к стене!

Я выпрямился на окрик.

Звуки ключа в замке, я рассматривал стену. По масляной краске молниями скользили трещинки, внизу откалывались небольшие кусочки и стыдливо открывали серую штукатурку. Очень не хотел сюда возвращаться, но что ждало дальше?

Уползай, малыш, уползай!

— Вперед! — кнутом хлестнула резкая команда.

Шлепанцы шуршали по плиткам, из рукава чуть не выпала заточка. Окатила волна оторопи — а если вывалится, то прощай почки? Я сделал вид, что поправляю тяжелую скатку, и засунул нагревшуюся сталь глубже внутрь рукава.

— Малой, иди быстрее. Нужно выйти до прихода начальства, — шепнул подошедший охранник.

Почему охранник шептал? Я обернулся, но он холодно подал команду двигаться дальше, на безучастном лице не дрогнул ни один мускул. Глубоко внутри шевельнулась почти умершая надежда, так утопающий хватается за соломинку.

Мы проделали обратный путь. Охранники на выходах здоровались с Сергеичем, окидывали меня подозрительным взглядом, но крепкие двери отпирались. Заминка произошла на выдаче одежды.

— Едем на очную ставку, забери одёжу и отдай прежнюю! — скомандовал Сергеич охраннику-каптеру.

— Подожди, но как же Владимир Александрович? Он за такое по головке не погладит, — охранник отрицательно помотал головой.

— Ты его головку будешь гладить, если сейчас не отпустишь. Голубев велел привезти в Шую на место происшествия или тебе его личное присутствие нужно? Так я сейчас позвоню и вызову! Можешь сходу писать рапорт! — каждое слово Сергеича прессом раскатывало охранника по стеллажу.

— Ладно-ладно, хорош угрожать. Чего ты так, Сергеич? Надо, так надо, — охранник ушел и вскоре вернулся с моей одеждой.

Я быстро переоделся, заточку удалось незаметно спрятать в кроссовок, и теперь она впивалась жестким ребром в край ступни.

— Долго ты ещё возиться будешь? — пробурчал Сергеич, — Как баба собираешься!

— Всё-всё, я готов, — я выпрямился и одернул куртку.

— Покеда! Далеко не убирай обмундирование, авось ещё вернется, — Сергеич посмотрел на охранника и подтолкнул меня к выходу.

Вышли в промозглый серый день, но даже свет от низкого неба показался ярким после тусклой камерной лампочки. Четырехэтажное здание удалялось по мере приближения к КПП. В лужах отражались стальные ворота, увитый колючкой забор опоясывал территорию. За ним кипела жизнь, тут же она делала остановку.

Всего одна ночь, а как сдвинулось сознание. Всё готов отдать и рассказать милиции — лишь бы не вернуться обратно. Вряд ли меня ждали в камере с распростертыми объятиями.

На КПП Сергеич достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и передал за зарешеченное стекло.

— Чё без наручников? — поинтересовалось опухшее лицо за стеклом.

— Да куда он денется? — в ответ спросил Сергеич, — С простреленными ногами далеко не убежит.

Пухлый охранник заржал дежурной шутке и отдал листок обратно.

На выходе рычал заведенный милицейский «уазик». Приоткрылась боковая дверь, я обратил внимание, что по низу краснела ржавая полоса. Обычное отношение к казенным вещам — вроде как не моё и нечего за это отвечать.

За рулем сидел крепкий парень в синеватом камуфляже, короткий ежик русых волос приветственно кивнул моему провожатому. Я нырнул на заднее сиденье, громко хлопнула дверца, и с другой стороны залез Сергеич.

— Здорово, Сань! — я повернулся к охраннику, но оказалось, что он обращается к водителю. — Давай по дороге заскочим ещё за сигаретами.

— Здорово! Вроде есть пока, угощайся, — водитель протянул назад полупустую пачку «Примы».

— Сам травись такой гадостью, я же от «Балканки» не отступлюсь. А ты, дружок, сиди тихо и не дергайся, тогда и доедем мирно, без лишних болевых телодвижений, — Сергеич положил мне на плечи руку, тяжеленную как железнодорожная рельса.

Сквозь ткань камуфляжа ощущались тугие мышцы руки, словно её сплели из канатов. Санек окинул меня взглядом, хмыкнул, и машина резво тронулась.

Водитель вел умело, маневрировал в потоке неспешно ползущих машин. Пару раз подрезал, но возмущенных сигналов не последовало — люди предпочитали не связываться с ментами. Однако в запыленном зеркале заднего вида мелькали сомкнутые губы и нахмуренные брови «подрезанных» автовладельцев.

Охранник и водитель переговаривались о быте. Санек пожаловался на жену, пилящую из-за маленькой зарплаты, Сергеич посочувствовал. Видно, что не первый день знакомы и подобные перевозки для них не в новинку. До Кохмы мы домчались за пятнадцать минут, и Санек затормозил у «единственного магазина, где продавались нормальные сигареты».

— Сань, купи сразу блок, чтоб постоянно не мотаться! — Сергеич протянул через сиденье пятисотенную купюру.

— Океюшки, Сергеич, тогда машину глушить не буду. Слушайте радио, — водитель залихватски натянул форменную кепку и выскочил на улицу.

Охранник дождался, пока захлопнется дверь и наклонился ко мне.

— За пятиэтажкой будет стоять машина. Забегаешь, ложишься на пол и не дышишь. Передавай Иванычу, что мы с ним в расчете. Дергай, пока Сашка не вернулся! — скороговоркой выпалил Сергеич, и широким плечом меня вынесло из машины.

В стороны прыснули воробьи, купающиеся в луже, когда я приземлился в рябившую под ветром гладь. Обернувшись на Сергеича (даже имени его не спросил), увидел, как тот широкой ладонью прихлопнул широкий нос. По салону машины разлетелись алые брызги, охранник картинно откинулся на спину.

— Беги! — прошипел Сидорыч и обморочно закатил глаза.

Ноги рванули к указанному дому. Истошно заверещала какая-то бабка, что подошла к магазину и рассмотрела в открытую дверь окровавленного охранника.

— Уби-и-или!