Ведарь

Глава 19

Километр за километром — навстречу рассвету.

Машина не пропадала из виду. Я сам превратился в машину, через нос порциями заходил влажный воздух, через рот выдыхался горячий парок.

Бежал по выщербленной полосе асфальта. Воя не слышно долгое время, скорее всего оборотни потеряли наш след. Через щели и заплатки в асфальте пробивались молодые стебельки травы — природа сопротивлялась вторжению человека. Все слабее с каждым годом, но сопротивлялась. Собирала силы в кулак и наносила удары, то тайфуны, то цунами, то будила спящие веками вулканы.

Машина благополучно катила вперед, помимо бензиновых выхлопов доносился иногда дымок сигаретного дыма. Не ускорялась и не снижала скорости, значит с тетей все нормально.

Пока бежал, попытался проанализировать ситуацию: оборотни узнали обо мне, но как? Скорее всего проследили за Евгением.

Проследили за вечерними пробежками и устроили засаду. Юлю использовали как приманку — знали, что я смогу прорвать защиту.

Сволочи!

Если им нужен я — зачем тетю-то покалечили? Или она вступилась за меня? А почему я в горящем здании очутился?

Мда, хреновый из меня аналитик.

Возле деревни «Медвежье» нагревшиеся подошвы окунулись в прохладную лужицу, проводил взглядом машину. Сердце в груди билось чуть быстрее обычного — сказываются тетины тренировки. Белая машина превратилась в точку на горизонте и нырнула за очередной холм, пропав из виду.

Я отправился к Иванычу.

Деревенька жила своей жизнью, кто-то копался на огороде, кто-то ковырялся в тракторе, две старушки настороженно посмотрели на парня в испачканной одежде. Попытался отряхнуться по дороге, но грязь успела намертво въесться в волокна. Местные взирали на пришлого с опаской, но, когда я проходил мимо, возвращались к своим делам.

Дома задумчиво глядели вдаль стеклами окон, резные наличники обрамляли зашторенные глаза подобно вычурным ресницам. Показался знакомый оскал дракона на коньке.

За забором соседнего с Иванычем дома на солнышко щурилась симпатичная девушка в цветастом сарафанчике. Может её сватали за Федора? Тогда ему повезло с выбором, девчоночка что надо: большая грудь, крепкие руки, рослая. Такая и хозяйство вытащит, и деток здоровых нарожает.

Я подмигнул ей, улыбаясь самой широкой улыбкой. Девушка посерьезнела лицом, глаза впились в мою фигуру. Губы, предназначенные для поцелуев, отчего-то скривились. Верхняя губа дернулась вправо и вверх, показавшийся белоснежный клык увеличился в два раза, натянул нежную кожу на подбородке. Я вздрогнул от неожиданности и отвел глаза, переключившись на калитку. Боковым зрением увидел, как зуб пропал, но девушка продолжала смотреть на меня в упор.

Чертыхаясь про себя, кое-как развязал веревочку на заборе. Доски калитки расчесали выросшую редкую траву. Под пристальным взглядом я придал веревке первоначальный вид, и скрылся за углом дома. Дубовая дверь на поверку оказалась запертой, постучал и услышал за домом странное хеканье с последующими шлепками. Словно шлепали провинившегося школьника. И знакомое ворчание Вячеслава.

Открылось незабываемое зрелище — посреди огорода на пеньке сидел угрюмый Михаил Иванович. Черенком лопаты он то и дело тыкал в спины занимающихся ребят. Знакомое упражнение — по колено в выкопанной яме, выпрыгиваешь стопой и удерживаешься на краю. Пот ручьями струился по красным лбам берулек, спины выгибались от ударов.

— Чего приперся? — не оборачиваясь, спросил Иваныч.

— Ого, вот это слух! — восхитился я. — Как узнали?

— Да твой запах ещё с дороги учуяли, когда за Марией бежал. Что с ней? — черенок ткнул в твердую спину заслушавшегося Вячеслава.

— Ай! Почему так больно, и именно мне? — проворчал Вячеслав, на белесых бровях повисли блестящие капельки.

— Значит — заслужил! И ты не ленись работать, самому же эта наука когда-нибудь пригодится!

Черенок толкнул в спину Федора. Тот потерял равновесие и опрокинулся навзничь. Рукой попытался найти опору, но она воткнулась в мягкую кучу земли, и звучный шлепок возвестил о приземлении.

— Тьфу на вас, лентяи! Сашок, покажи, как нужно делать! Все равно больше не испачкаешься! — скомандовал Михаил Иванович, черные глаза пробуравили мою грязную одежду.

— Времени нет, у меня плохие новости…

— Давай-давай! Посмотрим, как ведари скачут! Или сикнул? — радуясь возникшей передышке, в один голос загудели парни.

— Успеваем, — кивнул Иваныч.

— Тогда поглубже яму нужно, — ребята не отстали бы, но утереть нос двум врунишкам следовало.

Вячеслав подхватил на лету лопату, в несколько зачерпываний углубил яму, земля мягко рассыпалась на низенькой куче. Вызывающе кивнул, ну как, пойдет?

— Глубже, из такой канавки даже младенец выпрыгнет, — я понаблюдал, как краснеет лицо Федора.

Угрюмый Михаил Иванович скривился в усмешке. Вячеслав зло зыркнул, но увеличил яму в два раза, черенок почти полностью утопал в выгребе.

Заточенное полотно воткнулось в выросшую кучу, приглашающий жест рукой, на лице застыло ожидание моего позора.

Что ж, я спрыгнул — яма по грудь, немного потоптался, утрамбовывая землю. Сразу же послышался окрик Федора.

— Ты долго там вытанцовывать будешь? Или тебе, как плохому танцору, что-то мешает?

Вячеслав солидарно хохотнул. Возможность померяться силой всегда будоражит молодую кровь. А уж, сколько колючек припасено под языком — на случай провала зарвавшегося хвастуна…

Со всех сторон сдавила холодная земля, колени не согнуть, даже пришлось поднять руки над головой, чтобы ещё больше не испачкаться. Представил свое тело туго сжатой пружиной, приподнял носки и щелчком разогнул.

Вязкое дно осталось внизу, ветер свистнул в ушах, и ноги уперлись в скользкую глину по краям ямы. Правая нога слегка поехала, но успел переступить и теперь с легкой ухмылкой смотрел на потупившихся парней. Михаил Иванович также с интересом разглядывал их лица.

— Ну как? Удовлетворены? — спросил я.

— Да пошел ты, — одновременно ответили ребята.

Показав обиженные спины, двинулись по направлению к дому.

— Эй, вы куда? Кто вас отпускал, лентяи? — гаркнул Михаил Иванович.

— Как куда? Проверять на месте ли сарай, этот раздолбай просто так не может зайти! — не озираясь, ответил Вячеслав.

— Дисциплинка страдает! — вздохнул Иваныч и мотнул головой, — Пойдем, что ли? Чая навернешь, да и расскажешь что к чему.

— Михал Иваныч, некогда же, с тетей…

— Пойдем, расскажешь. Время есть — перевертней рядом не ощущаю! — Иваныч зашагал следом за ребятами.

В знакомой комнате чисто вымыто, постели заправлены и на выскобленном столе отсутствует радость для тараканов, блестят кристальными боками граненые стаканы. Всё очень здорово поменялось с моего первого прихода. Может, потому что Иваныч дома?

Федор зашел с двумя тарелками, на одной пироги устроили кучу-малу, на другой развалились конфеты в желтеньких обертках. Следом, с дымящимся чайником в руках, зашел Вячеслав. Федор пододвинул коробку с чайными пакетиками.

— Садись, рассказывай! Время ещё есть! — скомандовал Иваныч и показал пример, разместившись на внушительной табуретке.

— Руки!!! — выпалил Федор, когда Иваныч потянулся к пирогу, но тут же смягчился. — Михаил Иванович, руки бы надо помыть, все же в земле ковырялись. Вдруг глисты заведутся.

Вячеслав хохотнул, выставив ослепительно белые зубы, но осекся, наткнувшись на строгий взгляд Иваныча. В свое оправдание оба парня подняли руки до уровня плеч, продемонстрировали чистоту оттертой кожи. Получилось так синхронно, словно долго готовились к этой шутке и наконец-то представился шанс выступить.

— Научил на свою голову! — хмуро проворчал Иваныч, подмигнул мне, — Ладно! Пойдем, Александр, хоть рожу умоешь, а то как погорелец выглядишь.

— Так я…

— Все расскажешь за чаем, — поднятая ладонь остановила вырывающиеся слова.

Холодная вода плеснула из-под соска умывальника ледяной струей. Миллионы иголочек впились в лицо, онемевшие губы защипало, грязь смывалась темными ручейками. Неужели такой чумазый? Хотя чего удивляться — после тушения пожара и многокилометровой пробежки. На белоснежном вафельном полотенце остались серые разводы. Виновато взглянул на Иваныча, тот понимающе покачал головой.

— Оставь, Маринка отстирает, — пробурчал он и занял место у умывальника. Вытеснил меня массивным торсом из закутка у печки.

Я глянул в зеркальце для бритья, вроде ничего, слегка заросшее щетиной розоватое лицо — все как обычно. Лишь за ухом осталась дорожка запекшейся крови. Привет с полянки.

— Чай почти остыл! Вы там полностью мылись? — сквозь уминаемый пирог пробурчал Вячеслав.

— Ох, и разбаловал я вас, опять утренних кроссов с полной выкладкой захотелось? — процедил Иваныч, но по улыбающимся глазам понятно, что подобная пикировка присутствовала при каждом столовании.

— Всё-всё-всё! Когда я ем — я глух и нем! — сразу поднял руки Вячеслав.

— А когда я кушаю — я говорю и слушаю! — тут же откликнулся Федор.

— Ладно, тихо, шутники! — прикрикнул Иваныч, и кивнул мне, — Как перевертни прорвались через защитные круги?

Я отхлебнул ядреный чай, по языку разлилась приятная терпкость. Начал свой рассказ с вечерней пробежки и закончил «Медвежьим», допивая второй стакан.

— Ой, дурра-а-ак, — протянул Федор, — Обычной засады не смог распознать, а ещё хвастается, что прыгает как блоха.

— Кто бы говорил, сам-то мало накосячил? — резко оборвал подкалывающего Иваныч.

— Не виноватый я, она сама пришла, — буркнул Федор, виноватый взгляд шарил по опустевшему столу.

— Вы про соседку? Знаете, что она тоже оборотень? — перед глазами всплыл растущий клык.

— Вот же удивил, — Вячеслав сгреб в одну кучу фантики, — Вон у нас сидит Казанова берендеевского разлива. Сидит, глазенками блудливыми по столу шарит. Куда конфету потащил, а ну брось! Я не считаю, что уже пятую ешь, но одно место к табурету прилипнет!

— И ты, Брут? — страдальческим голосом воскликнул Федор, — Сколько же можно? Сама попросила укусить, откуда я знал, что всего лишь за мочку уха.

— Куснул по пьяни, теперь вот воспитываем нового члена семьи. Девчонка держится хорошо, и нам по дому помогает. Хорошо ещё что сирота, а то пришлось бы переезжать, — Иваныч поставил пустой стакан на стол, попробовал перевести тему. — А ты действительно дурак, что порвал защиту. ещё и Марию подставил под удар.

— Ты знаешь, что я должен сделать с тобой за это? — я пристально посмотрел на Федора.

Мужчины за столом напряглись. Федор выдержал взгляд, хотя несколько раз порывался отвести. По кодексу охотника взамен новоявленного оборотня уничтожается другой член клана. Молчаливая обстановка накалялась, наконец Федор сморгнул.

— Знаю, но я женюсь на ней! Не боюсь смерти — боюсь одиночества. Рано или поздно мы покинем Иваныча, и куда я потом? А тут рядом с Иванычем, и девчонка она хорошая. Вот и решай, — пробормотал Федор.

— Мария знает о его подруге. Но она должна нам услугу. Надеюсь, она рассказала, чем хороши отношения оборотней с ведарями? — Иваныч прожег меня тяжелым взглядом, потом обернулся на берулек. — Ребята, уберите тут всё!

Парни шустро убрали со стола, Михаил Иванович сел напротив меня. Глаза под кустистыми бровями буравили насквозь, я поежился, но не отвел взгляд. Ребята опустились по другим сторонам стола. ещё бы карты, то можно в покер партеечку сыграть.

Я собрался на случай непредвиденного удара.

— Мы должны выдвигаться. Пункты вам известны, — Иваныч быстро глянул по сторонам, ребята согласно кивнули, — Ты едешь с нами, ничего не спрашиваешь, больше слушаешь и смотришь. Все понял?

— А куда, зачем и почему? — без особой надежды на ответ.

— Значит — не понял, повторю ещё раз: не спрашиваешь, слушаешь и смотришь! Они близко! Собираемся! — резко скомандовал Иваныч.

— Я не забуду о твоих словах, Федор! — произнес я, чтобы не потерять лицо.

Федор коротко кивнул. Обычно насмешливый рот не дернулся ни на миллиметр — сама серьезность.

— И я не забуду о своих словах. Даже отчасти рад, что укусил её, все же один не останусь, — пару раз дернулись желваки на худощавом лице. — Помогите сдвинуть стол.

По полу прогрохотали ножки, большим листом откинулась вязаная дорожка, обнажился знакомый зев подполья. В непроглядную темноту солдатиком порхнул самый худенький из собравшихся, то есть Федор. Стеклянный звон, легкое чертыхание и на пол вылетели три набитых под завязку рюкзака. Цвета хаки, с черными завязками, рюкзаки походили на трех отожравшихся жаб. Следом за ними легко выскочил Федор, отряхивая ладони от пыли.

— А ты чего стоишь? Выводи тарахтелку! — Иваныч резко бросил Вячеславу приказание, словно брошенный камень громыхнул по железной крыше.

Вячеслав опрометью кинулся вон из комнаты, в сенях послышались резкие удары, писк и дребезжание проволочных сеток. Иваныч сдвинул занавеску. Показались подрагивающие клетушки и застывший возле них Вячеслав. Он неуверенно оглянулся на нас, кивнул на кроликов. Обезумевшие создания метались по шуршащей соломе, кидались на проволочное ограждение. Пушистые игрушки превратились в агрессивных зверей, кровь капельками выступала на испуганных мордочках, в бусинках глаз метался огонь кромешного ужаса.

— Чего это они? — Вячеслав почесал коротко стриженую голову.

— Не стой на месте, а то повторим их участь! Выводи живо! Федор, документы, деньги! Александр, помоги Вячеславу! — скомандовал Иваныч, даже кролики притихли на миг от зычного голоса.

Я поспешил вслед за Вячеславом на улицу, кролики продолжили паниковать, один серый пушистик вырвался и прошмыгнул под ногами. Промчался стрелой до калитки и, помогая изо всех сил лапами, просочился под тяжелыми досками. Вячеслав покосился ему в след и потянул вертушку на двери в сарай.

— И часто у них такое? — я прошел следом в деревянную тень.

— Первый раз подобную истерику вижу, даже при «вертушках» такого психа не случалось. Что-то странное идет за тобой, — Вячеслав прошел сарай насквозь и сдвинул брус с массивных ворот.

Знакомый сарай. Полгода назад здесь урчала разбитая вдребезги «восьмерка». Мощный столб, втрое мощнее против сломанного, подпирал обновленный настил крыши. Вячеслав хмыкнул, глядя на мое лицо.

— Чего косишься? Такое бревно и танк выдержит, помоги прицепить люльку! — Вячеслав кивнул на второе отделение сарая.

В центре возвышался достопамятный «медведь», не утративший своей мощи и боевого задора. Пылинки, золотясь в бьющих из щелей шпагах солнца, легонько облетали в вечном броуновском движении.

Из-под дерюги вылезла остроносая коляска на двух человек, похожая на каноэ с двумя колесами. Два места, где взрослые люди усядутся только в позе эмбриона, когда колени затыкают уши. Первый раз такую вижу, раньше катался в одноместной люльке, и то на мешках с картошкой.

Помог Вячеславу выкатить и прикрепить чудо инженерной мысли, собранное из двух «уральских» люлек. Сразу видно, что «каноэ» редко пользовались — коврики внутри не стерты, поручни как новенькие.

— Снимай веревку, сейчас кататься поедем! — Вячеслав резким рывком завел мотоцикл.

Пока я развязывал узел, мягким мехом прошелестело по ноге, ещё один вырвавшийся кроль забился под калитку. Оставив клочки шерсти на ребристых досках, кролик со всех ног припустил по улице, только уши сверкнули вдалеке. Я проводил взглядом животное и наткнулся на смотрящие в упор глаза. Девушка вцепилась в толстую балку забора, упругая грудь взволнованно вздымалась под тонким сарафаном.

— Зачем ты пришел? Уезжай сейчас же! — звонко крикнула девушка.

Забор дрожал под напором, доски трещали, казалось, ещё немного и тонкая стенка рухнет плашмя. Сдерживающая веревка трепетала на ветру, я замер с жесткими концами в руках. Столько жаркой ненависти под нахмуренными бровями ещё нигде не встречал. Если бы в нежных руках дрожал автомат, то я давно был бы прошит насквозь. А пока глаза заменяли пули — лишь толстая кожа спасала от дыр.

— Сейчас уеду, не надо так нервничать. Успокойтесь, пожалуйста! — я постарался улыбнуться в ответ как можно более успокаивающе.

— Марина, не кричи, а то соседи прибегут на выручку, — из дома вышел понурый Федор и повернулся ко мне. — Держи рюкзаки, укладывай на второе сиденье.

— А как мы все уместимся? — я подхватил тяжеленных «лягушек».

— Я не еду, задержу перевертней насколько смогу! — желваки резко дернулись под тонкой кожей.

Девушка за забором ахнула, закрыв рот ладошкой. Большущие глаза налились блестящей влагой, заискрилось солнце на ресничках.

— Зайди в дом, и не высовывайся! Не высовывайся, чтобы не произошло! — рявкнул Федор, он старался не смотреть на суженую.

— Да как же, Федя? Не ходи, пожалуйста, — в девичьем голосе прорезались слезы, последнее слово утонуло во всхлипе.

— Я сказал — зайди в дом! Я вернусь, Марина, постараюсь задержать как можно дольше, и обязательно вернусь. Должен я за тебя, пришла пора долг отдать, — Федор прошел по вскопанной грядке, не обращая внимания на молодую поросль.

Большие пальцы утерли слезы на глазах подруги, мы с Вячеславом тактично молчали. Рюкзаки юркнули в менее глубокое сиденье, сверху лег тент, застегивали быстро, не глядя друг на друга. До ушей доносились женские всхлипы и успокаивающий рокот Федора.

— Не пущу! Родимый, милый! Не уходи! Оставь его в покое, тварь!!! — слова относились ко мне.

На мое счастье подоспел Иваныч.

— Марина, возьми себя в руки! Ничего с твоим оболтусом не случится! Перевертни вон за ним охотятся, — кудрявая голова мотнулась в мою сторону, и берендей добавил более раздраженно. — Федор, успокой же ты, наконец, свою женщину!

Федор через забор поцеловал Марину, та попыталась обнять парня, но оба коснулись заговоренной веревки и отпрянули, как отдергивается обжегшийся палец от раскаленной сковороды. Под ногами захрустели невысокие смородиновые кусты.

Слезы хлынули двумя ручьями по припухшим щекам, всхлипы чередовались негромкими завываниями. Сколько себя помню — никогда не мог терпеть женские слезы, в таких ситуациях не знаешь, как успокоить, но хочешь, чтобы перестала плакать и рвать душу на части.

Марина отходила, не сводя глаз с Федора, руки мяли подол сарафана. На крыльце остановилась, припухшее лицо скривилось болезненной гримасой, и она опрометью кинулась в дверной проем. Громко хлопнула коричневая дверь, за ней зазвенел плач в полный голос.

Федор посмотрел на меня неприязненно, но смолчал. Взревел мотор мотоцикла, Иваныч успокаивающе хлопнул Федора по плечу. Тот понуро вышел на зеленеющую улицу.

— Привет, соседи! Направляетесь куда, с утра пораньше? — мимо прошествовала упитанная женщина с небольшой собакой на поводке.

— Здорово, Григорьевна! За сморчками думаем смотаться, а то надоели соления. К тебе за сметаной придем. Нацедишь? — усмехнулся Иваныч, — А что это с Графом?

Собака, помесь дворняжки с немецкой овчаркой, то жалась к ногам хозяйки, жалобно скуля, то дергала поводок, увлекая дальше.

— Да вот сама не пойму. Прогулялись до автобуса, проводили папку на работу — все было нормально. А недавно как взбесился, так и дергает поводок, чуть руку не оторвал, окаянный! — женщина замахнулась концом поводка, но пес даже ухом не повел на угрозу, косясь на нас перепуганными глазищами, — Иваныч, а у вас кто-то ботает в дверь.

Мы невольно повернулись к дому, дверь ощутимо вздрагивала. Иваныч нахмурился, глазами указал нам на мотоцикл. Вячеслав накинул шлем, я полез в узкий лаз люльки, Федор запрыгнул на дерюжку, под которой томились рюкзаки.

— Кто-то забыл закрыть кроликов, вот они и ломятся, Григорьевна! Ладно, поехали мы, а уже по приезду самый забывчивый вылижет сени. Пока пусть порезвятся, все равно не выбегут! — Иваныч залез на заднее сиденье мотоцикла, стилизованный медведь ощутимо просел под весом.

— Доброй охоты, ребята! — собака ещё раз дернула поводок и увлекла женщину за собой.

Спустя несколько мгновений я понял, что соседка говорила про грибы, а не про нашу охоту. Резким поворотом руля Вячеслав вывел мощного зверя на дорогу, я заметил, как в дому у Марины колыхнулась занавеска. Федор встретился со мной взглядом и тяжело вздохнул.

— Не переживай, Федор! Все будет нормально! — Иваныч подмигнул ему, — Только вспомни все, чему я тебя обучал. И дай нам хотя бы полчаса. Дальше мы справимся сами.

К этому времени мотоцикл вырулил на полотно дороги и остановился. Вячеслав легко спрыгнул с сиденья и подскочил к слезающему Федору.

— Держись! — и крепкие руки заключили побратима в кольцо сродни объятиям удава.

— Вы сами не оплошайте! А мне что? Маринка дырки заштопает, а к синякам я от Иваныча привык, — Федор натянуто улыбнулся и обнял Иваныча.

— Давай и с тобой, что ли, обнимашки устроим! Сиди-сиди, а то потом не залезешь обратно! — Федор наклонился над люлькой, и мы похлопали друг друга по спинам, — И откуда же ты свалился на нашу голову, пузан такой?

— Так получилось. Федор, позовешь на свадьбу? — я ободряюще подмигнул ему.

— Посмотрим на твое поведение! Езжайте же! — Федор начал снимать с себя одежду.

— Федор, после езжай к Марии и ни на шаг от ее кровати, нужно будет — утку поменяешь и в магазин за йогуртом слетаешь! — дал последнее наставление Иваныч.

Федор дурашливо козырнул, зацепившись ногой за штанину.

Вячеслав крутанул ручку газа, «Урал» утробно взревел и чуть не встал «на попа». Я оглянулся на удалявшегося Федора, он почти полностью разделся, когда свежий лесной воздух прорезал протяжный волчий вой.

Федор скрылся за поворотом, мы разогнались до оглушающего свиста в ушах. Тоненько взвизгивал ветер, проникающий в узкие щелочки шлема. За спиной разразился рев ужасающей силы, словно сильно раззявив рот, захрапел огромный великан. Ему вторил волчий вой, даже свист не мог перебить звуки битвы.

Вячеслав напрягся за рулем, на широкое плечо успокаивающе легла ладонь Иваныча, как на бугорок земли ложится лопата уставшего землекопа. Озверело крутнул ручку газа, и помчались дальше, удаляясь от скуления и рева. Вячеслав мчал, не выбирая дороги, под широкие колеса попадали ямы, коляска пару раз скользила по обочине, по стеклу шлема хлестнул широкий зонтик борщевика, оставив пыльный росчерк.

Я отбил колени, упиравшиеся в стенку коляски, сзади гулко ухали рюкзаки, подпрыгивая на кочках. Иванычу пришлось прикрикнуть на водителя, чтобы вел мотоцикл аккуратнее. Из-под глухого шлема Вячеслава по шее скатилась капля, не мог точно определить — пот это или слеза. Мы летели, обгоняя редкие автомобили, уворачивались от встречных сигналящих машин. Руки закостенели на горячем пластике поручня, приходилось цепляться, что есть мочи, чтобы не выбросило на поворотах.

Сзади вынырнула машина милиции с моргающими мигалками, «матюгальник» громко потребовал прижаться вправо. Вячеслав наоборот поддал газа, когда громкий окрик Иваныча заставил остановиться. Недовольно урча, могучий зверь сбросил скорость и съехал на обочину, колеса оставили глубокий след в песке обочины.

— Слезаем и готовимся к бою, это не обычные менты! — бросил Иваныч, и подал пример.

Для человека такой массы он очень легко соскочил с сиденья.

— Быстрее, Иваныч! Федя же не всесильный! — Вячеслав оставил мотор работающим.

Я тоже вылез из коляски, незаметно вытащил иглу из внутреннего кармана. Белая машина с голубой полосой остановилась перед мотоциклом, неторопливо вышли трое милиционеров. Три могучих защитника правопорядка, форма почти лопается на мощной груди, в теле ни капли жира — мало похожи на работников, постоянно сидящих в кабинетах. Подходили развязно, чувствуя свою власть на безлюдной дороге.

— Ваши документы! — громко потребовал вышедший из-за руля лейтенант.

— Перестань Ваньку валять! Что вам нужно? — за всех ответил Иваныч.

Милиционеры переглянулись, оставшийся позади тихонько расстегнул кобуру. Стрелка заслонили от берендеев широкие спины двух подходящих, но мне хорошо видно, как рука потянула черную рукоять.

— Отдайте ведаря и езжайте поздорову! Против вас ничего не имеем. Пока, — усмехнулся лейтенант.

Иваныч начал открывать рот для ответа, когда на мои глаза резко опустилась красная пелена. Я опять увидел со стороны — как в замедленной съемке выдергивается пистолет, и как приседают впереди стоящие. Это произошло так отрепетировано, так слаженно, словно отрабатывалось годами.

Одним взглядом окатил всю картину, и тут же пропала багровая пелена. Рука на автомате дернула из кармана иглу, тускло блеснула алая молния и вонзилась в поднимающийся кулак.

Громом среди ясного неба грянул выстрел, вороны испуганно взвились с близлежащих берез. Пуля просвистела над ухом присевшего Иваныча, срезала вьющийся завиток. Вслед за падающей прядью согнулись и берендеи.

Свернулись милиционеры. Треск рвущейся ткани, злобный рык и скуление заднего милиционера, ухватившегося за раненную руку — все слилось в единый звук. И этот звук заглушил выстрел. Выпавший пистолет грохнулся на асфальт и послал маленькую смерть в неизвестность. Не успел пистолет упасть в пыль, как следом за ним поспешила выдернутая игла. Последний перевертень сорвал с волосатой груди голубые лохмотья рубашки.

Друг напротив друга стояли оборотни разной породы, по-другому и не назовешь. Первый раз я увидел перекинувшихся живых берендеев — Михаил Иванович и Вячеслав походили на ожившие курганы. Огромные тела в коричневой шерсти, медвежьи рыла скалятся кинжальными зубами. Злые глаза не отрываются от противников. Где-то глубоко внутри колыхнулась радость, что сейчас они за меня.

Перевертни на три головы ниже берендеев, мускулистые лапы хватают воздух. Одно биение сердца, и местность залилась ревом и ударами.

Я рванулся к дальнему противнику, проскользнул под размахом лапы и врезал снизу вверх крепким хуком. Оглушительно клацнула челюсть, по окостеневшим холкам кольнуло тупой болью. Мохнатая морда запрокинулась, и мощное тело оборотня опрокинулось навзничь. В стремлении удержаться и ухватиться за что-либо, черные когти царапнули лоб, сорвали лоскуты кожи.

Раскаленные полосы приложились ко лбу острой болью. Горячие струйки потянулись вниз, застревали на бровях и цедились каплями по переносице. Перекувырнувшись в воздухе, оборотень приземлился на четыре лапы, прижался к земле, словно затаившийся пес.

Лишь я смахнул лезущую в глаза кровь, как перевертень ринулся, выставив когтистые лапы. По борту милицейской машины дробью выстрелили комья земли из-под задних лап. С линии атаки отходить поздно. Я упал на спину в придорожную пыль, с трудом поймал метнувшиеся к горлу лапы. Не прошло и одного стука сердца, как ноги уперлись в поджарое брюхо твари, и выпрямились со скоростью расправляющейся пружины. Ступни добавили энергии полета, будто опять выпрыгивал из узкой ямы. Мощное тело пронеслось надо мной, огромные клыки лязгнули у самого уха, капелька слюны упала на щеку. Перекатившись через плечо вслед за улетевшим оборотнем, подхватил с земли отброшенную иглу. Я готов к очередному броску.

Два раза перекувырнувшись в воздухе, перевертень снова приземлился на лапы, как выкинутая на улицу кошка. Тут же лапы скребанули по земле, и мохнатая туша рванулась вперед, оскалив длинные клыки. Краем глаза я зацепил картину — берендей швыряет перевертня в кусты и тут же кидается следом.

Лохматая лапа закрывает солнце, и хватает пустой воздух, тут же кидается вправо, но я опять уворачиваюсь и танцевальным па оказываюсь за спиной разворачивающегося перевертня. Животная реакция замедляется массой тела, но эта же масса играет на руку, если попасть в удавьи объятия.

Укол в основание черепа и тут же отскок — задняя лапа рванула по пустому месту. Перевертень взвыл и развернулся, с каждым мгновением замедляя движения. Перевертень удивленно уставился на свои лапы, недавно смертоносные, а теперь неловкие и вялые. Рядом выли два борющихся оборотня, за высокой изгородью кустов раздавались звуки неутихающей битвы. «Мой» перевертень рухнул на колени — есть пара секунд на обезвреживание, пока не восстановился.

Быстрый прыжок, скользнул под вялую руку. Ох и разит же из разверзнутой пасти. Отдернул руку от клацающих клыков, и с быстротой швейной машинки — в сердце, в налитые яростью глаза. И, со всего маху, в лоб!

— Кха! — выдохнул оборотень и накренился влево.

На глазах втягивалась жесткая шерсть, руки уменьшались в размерах, сокращалась звериная морда, переходя в человеческое лицо. Полулапами — полуруками перевертень пытался схватить воздух, но жизнь уходила с каждым фонтанчиком крови из впалой груди.

Я проводил взглядом упавшее окровавленное тело мужчины, рука в судорогах уцепилась за боковое зеркало машины, осколки посыпались в пыль обочины, усыпанную рубинами брызгающей крови. Его ноги ещё сучили, вздымая кучи пыли, когда ладонь обхватила холодную рукоять пистолета. Холодная, мокрая от крови, едва не выскользнула из пальцев, но указательный палец нащупал курок.

Повернулся к сражающейся паре на дороге, берендей отмахивался от кружащегося перевертня. Коричневая шерсть свалялась на плече пионерским галстуком, перевертень поджимал переднюю лапу. Красные лужицы расплескались по асфальту, прерывистым линиям разметки, придорожным травам. Рычание перекрывало друг друга, если перевертень наскакивал и тут же отпрыгивал в сторону, то берендей пытался поймать, подтащить к себе, сжать в огромных объятиях.

Перевертень с визгом отлетел после шлепка назад, и тут же кинулся вновь на берендея. Этих секунд хватило для трех выстрелов, отбросивших перевертня в сторону. Глыбища мышц навалилась на поверженного оборотня, и после двух резких рывков из-за коричневатой спины выкатился круглый предмет. Рассыпались алые кляксы по дороге, оторванная голова перевертня застыла с разинутой пастью, медленно переходящей в человеческий рот.

Берендей обернулся ко мне, огромная махина, состоящая из мышц, клыков и когтей, нависла коричневой скалой. Тяжелое дыхание вздымало пластины груди, местами краснела не успевшая запечься кровь, в глазах огонь и ярость боя. Я невольно отступил от смертоносной глыбы, берендей ощерился окровавленными клыками.

Или улыбка, или угроза?

Из треска кустов вылетело обмякшее тело перевертня, берендей легко поймал на лету и с силой приложил об асфальт. Трещина пробежала до другого края дороги. Бессильно разметались мохнатые конечности, больше похожие на кряжистые корни дуба. Следом выпрыгнул ещё один берендей и, футбольным пинком когтистой лапы, отправил наполовину оторванную голову перевертня в высокий ивняк.

Когда он победно воздел в небо лапы, я сразу понял, кто из них Вячеслав, а кто Михаил Иванович. Быстро столкнули в канавы мертвых перевертней, даже присыпали землей — словно собаки шваркнули лапами на подмоченный песок.