Великое посольство

17

— В Лангеруде я покину тебя, царский посланец… — тихо сказал михмандр.

Дьяк смолчал. Затем, поднявшись в седле и горестно покачивая головой, оглядел недужливых своих людей. Одни без сил отвалились на руки персидских мужиков, другие еще держались в седле и только время от времени, словно для отдыха, откидывались назад.

— От Лангеруда я поверну обратно, царский посланец… — повторил михмандр, тревожно следя за дьяком. — Там встретит тебя ближний человек шахиншаха, солнца вселенной…

— С богом, — отозвался наконец дьяк и, помедлив, добавил: — Жди теперь награды от шах-Аббасова величества за труды свои!

— Как можешь ты так говорить, царский посланец! — в страхе вскричал михмандр. — Я ли не предостерег тебя тогда, на той гиблой поляне!

— Так я ж всего только и говорю: жди награды.

Михмандр повернулся в седле и взглянул в глаза великому послу:

— Ты говоришь — награды, а думаешь — плахи!

— Вольно ж тебе гадать в моих думах, — повел плечами великий посол.

Михмандр схватил руку дьяка, державшую повод:

— Погляди на меня, царский посланец, ну, погляди же!

Дьяк обернулся к михмандру.

— Ты грозишь мне смертью, но ты сам скоро умрешь, царский посланец! Огненная немочь уже охватила твое тело! Ты не придешь в Казвин-город, не предстанешь пред светлые очи шахиншаха, солнца вселенной!

— Врешь, собака! — побледнев, сказал толмач Афанасий и неверным голосом перевел дьяку слова михмандра.

— И вовсе не врет… — сурово молвил дьяк.

Тут только, приглядевшись, увидел Афанасий, как опало за день полное лицо дьяка, как потускнели его глаза.

— Скажи ему: про то мне самому ведомо. И еще скажи: только я, великий посол, и мог уберечь его от шахова гнева. Все люди мои таят зло против него, пристава, и, если хоть один из них дойдет до Казвин-города, не миновать ему, приставу, плахи!

— Но ведь ты можешь указать своим людям, царский посланец, — молящим голосом сказал михмандр. — Тебе ли не знать, что я…

— Мне нынче о своей душе забота, а не о суете земной. О-ох!.. — И дьяк потянулся в тяжкой истоме.

С полверсты проехали в молчании, слышалось только трудное, надсадное дыхание дьяка.

— Ай неможется? — тихо спросил Афанасий.

Дьяк не ответил, припав к конской гриве.

— А если я открою тебе… всю правду, что и шахиншаху, солнцу вселенной, неведомо? — снова заговорил михмандр.

— Воля твоя, пристав. Да только не мешкай, не ровен час…

— А ты укажешь тогда… своим людям?

— Долг платежом красен. О-ох!

— Поклянись своим богом!

— Еще чего…

— Ладно же, я верю тебе! С начала мира еще никто не лгал, стоя у края могилы… Слушай же.

Михмандр и толмач одновременно склонились к дьяку.

— Мой господин, хан гилянский, и верно, договаривается с турецким султаном… — быстро залопотал михмандр, словно боясь передумать. — Он замыслил отложиться от шахиншаха, вместе с султаном идти на него войной. Султан обещал пригнать к нему коней, всадников, оружие, казну… Вот и вся правда, царский посланец! Только помни: не от меня слышал ты эту правду!..

Михмандр откинулся назад, пот стекал с его лба.

— О том не тревожься, пристав… А для чего зазывал меня в Решт-город твой хан?

— Он хотел купить тебя, царский посланец, помешать союзу и дружбе между шахиншахом и московским царем. Так велел ему султан, проведав, что ты идешь с великим посольством в Казвин-город.

Дьяк расправил плечи, презрительная улыбка появилась на его лице.

— Дурак он, твой хан!.. А тебе, пристав, стыдно было таить злое ханово дело! Шах-Аббасово величество — славный государь, большую силу дал он вашей персидской державе, укрепил ее и украсил. Или тебе родина не мать?

— Так я же открыл тебе…

— Открыл… под топором!

Толмач Афанасий, не сводивший с дьяка тревожных глаз, с тайной надеждой спросил его:

— Семен, ай Семен, никак притворялся ты хворым?

— Разве малость одну… — скорбно отозвался дьяк и, оборотясь назад, тихо позвал: — Ондрей!

Подьячий Ондрей Дубровский, скакавший за великим послом, дернул повод и ловко поставил коня между ним и толмачом.

— Я, Ондрей.

— Все слыхал?

— Все.

— Все, как есть?

— Все, как есть.

Дьяк помолчал, собираясь с силой:

— Не жить мне, Ондрей. Хотел я великое посольство справить, родной Руси послужить, да, видать, не судьба. Как придешь в Казвин-город, Ондрей, скажи шах-Аббасову величеству о кознях хана гилянского, да только пристава в обиду не давай, я в том клятву положил. Но посольского дела справлять не смей, не по чину оно тебе. Просись у шаха обратно в Москву, обскажи все правителю Годунову и привет мой последний дружку Щелкалову передай. Упомнишь?

— Упомню.

— Ну, быть по сему…

И дьяк привалился к конской гриве.