Великое посольство

38

Вернувшись на подворье, посольские люди узнали от Коди, что в их отсутствие приходили какие-то персияне. Они требовали через толмача от имени шаха, чтобы он, Кодя, отдал им коробью с грамотами, которую послы будто бы забыли с собой взять.

Кодя в подворье их не пустил и коробьи не отдал. Тогда они стали грозить ему гневом шаха и всякими страшными казнями. Кодя забрался на стену подворья и прицелился в них из длинной стрелецкой пищали. Персияне попятились и тут же стали сулить ему за коробью столько золота, сколько он пожелает, и даже бросили несколько монет через стену. Кодя кинул монеты обратно, угодив двум персиянам в голову, слез со стены и занялся своим делом.

— А пригляделся ты, что за люди? — спросил Кузьма.

— В персидском платье… — отвечал Кодя.

— А сколько их было?

— Шестеро или семеро…

— Не приметил: были ли воины среди них?

— Будто все они были воины, кроме толмача.

Прошло два дня, от шаха не было никаких вестей. Заходил Хаджи-булат, говорил, что шах собирается в свой стольный Испаган-город и не сегодня-завтра отбудет туда с большой свитой.

— Есть слушок, — добавил Хаджи-булат, — будто шах берет вас с собой в Испаган…

Узнав о том, что произошло на подворье, пока посольские люди были у шаха, Хаджи-булат помрачнел.

— Вот оно что… — пробормотал он в смятении. — Значит, они перешли к делу… торопятся…

— Кто это — они? — спросил Кузьма.

— Ну, все эти… дурные люди…

— Кто же? — настаивал Кузьма. — Ведь среди этих разбойников были и воины. Кто же мог отправить воинов на подворье? Не англинские же купцы!

Хаджи-булат молчал, опустив голову.

— Эх, старик, старик, — добрым голосом сказал Кузьма. — Связал ты с нами свою судьбу, уж будь верен ей до конца. Говори же: Алихан? Мелкум? Или — как его… Никифор, подскажи!

— Ширли.

— Ага, Ширли.

— Не-ет… — не поднимая головы, тихо отвечал Хаджи-булат. — По их слову, верно, но сами они не стали бы…

— Так кто же?

— Кто, кто! — вдруг со злостью визгливо крикнул старик. — Брат Мелкум-бека, Олпан-бек! Вот кто!

— Олпан-бек? Шахов воевода? Тот, кто в почете и милости у шаха?

— Тот самый. Будь теперь настороже, посол…

На другой день на подворье явился Мелкум-бек в сопровождении Алихана и двух воинов-телохранителей. Он велел собрать всех посольских людей и потребовал у них от имени шаха, чтобы выдали ему на руки царские грамоты и поминки.

— А скажи-ка, Мелкум-бек, — спросил Кузьма, — что за люди являлись сюда на подворье, грозили и требовали от имени шаха царские грамоты?

Мелкум удивленно переглянулся с Алиханом.

— Мне неведомо, о каких людях говоришь ты, посольский человек. Но если такие люди действительно приходили и ссылались на священное имя шахова величества, то они достойны жесточайшей казни.

— Что же, — сказал Кузьма, — может, казнь и постигнет их.

— Дай-то бог, — невозмутимо отозвался Мелкум.

И тут Вахрамеев, обратившись к Мелкуму, неожиданно, с хитрым видом, сказал:

— Ох, Мелкум, чего-то ты крутишь! А нам вот известно, что это твой братец Олпан-бек мутит…

Серега, конечно, не перевел слов Вахрамеева, но Мелкуму и не было в том нужды: одно имя Олпан-бека, произнесенное в такую минуту, сказало ему все. Он чуть побледнел, но тут же овладел собой и спокойно повторил требование о выдаче царских грамот и поминок.

Кузьма не сразу смог ответить Мелкуму: страшный гнев перехватил ему дыхание, словно он разом опрокинул чашу крепчайшего зелья. Не раз убеждал его поп Никифор, что надо запереть дурака Вахрамея в покое и не пускать на люди! Так нет, не послушал он совета, помня завет подьячего. А разве мог знать подьячий, какому дурню доверил посольское дело…

— Мы не послы, — сказал Кузьма чуть приглушенным голосом, — и грамоты царские из посольского коробья отдать не можем. Мы на те грамоты и глядеть не смеем, не то что в руки взять. Не вольны мы и в царских поминках. Так и передай шахову величеству, Мелкум-бек.

— Понимаешь ли ты, что говоришь, посольский человек? — начал зло Мелкум. — Я требую у тебя именем шаха грамоты и поминки, которые государь ваш послал своему другу и брату шахиншаху. Кто же дал право тебе, простому воину, прятать их от шаха? На такое дело и сами великие послы не решились бы. Или тебе недорога твоя жизнь?

— Не пусторечь, Мелкум-бек! — спокойно отвечал Кузьма. — Мы выполняем волю великих послов, а великие послы следовали воле самого государя-царя. Так и передай шахову величеству.

Мелкум-бек, не сказав ни слова в ответ, повернулся и вышел из палаты, за ним Алихан и оба воина. Тотчас же вскочил с места и Вахрамеев и быстро шмыгнул в свои покои, закрыв дверь на задвижку.

— Чует кошка, чье мясо съела! — крикнул вдогон ему Ивашка, побежал вслед и стал трясти дверь.

— Оставь, Ивашка, — устало и хмуро сказал Кузьма. — Теперь делу все одно не поможешь. А только не пускать его больше из покоев, пусть сидит там, пока на Москву не отъедем…

— Давно бы так, — отозвался поп Никифор. — А как ты понимаешь, Кузьма: Мелкум, и верно, от имени самого шаха требовал грамоты и поминки?

— Не иначе, как от шаха.

— И грозился, думаешь, по шахову повелению?

— Грозился, должно быть, от себя.

— Вот и я так думаю. Ему небось пуще шаха охота в царские грамоты заглянуть…

На утро следующего дня Кузьма, Ивашка и Серега пошли прогуляться по городу, забрели на майдан. Поглазели на всякие игры, на тех же баранов, что на потеху народу бились лбами, на свирепых волков, что грызли насмерть друг друга, на слона-великана. Так бродили они по майдану, с любопытством осматривая все, что попадало на глаза, пока не пришло время возвращаться домой. Тут подошел к ним какой-то персиянин в рваном платье и поманил за собой.

— Чего тебе? — грозно спросил Кузьма.

Но персиянин, не отвечая, показывал куда-то направо.

Кузьма оттолкнул персиянина и хотел было пройти мимо, как услышал истошный крик Ивашки:

— Ах ты, господи!.. Гляди-кось, Куземка, никак Хаджи-булат!

Кузьма поглядел вправо, куда показывал Ивашка. На невысоком деревянном помосте для общего обозрения среди трех других голов лежала отсеченная голова Хаджи-булата…

— Вот оно как обернулось Вахрамеево слово об Олпане! — тихо произнес Кузьма и скинул шапку; обнажили головы и Серега с Ивашкой. — Ах, злодеи, что сделали с добрым стариком… — Кузьма низко поклонился. — Прости, отец, если в том наша вина…

Тут только вспомнил Кузьма о нищем персиянине и оглянулся. Но того уже не было, верно, скрылся в толпе.

— Прочти-ка, Серега, что тут написано, — сказал Кузьма, указывая на деревянную дощечку, прибитую к помосту.

— Я персидской грамоты не понимаю, а вокруг говорят: за хулу против шаха…

— Вон подо что подвели, супостаты!

На подворье возвращались молча, каждый думал о своем.

— А все же не задаром погиб старик, — будто про себя произнес Ивашка. — За родную землю жизни лишился…

И вдруг злобно добавил:

— Так и удавил бы проклятого Вахрамея!..