Великое посольство

19

Версты за две от Лангеруда навстречу посольству вышли лангерудские жители в праздничных одеждах. А когда поезд был в полуверсте от Лангеруда, из городских ворот выехал на украшенном коне старый даруга, сопровождаемый несколькими стами всадников. В десяти саженях от головы поезда даруга придержал коня, и вперед выехали на конях пятнадцать юных персиянок с открытыми лицами. Вслед за ними выехали дудочники, барабанщики, флейтисты, скрипачи, свистуны. Тут и великий посол приказал поезду остановиться, а сам, подхваченный под локти толмачом и подьячим, объехал поезд и стал в голове его.

Одни персиянки запели, другие, вскочив ногами на седло, принялись резво выплясывать на зыбкой конской хребтине, будто на твердой земле. А в лад персиянкам задудели дудочники, забили барабанщики, заиграли флейтисты и скрипачи, засвистали свистуны.

— Недоброе дело, Семен… — Толмач Афанасий помрачнел. — Люди, почитай, уж все занедужили…

— Да и покойников чуть не с десяток, — сокрушенно добавил подьячий, — грех-то какой!..

— Знай, молчи, — еле шевельнул губами великий посол. — Грех на мне будет… Авось отпустит господь ради государского дела…

А персиянки продолжали с усердием петь и плясать перед самым великим послом.

— Выдашь девкам… из клади… камки шелковой… по десять локтей на каждую… — приказал великий посол подьячему.

Затем он тронул коня навстречу даруге и приветствовал его.

Даруга подъехал к великому послу и ласково тронул его за плечо.

— Видать, сильно притомились в пути… — сокрушенно молвил он, внимательно оглядев поезд. — А то и разболелись?

— Ответствуй, — громко, в голос, вскинувшись в седле, приказал дьяк Афанасию. — Смертно притомились, денно и нощно спешили предстать пред его шах-Аббасова величеством!

— Вижу, — тихо отозвался даруга, остановив взгляд на бескровном, мертвой желтизны, лице великого посла. — Вот и отдохнете у меня, пока шахов ближний человек прибудет.

— Ответствуй, Афанасий, — молвил дьяк. — Бока, мол, болят, а лежать не велят. Ночку на Лангеруде скоротаем, дождемся подвод с рухлядью — и в путь! На добром же слове благодарствую.

Едва расположились посольские люди на подворье, как на смену гилянскому михмандру прибыл из Казеина, от шахова ближнего человека Мелкум-бека, новый пристав, Шахназар, невидный, хмурый, глаза щелками, ничем не приметный человек. Шахназар был в свое время в Москве, по купеческим делам, и понимал немного русскую речь.

Михмандр привел нового пристава.

— Прощай, царский посланец, — сказал он тихо и печально, — да поможет тебе бог.

— Прощай, — коротко отозвался дьяк.

Михмандр постоял молча, будто хотел еще что-то прибавить, затем слабо махнул рукой и вышел из покоя.