Великое посольство

31

Кузьма сразу заметил, что Ивашку относит в сторону от своих, но думал, что у того хватит силы пробраться обратно. Когда же, оглядевшись, убедился, что Ивашки все нет и нет, то встревожился не на шутку, зная легкий Ивашкин нрав. Да и не хорошо посольским людям ходить врозь: город большой, неведомый…

— Как увидите Ивашку, тотчас скажите! — наказал он своим. — Того гляди, загуляет, не оберешься беды.

Незаметно к посольским людям приблизился какой-то простолюдин. Он внимательно оглядел их, остановил взгляд на Вахрамееве, легонько, с почтительностью, тронул его за рукав и тихо сказал что-то на своем языке.

— Чего тебе? — сердито нахмурился Вахрамеев.

Тот, пугливо озираясь по сторонам, опять сказал по-своему. Казалось, он не то просит Вахрамеева о чем-то, не то остерегает его.

— А ну, перетолмачь! — Кузьма подтолкнул Серегу к персиянину. — Чего ему надо?

— Господин московский посол, — быстро перетолмачил Серега, — мой господин велел сказать тебе: будь осторожен. Есть сильные люди, умышляющие против тебя и твоих людей…

Вахрамеев важно оглядел персиянина.

— Передай ему, — строго сказал он Сереге, — что я родич князя-боярина, великого царского посла. Ишь, кого вздумал пугать!

Серега бросил на Кузьму короткий взгляд и промолчал. Да уж некому было и пересказывать слова Вахрамеева: персиянин, испуганный, верно, нежданным отпором, пытался скрыться в толпе. Но Кузьма живо схватил его за ворот.

— Пусть скажет, — кивнул он Сереге, — кто послал.

— Отпусти меня с миром, — ответил персиянин. — Я сказал послу со слов моего господина: будь осторожен. Разве станет враг, умышляющий злое, предостерегать того, кому готовит козни?

Кузьма пристально поглядел на персиянина, помедлил и отпустил его ворот. Тот слился с толпой и исчез.

— Пошли назад на подворье! — И Кузьма двинулся вперед, разрезая толпу, как остроносый струг воду. Остальные — за ним. Только Вахрамеев заартачился: видно, не вдоволь еще покрасовался в богатом своем наряде.

— Не пойду! — злобно крикнул он вдогон Кузьме. — Ишь, кого слушаться вздумали.

Кузьма остановился на его голос, обернулся.

— Смотри, Вахрамей, мы не поглядим, что ты родич боярский, враз окоротим… — И грозно примолвил: — Не шутки шутим, государское дело справляем.

А Петр Марков, кречетник, подойдя к Вахрамееву, крепко подтолкнул его в бок: ступай, мол!

И Вахрамеев, как побитый пес, недовольно ворча, последовал за всеми.

Когда посольские люди выбрались из майдана, к ним подошел все с тем же стариком переводчиком высокий черноглазый человек в европейском платье, при густых черных усах и такой же бороде. Видно, он давно следил за посольскими людьми и ждал только удобного случая, чтобы заговорить с ними. Он подошел к Вахрамееву, прельщенный, верно, его богатым нарядом.

— Господин посол, — заговорил было с его слов переводчик. — Господин португальский купец Эса Мендеш…

Но Вахрамеев как-то вдруг обиженно сморщился и указал пальцем на Кузьму.

— Вон ему, смерду, говори, — крикнул он визгливо. — Я тут не при деле!

Иноземец равнодушно отвернулся и отвесил поклон Кузьме.

— Господин посол, — снова заговорил переводчик. — Господин португальский купец Эса Мендеш почитает своим долгом предупредить господина московского посла: посетившие не столь давно посольское подворье голландский и английский купцы есть не кто иные, как грязные воры, гнусные прелюбодеи, смердящие псы, иудино отродье, каиново семя. О сем господин Эса Мендеш почтительнейше просит вас, господин посол, передать в Москве…

— Постой, постой! — Кузьма сердитым жестом руки прервал гладкую речь переводчика. — Не ему говорить, не мне слушать!..

Кузьма сделал знак своим и зашагал прочь. Только свернули они в тихую, узкую улочку, ведущую с майдана, как кречетник крикнул:

— Ой, никак Ивашка, да еще хмельной!

И верно: впереди в двух десятках шагов шел Ивашка. Его легко было узнать со спины по малиновому стрелецкому кафтану, опоясанному широким белым тесмяком. Шел он, сильно пошатываясь, и его за локоть поддерживал какой-то грузный персиянин.

— Ива-шка!.. — зычно крикнул Кузьма.

Но тот, видно с похмелья, не слышал. Зато его спутник оглянулся и тотчас толкнул Ивашку влево, в узкий проход между двумя глиняными домишками. Они уже подходили к проходу, когда Кузьма, одолев в несколько прыжков расстояние, отделявшее его от Ивашки, схватил его за плечи и повернул к себе.

— Ты что это, а?.. — Кузьма крепко тряхнул Ивашку. — Так-то держишься уговора?

— Но, но… не задирайся… — заплетающимся языком пробормотал Ивашка. — А то…

И он повел рукой, не то пытаясь оттолкнуть, не то ударить Кузьму.

Тогда Кузьма, чтобы привести Ивашку в себя, легонько ткнул его кулаком под челюсть, но не рассчитал удара: Ивашка побелел, тонкая струйка крови показалась в углу его рта. Не поддержи его подоспевший Петр Марков, кречетник, ему бы не устоять на ногах.

— Ну, погоди ж ты… — произнес Ивашка с угрозой, устремив на Кузьму злобный, но уже не хмельной взгляд. — Ужо посчитаюсь с тобой!..

Но Кузьма уже занялся персиянином.

— Узнай, Серега, кто такой будет, какое дело было у него до Ивашки?

— Кто буду? — повторил по-русски, широко улыбаясь, персиянин. — Купец я, в Москве бывал, русских люблю, веселить Ивашку хотел… Нельзя?

— Почему нельзя? Можно. А скажи-ка, приятель, куда ты тащил Ивашку?

— Еще веселиться тащил, — все так же ухмыляясь, но с явной издевкой, отвечал персиянин. — Нельзя?

— Почему нельзя? — ухмыльнулся, в свою очередь, и Кузьма. — Можно.

Тут Серега задал персиянину какой-то вопрос, и с лица того сразу сбежала усмешка, появилась настороженность и злость. Он отмолчался. Тогда Серега задал ему еще вопрос, и персиянин опять ничего не ответил, только повел недоуменно плечами.

Хотя Кузьма и не понял, о чем Серега спрашивал персиянина, но решил, что от дальнейшей проволоки никакого толку не будет.

— Будь здоров, приятель, — сказал он персиянину. — Без тебя веселиться будем.

Шли молча, только Ивашка, поддерживаемый кречетником, что-то бормотал про себя. Серега заговорил не прежде, чем отошли на добрую сотню шагов:

— И вовсе он не персиянин, он из Туретчины. Я по-турецки к нему обратился, так он притворился, будто турецкую речь не понимает. А мне и без того видно, кто он такой, недаром я в Туретчине жил…

— А что в том дурного, что он из Туретчины? — пытая Серегу, спросил Кузьма.

— Ничего в том дурного нет, а только чего же было ему таиться… Не зря он Ивашку вином-то поил!

— Не зря? Так для чего же?

— Кто его знает… Турецкий-то султан много раз разорял персидское царство и многие шаховы города захватил. А теперь турки чуют, что шах в силу входит, что недолго он у султана в покорности будет. Вот и мутит и мутит.

— А Ивашка при чем тут? — улыбнулся Кузьма. — Ивашку-то твой турок вином для чего поил?

— Да что ты пристал ко мне? — разозлился Серега. — Откуда мне знать? Я, что ли, посол московский? Почему да зачем… — Он помолчал, а потом сказал: — Да потому, что хотел он дознаться у Ивашки-дурака, чего ради ваше посольство из Москвы в Казвин прибыло!

— Может, и так.

— Верно я тебе говорю! Туркам невыгодно, что у шаха дружба с Москвой. Я об этом еще в Кашане слыхал, у купца моего разговор был с гостями. Да не только у купца — и на майдане у нас о том говорили…

— Значит, то глас народный, — заключил Кузьма, остановись у подворья.

Затем он повернулся к кречетнику:

— А Ивашку, Петр, запри в чулан, на хлеб и на воду. Не пойдет добром — побей, да покрепче.

— Будь надежен, побью, — отозвался кречетник. — Для порядку, чтоб и другим неповадно было.