Великое посольство

39

Миновало еще два дня, ни одна живая душа не появлялась на подворье: ни водоносы, приходившие раньше каждое утро, ни дворцовые слуги, носившие всякую снедь. Похоже было, что посольские люди остались одни в целом Казвине.

На третий день Кузьма послал Серегу с Ивашкой и Петром Марковым, кречетником, в город побродить по майдану, послушать людские толки. Они принесли оттуда важную весть: накануне вечером шах выехал из Казвина в Испаган-город…

— А кто тебе этакую дулю на лоб посадил, Ивашка? — сердито спросил Кузьма. — Иль опять за свое взялся?

— Какое там! — засмеялся Ивашка. — Бродили мы по майдану, налетели на Серегу три молодца, да мы их так отделали, что не скоро забудут…

— Ну и нам, понятное дело, маленько досталось, — скромно добавил Серега.

— Это кому же досталось? — ворчливо перебил его Петр Марков, кречетник. — Их-то чуть живых унесли, а мы, вот они, целехоньки!

— То Олпаново и Мелкумово дело… — в раздумье произнес Кузьма. — А народ как же?

— Народ, как водится, расступился, — сказал Серега. — А потом, когда мы тех молодцов уложили наземь, стали нахваливать нас да обхаживать. Поверишь, Кузьма, чуть целоваться не лезли!..

Кодя поставил на стол кое-какую снедь из последних запасов, оставшихся на подворье, и все, кроме Вахрамеева, которому еду относили в покой, уселись за трапезу. Только отобедали — на подворье пожаловали Мелкум-бек с Алиханом.

Мелкум начал разговор тихим голосом, как бы с печалью.

— Шахово величество, — сказал он, — посылая меня к вам на подворье, изволил говорить так: «Ни одного часу не могу я более терпеть, не видя грамот брата моего. Сердце болит от скорби, что за мои грехи не дал мне бог видеть его великих послов. И утешусь я лишь тогда, когда увижу брата моего грамоты любительные. Вся моя радость в том — более мне нечему радоваться. Почему же люди посольские не дают мне грамот брата моего? Почему скрывают их от меня?»

Тут Мелкум помолчал, словно не решаясь мешать свою речь с шаховым словом. Затем уже от себя громко, грубо добавил:

— Несите сюда коробьи с царскими грамотами, и да будет вам благо. Коли нет — на себя пеняйте!

Кузьма не спешил с ответом. Он глядел на Мелкум-бека, гадая, что тот затеял, на что решился.

— Мало схожа твоя речь, Мелкум-бек, с шаховой речью, — сказал он с усмешкой. — Уж больно цветисто ты говоришь…

— Не тебе, простому воину, судить о шаховой речи, — нахмурился Мелкум. — Когда говорят орлы, пчел не слышно.

— И не думаю я, чтобы шахово величество велел морить голодом посольских людей брата своего, нашего государя.

— Шахово величество приказал мне взять у вас царские грамоты. А раз вы их добром не даете…

— И не дадим, Мелкум-бек. Говорю тебе, мы не послы, и нет среди нас ни одного, кто бы на такое дело решился. Будь шахово величество в Казвине…

— Откуда тебе известно, что шахиншаха нет в Казвине? — воскликнул Мелкум и тут же понял, что сказал лишнее.

— Откуда известно? Добрые люди сказали. Не столь уж много в Казвине людей, что стоят заодно с шаховыми недругами, хоть и хитры они, эти недруги шаховы, и чужой казной сильны, а числом невелики.

— Кто ж такие? — вкрадчиво спросил Мелкум. — Назови их, и шахово величество озолотит тебя!

— Шаху, верно, и самому известны их имена и дела. Да только их час еще не пробил…

И Кузьма так гневно посмотрел на Мелкума, что тому показалось, будто шеи его коснулась холодная сталь палача.

— Довольно, посольский человек, — сказал он глухим голосом, с суеверным страхом глядя на простого русского воина. — В последний раз спрашиваю: отдадите или нет царские грамоты?

— Нет, Мелкум-бек, не отдадим.

— Не отдадите? — гневно закричал Мелкум. — Так не будет вам тут ни пищи, ни воды!

— Что ж, мы наймем подводы под свою кладь и уедем к шахову величеству в Испаган.

— Я не пущу вас! — кричал Мелкум. — Я поставлю стражу у ваших дверей!

— Как не пустишь? — подивился Кузьма. — Шах приказал отправить нас в Испаган вслед за ним!

Это была догадка, но, видать, она оказалась верной: Мелкум словно поперхнулся, не в силах вымолвить слово.

— Ну да… ну да… — заговорил он наконец. — Шахово величество приказал: возьми у них грамоты, и пусть едут тогда ко мне в Испаган, а оттуда я отпущу их на Москву… Но покуда вы грамот не отдадите, — снова перешел на крик Мелкум-бек, — я вас отсюда не выпущу, голодом заморю!

— Вольно же тебе по-своему толковать шаховы слова…

Мелкум, не отвечая, повернулся к Алихану.

— Поставишь этих воинов, — он кивнул на своих телохранителей, — на страже у дверей подворья, затем пришлешь еще двух. Ответишь мне головой, если хоть один человек войдет сюда или выйдет отсюда…

Мелкум удалился. Поставив двух воинов у дверей, покинул подворье и Алихан. Оставшись одни, посольские люди стали думать, как им быть.

— А может, отдать ему, как наказывал подьячий, малые грамоты? — предложил поп Никифор. — Как скажешь, Кузьма?

— Чего спешить? — отозвался Кузьма. — Успеется.

— И я так думаю, что успеется, — сказал Петр Марков, кречетник.

— Что ж, — со смехом затянув пояс на брюхе, согласился поп, — можно и обождать… А что, если Мелкум силой решится большие грамоты взять?

— Силой? — повторил Кузьма. — Не-ет, силе не дадимся. Все помрем, а не дадимся…

Прошло два дня. Мелкум с Алиханом вновь появились на подворье.

— В последний раз спрашиваю вас от шахова имени, посольские люди, — сказал Мелкум. — Отдадите вы царские грамоты или нет?

— Ты шахова имени зря не поминай, Мелкум, — ответил Кузьма. — Не сносить тебе головы, если дознается шах о твоем беззаконии. Ты же нож кладешь между шахом и государем-царем…

— Врешь, стрелец! — вспылил Мелкум. — Это ты сеешь между ними вражду! Не о вражде писаны грамоты, а о любви и дружбе. Вот и отдай их тому, кому они посланы! Вы-ы! — крикнул он посольским людям. — Чего слушаетесь этого посла-самозванца? Отдайте мне грамоты, не то я заморю всех вас голодом! А коли отдадите, просите, чего пожелаете. Вот ты, служитель божий…

— Скажи ему, Серега, — поп весело поглядел на Мелкума, — скажи, что не хватит у него казны, чтобы купить нас!

Услышав в ответ дружный смех посольских людей, Мелкум что-то бормотнул Алихану и тотчас же удалился с подворья.

— Скверное дело, братцы, — заговорил Серега. — Алихану-то в сердцах он сказал: вот ослабеют совсем от голодухи, тогда и отберем у них грамоты без труда…

— Не пойдет он на это, — твердо уверил Кузьма. — Трусит, вижу, что трусит, гложет его страх перед шахом.

— Вот и мне сдается, что так, — согласился, как всегда, Петр Марков, кречетник.

— Зачем же он сказал: в последний, мол, раз спрашиваю? — усомнился поп.

— А чего ж было ему не сказать? — отозвался Кузьма. — Увидишь, завтра поутру прискачет…

По слову Кузьмы и вышло: наутро Мелкум с Алиханом снова пришли на подворье.

— Чего тебе? — встретил Мелкума суровым словом Кузьма. — Зарекся ходить — и опять пожаловал?

— Только вас жалея и явился, — сказал Мелкум. — В последний раз…

— Помолчи, Мелкум-бек, — перебил его Кузьма. — Вижу, запутался ты и сам уж не знаешь, как сойти тебе с этой гиблой дорожки. Думали мы тут меж собой и решили исполнить шахову волю: отдадим тебе две грамоты и роспись царским поминкам. А уж самые поминки останутся тут, на подворье, до приезда великих послов… Давай сюда, Никифор, грамоты да роспись!

— Вот и давно бы так, — будто пропел Мелкум от радости и обеими руками принял от Никифора принесенные им бумаги. — Алихан! — повернулся он к приставу. — Сними стражу у дверей, вели прислать на подворье лучшие яства и пития из дворца, чтобы посольские люди ни в чем не знали отказа! А назавтра готовьтесь, друзья, к отбытию в Испаган, в гости к шахиншаху, светочу мира… Алихан! Доставишь им наутро лучших коней из дворцовой конюшни…

А часа через два Мелкум-бек вернулся.

— Обманули, проклятые! — вопил он, забыв всякий стыд. — Какие же это грамоты? Так, пусторечье одно! Того ли от вас требовал шахиншах, проходимцы, последние люди! Не будет вам теперь ни еды, ни воды, покуда…

— Замолчи, ты! — крикнул в ответ Кузьма, став перед Мелкумом. — За хулу на царские грамоты будешь держать ответ перед шахом, а сейчас слушай, крепко слушай, что скажу я тебе. Мы выполнили первую шахову волю: отдали царские грамоты. Теперь выполним и вторую: завтра отбудем в Испаган-город. Если же твои воины станут нам на дороге, то знай: будем пробиваться силой, на смерть пойдем! Вот тебе последнее мое слово, а теперь поступай как знаешь.

И Кузьма отошел от Мелкума. И тут случилось неожиданное: Мелкум заговорил вдруг ласковым голосом. Его не так поняли: разве смеет он препятствовать шаховой воле и не пускать посольских людей в Испаган? Конечно, шах надеялся получить большие царские грамоты, но что делать, раз посольские люди не полномочны отдать их! А что до еды и питья, то все будет доставлено на подворье, так же как добрые кони для посольских людей…

Мелкум-бек ушел. Посольские люди держали совет: всем ли ехать в Испаган-город? И решили, что поедут Кузьма с Ивашкой да Серега-толмач, а остальные останутся на подворье охранять кладь и поминки царские. Большие же грамоты и наказ постановили зарыть пока на внутреннем дворике, чтобы никто не мог покуситься на них.

На утро другого дня, одевшись в доброе платье и распрощавшись со своими дружками, Кузьма, Ивашка и Серега уселись на добрых коней и отбыли в Испаган в сопровождении вожа и двух персидских воинов.