Великое посольство

37

Двое юных дворян в сопровождении Мелкума ввели под руки в палату пожилого, дородного турка в богатой одежде и помогли ему подняться по лестнице.

Остановись перед шахом, турок пал ниц, поцеловал туфлю шаха и тяжело поднялся. Шах рукой указал турку место вдали от себя, и турок хмуро уселся у самого края скатерти.

— Я скажу тебе сейчас, Кузьма, — заговорил шах, — о чем ты задумался. Ты спрашиваешь себя: почему посла султана во дворец шаха вводят под руки, а московские должны сами идти? Угадал?

— Нет, шахово величество, не угадал, — отвечал, чуть помедлив, Кузьма. — Смею ли я судить о делах твоих и обычаях! О другом была дума моя: не забыть помянуть и об этом обычае в статейном списке, который должны мы представить в Посольский приказ на Москве…

— Помяни, Кузьма, — холодно сказал шах, — обязательно помяни. А все же ответь мне: как ты полагаешь, откуда возник этот обычай?

— Потому, верно, — отвечал укоризненно Кузьма, — что турецкий султан великий друг тебе, шахово величество…

Шах гневно посмотрел на Кузьму, но тут же сдержал себя.

— То — стародавний обычай, — сказал он, — а ввел его отец моего деда, славный шах Исмаил…

Шах замолчал, как будто что-то вспоминая.

— Послушай, Реджеб-ага, — обратился он к турецкому послу. — Может, ты скажешь нам, откуда взялся этот давний обычай?

Турок хмуро молчал, тяжело дыша, лицо его побагровело.

— Предки твои, шахиншах, — начал он хрипло, — высоко чтили великую и грозную Оттоманскую империю и потому оказывали послам ее особый почет. Вот, думаю, откуда взялся этот славный обычай…

Шах насмешливо посмотрел на турка и покачал головой.

— А мне, Реджеб-ага, совсем иначе о том рассказывали. — Шах повернулся к Аллаверди-хану, сидевшему напротив него, по другую сторону скатерти. — Помнится, от тебя слышал я эту правдивую историю. Расскажи ее нам!

— Не будет ли это в ущерб закону гостеприимства, предписанному алкораном, о светоч мира? — улыбнулся Аллаверди-хан.

— Правда всегда угодна аллаху.

И Аллаверди-хан начал рассказ бесстрастным голосом летописца:

— Это было еще при славном шахе Исмаиле. Шах Исмаил был не только великим государем, но и под именем Хатаи слагал божественные стихи, еще более славные, чем Хафиз и Хайям[12].

Злые соседи боялись и ненавидели шаха Исмаила, но не в силах были одолеть его в открытом бою и потому решили убить его.

Однажды во дворец Исмаила явился посол турецкого султана, пал ниц перед шахом и поцеловал его ногу. А когда поднялся с колен, то выхватил из ножен кинжал и пытался поразить шаха в самое сердце. Но приближенные Исмаила удержали преступную руку, и злодей в тот же час был посажен на кол на майдане. Вот с той поры и вошло в обычай: турецких послов вводят к шаху, крепко держа за руки… — Под руки! — сердито выкрикнул со своего места турецкий посол.

— Под руки, мой Реджеб-ага, — ласково подтвердил шах Аббас, — но только с недавнего времени. Так повелел мой отец, добрый шах Ходабенде…

Серега слово в слово перевел посольским людям рассказ Аллаверди-хана, и посольским людям по душе пришелся этот рассказ. Один только Вахрамеев помрачнел еще более: как бы не разгневал шаха этот самозванец Куземка, того и гляди, угодишь на кол заодно с ним, со смердом…

— Вот и запиши, Кузьма, в свое донесение моему брату об этом любопытном обычае, — смеясь, сказал шах. — Да смотри не забудь!

— Не смею забыть твою волю, шахово величество, — улыбнулся в ответ и Кузьма. — Да и с нас строго взыщут, если забудем…

Шах помолчал. По веселому взгляду его видно было, что он задумал новую игру и поведет ее при поддержке Кузьмы, уверенный, что тот не подведет.

— Скажи мне, Кузьма, — заговорил он, — как ныне ваш государь с крымским, с Казы-Гиреем царем? В дружбе ли?

Крымский Казы-Гирей царь, — точно по наказу отвечал Кузьма, — не раз нападал на Русь. А после присылал послов, чтобы уверить государя в своей любви и дружбе. Но государь наш этих послов не принял.

— Откуда же такая сила у Казы-Гирея, что он не боится причинять зло великому брату моему, московскому царю?

Этот вопрос не был предусмотрен в наказе, и Кузьма, подумав, ответил:

— Невелика его сила, шахово величество, и не на свою силу надеется Казы-Гирей, испытывая терпение государево. — Тут Кузьма посмотрел на турецкого посла. — И на чужую, видать, не слишком надеется, раз просит о дружбе…

— А с турецким султаном как ваш государь? В дружбе ли?

По наказу Кузьме следовало ответить: государь наш готов к дружбе с султаном, если султан перестанет делать набеги на русские земли и на то же Казы-Гирея толкать; а в противном случае готов и к отпору. Но ответ этот не был рассчитан на присутствие турецкого посла, и потому Кузьма дал иной ответ, подходящий к этому случаю:

— С тобой, шахово величество, государь наш помимо всех государей, навек будет в братской любви и дружбе.

— Знаю, — сказал шах, — верный мне друг белый царь Федор Иванович! А скажи мне, Кузьма, много ли пушек у вас на Москве?

— Пушек больших у нас много, — ответил Кузьма. — И ядра чуть не с человека будут. Когда государь наш посылает в поход воевод своих, тогда под большими пушками собирается до трех тысяч человек и более…

— Мне не раз говорили о том же и слуги мои, возвратясь из Москвы. И я рад, Кузьма, что услышал от тебя то же… — Шах обратился к турецкому послу: — Слыхал, Реджеб-ага, как велики пушки у русского царя? Донеси же о том султану. Ему, верно, приятно будет узнать, что у друга его, шаха Аббаса, такой сильный, могучий друг! Разве нет?

— Сила и дружба познаются не на словах, а на деле, о великий шах!

— Верно, Реджеб-ага! Но кто же решится проверить мечом крепость дружбы между мною и братом моим и силу двуединого нашего войска?

— Не ходи по самому краю, о шахиншах! — зло отвечал турок. — Помни о прошлом!

— О прошлом пусть вспоминают старухи, Реджеб-ага. Я гляжу вперед, а не назад!

— А подсчитал ли ты, шахиншах, — продолжал турок, — во что обойдется тебе дружба с Москвой? Сколько городов, золота, шелка придется отдать тебе за нее?

— Я помню, Реджеб-ага, сколько земель, городов, людей и богатств захватили мои недруги. А что касается дружбы… — Шах тронул Кузьму за плечо. — Скажи мне, Кузьма, велика ли держава брата моего?

— Нелегко мне ответить тебе, шахово величество. — Кузьма задумался. — Нет на свете другой столь обширной державы. Отвечу тебе теми словами, что слышал сам от одного мудрого старца: над русской землей никогда не заходит солнце…

— А много ли людей живет на вашей земле?

— Не ведаю, шахово величество, и никто не скажет тебе о том. Когда созывает государь в поход свое войско, то от поступи воинов содрогается земля, шатаются храмы каменные и колокола сами начинают звонить…

— А много ли городов на вашей земле?

— Несчетное количество, шахово величество, и все, почитай, обнесены каменными стенами. По сторожевой своей службе взойдешь, бывало, на городскую стену, а вдали другой город виднеется, золотыми крестами на солнце горит… — Кузьма будто в недоумении пожал плечами. — К чему вопрошаешь ты меня, шахово величество? О том и твоим послам на Руси, и англинским, и францовским, и цесарским, и турецким известно…

— К слову пришлось, Кузьма, — улыбнулся шах. — Выходит, у брата моего несчетно земли, людей, городов, богатств. Значит, не ради корысти пошел он на дружбу со мной. Чего же ради, Кузьма?

— Не мне судить о том, шахово величество. Но я так понимаю: Руси добрые соседи нужны, да славная с ними торговля, да чтобы вместе стоять против общих недругов, если те войной пойдут…

— Верно, Кузьма! — Шах встал, глаза его, устремленные на турецкого посла, казалось, кипели от гнева. — И я верну, слышишь, Реджеб-ага, верну все, что отняли у страны моей злые недруги!

Шах опустился на сиденье и перевел дух.

— Говори, с чем прибыл ты ко мне от султана, Реджеб-ага? Что тебе надобно?

— Не стану я о том говорить, о славнейший из славных, в присутствии чужеземных послов.

— Говори! — закричал шах. — У меня нет тайн от послов московских!

Но турок молчал, крепко сжав губы, словно боясь, что их разомкнут силой.

— Так я сам скажу тебе, зачем ты прибыл сюда! Тебе велели узнать, для чего прибыли ко мне послы Москвы! Слушай же!.. Скажи, Кузьма, зачем прислал вас ко мне государь ваш?

— Для установления с тобой крепкой дружбы и вечного против общих врагов союза. Так говорит наказ, данный великим послам. И только смерть, — твердо добавил Кузьма, — помешала им подписать с тобой, шахово величество, договорную грамоту.

— Слыхал, Реджеб-ага, что говорит посланец русского царя? — уже спокойно сказал шах. — С тем я и отпускаю тебя сегодня…

Турецкий посол в сопровождении Мелкум-бека тотчас же покинул палату. А шах и Аллаверди-хан еще добрый час беседовали с посольскими людьми, дивясь их разумным и точным словам. Но об отъезде в Москву шах ничего не сказал. Когда же Кузьма спросил его об этом, шах прервал его на слове:

— Придет срок, я отпущу вас…