Викинги

Глава 11. О Токе, сыне Серой Чайки и о несчастье, постигшем его, и об обманном даре, полученном Ормом от финнведингов

Они просидели за пивом до поздней ночи, разгова­ривая обо всем, что случилось с ними с тех пор, как они расстались. Орм рассказал, как ходил с набегом в Англию под командой Торкеля Высокого, о великой битве при Мэлдоне и о той добыче, которую они захватили там. О том, как он случайно встретил отца Виллибальда, как крестился и как вновь встретил дочь короля Харальда (здесь маленький священник мог многое добавить к рассказу Орма), о той гигантской сумме серебра, которую король Этельред выплатил викингам, чтобы купить себе и своей стране облегче­ние от норманнов. Затем он рассказал о своем пути домой, о визите в Йелинге и о столкновении там с королем Свеном, о том, что произошло во время этой встречи, и как он вынужден был в спешке бежать в поместье своей матери в приграничную страну, чтобы избежать мести своего шурина.

— Но память у него длинная, как и руки,— сказал Орм, так что даже в этих отделенных краях он все еще преследует меня, чтобы отомстить за то унижение, которому подверг его этот маленький священник во время нашей встречи. Весной этого года я был вынуж­ден драться в темноте около собственной двери с путешественником, остановившимся в моем доме в качестве гостя, человеком из Финнведена по имени Остен из Орстада, который служил в датском флоте. Он пришел с многочисленными сторонниками, чтобы тайно убить меня и послать мою голову королю Свену. Но вместо этого он потерял многих людей, лошадей и товары, а также ему пробили череп, о чем, я не сомневаюсь, возникнут споры во время Тинга. Как только голова его зажила, я отпустил его с миром вместе с двумя его людьми, но сначала я заставил его принять христианство, потому что отец Виллибальд, желаниям которого я редко противостою, предпочел, чтобы они были обращены в христианство, а не убиты.

— Даже мудрейшие из людей иногда поступают глупо,— сказал Токе, — а человек, оставляющий в живых своего врага, должен винить только себя само­го, если ему потом придется пожалеть об этом. Я знаю, что христиане иногда так поступают, чтобы угодить своему Богу, но в этих краях старый способ все еще считается лучшим. В следующий раз тебе, возможно, труднее будет убить этого парня, а ведь он, несомнен­но, попытается отомстить за все, что он потерял, и за оскорбление, которое ты ему нанес, окрестив его.

— Мы поступили правильно,— сказал отец Вилли­бальд.— Пусть Дьявол и его слуги делают свое дело.

— И кроме того, Токе,— сказал Орм,— длань Божья сильнее, чем тебе кажется. Но расскажи же нам, как тебе жилось после того, как мы расстались.

Токе начал рассказывать им свою историю. Он сказал, что больше не совершал долгих путешествий за границу, не было у него и таких приключений, как у Орма, но неприятностей у него было не меньше, если не побольше.

— Потому что приезд домой в Листер был подобен попаданию в змеиное гнездо,— сказал он. — Не успел я дойти до дома моего отца, поприветствовать стариков и разместить мою женщину и вещи, как ко мне прибежали с неотложными новостями, и вскоре я уже оказался вовлеченным в междоусобицу, охватившую всю округу.

Это была междоусобица, начатая людьми Орма, Огмундом, Халле, Гунне, и Гринульфом сразу же по приезде домой, куда они приплыли на корабле Стирбьорна из крепости короля Харальда, когда Орм и Токе все еще лежали раненные. После своего возвращения они обнаружили, что они — не единственные, кто вернулся живым из похода Корка. Семь лет тому назад Берсе вернулся домой на одном корабле, только с тридцатью двумя гребцами на веслах, но с богатой добычей, захваченной в крепости маркграфа, которую ему удалось сохранить на своих двух кораблях, когда на них напали андалузцы.

— Берсе был очень мудрым человеком,— сказал Токе,— несмотря на то, что он объелся насмерть вско­ре после своего возвращения, потому что в еде он был более жаден, чем остальные, и эта жадность послужи­ла причиной его смерти, когда он стал богатым и ему не было необходимости сдерживать себя. Он потерял гак много людей в битве с андалузцами, что оставших­ся хватило только на то, чтобы укомплектовать коман­ду одного корабля, да и то еле-еле. Но он снял все самое ценное с корабля, который ему пришлось бросить, и сумел добраться до дома без дальнейших приключений. Его гребцы чуть не умерли на веслах, но работали с хорошим настроением, зная, что чем меньше их осталось, тем больше получит каждый при дележе добычи. Еще до того как Крок отплыл из Листера, мало кто из них был достаточно упитан, чтобы прокормить вошь, а когда они вернулись, никто во всей округе не мог соперничать с ними в богатстве. Так они и жили, счастливые своим пресыщением, до тех пор, пока не приехали наши люди и не увидели, как обстоят дела.

— Но у наших людей тоже не было недостатка в серебре и золоте,— сказал Орм.

— Они не были бедными,— сказал Токе.— Напро­тив, поскольку все они были люди осторожные и разумные, то много привезли с собой из Испании, помимо того, что каждый из них получил свою долю, когда мы продали андалузских рабов в Йелинге. И до тех пор, пока они не приехали домой, они считали, что им повезло, и были вполне довольны судьбой. Но когда они увидели, как богаты люди Берсе, узнали, какие у них владения, стада и корабли, узнали, что они про­цветают так, что даже их рабы встают из-за стола, отдуваясь и не желая доедать, их настроение измени­лось. Недовольные, они напоминали друг другу о тех тяготах, которые им пришлось испытать за семь лет, проведенных в Андалузии, и еще больше наполнялись гневом по отношению к людям Берсе, которые едва ступили на землю и Испании и сразу же вернулись домой с кораблем, полным золота и серебра. Они сидели на скамейках, сплевывали на землю и вспоми­нали, а пиво, которое они пили, начинало им казаться невкусным.

— Человек так устроен,— сказал отец Виллибальд,— будь он язычник или крещеный. Он доволен судьбой только тогда, когда у него нет более богатого соседа.

— Хорошо быть богатым,— сказал Орм.— Никто не отрицает этого.

— Гунне был единственным, который был дово­лен,— продолжал Токе,— он был женат, когда отпра­вился вместе с Кроком, а когда вернулся Берсе, всех тех, кто не вернулся вместе с ним, сочли погибшими. Поэтому его жена вышла замуж во второй раз, и к тому времени, когда Гунне вновь появился дома, уже нарожала своему новому мужу кучу сыновей. Она уже, по мнению Гунне, состарилась и не была той женщиной, которой может желать человек, служив­ший в личной охране Аль-Мансура, поэтому он счел себя свободным поискать женщину помоложе и покра­сивее, на чьи руки он мог бы надеть привезенные им серебряные браслеты. Но даже это утешение вскоре было поглощено тем гневом, который он испытывал, чувствуя себя обманутым, и в конце концов все чет­веро решили, что не могут более выносить столь яв­ного проявления богатства своих бывших товарищей. Они собрали своих родичей и пошли по округе, требуя себе справедливой доли из того, что Берсе привез домой. Но в ответ они слышали только грубости, перед ними закрывали двери и обнажали оружие. Это еще больше усиливало их негодование, и они стали думать, что люди Берсе не только должны им много марок серебра, но и являются, кроме этого, бесчестными предателями, сбежавшими с поля битвы, подобно тру­сам, оставив Крока и нас на расправу, и что, короче говоря, они виноваты в том, что наш корабль был захвачен.

— Они ничего не могли сделать, чтобы помочь нам,— сказал Орм,— ведь они потеряли больше пол­овины своего состава. Просто это была наша судьба, быть прикованными к галерным веслам.

— Может и так,— сказал Токе,— но в округе было полно родичей Крока, и их мысли вскоре пошли по тому же руслу. Они потребовали, чтобы им была выплачена его доля, как предводителя. После этого обе стороны взялись за оружие, была объявлена во­йна, которая стала вестись безжалостно. К тому вре­мени, когда я приехал, Халле и Гринульф были ра­нены, их подстерегли в засаде. Но, несмотря на это, они были в прекрасном настроении и сразу же стали знакомить меня с ситуацией. Несколько их против­ников, сказали они, были найдены мертвыми, двое были сожжены в своих домах Огмундом и братом Крока, другие же, размягчась от хорошей жизни, заплатили, чтобы им дали возможность мирно соста­риться. Но некоторые, как оказалось, были более упрямы и потребовали, чтобы Огмунда, Халле, Гунне и Гринульфа объявили вне закона, а также, чтобы такой же приговор был вынесен и мне, если я стану на их сторону.

— Одно мне понятно,— сказал Орм,— а именно, что ты не долго оставался нейтральным в этом деле.

Токе кивнул печально и сказал, что ему хотелось бы лучше мирно жить со своей женой, избегая ссор, поскольку они были вполне довольны друг другом, как, впрочем, они были довольны с того самого дня, когда он ее похитил. Однако он не мог отказать друзь­ям в помощи, потому что если бы он поступил так, то его имя пострадало бы. Поэтому он сразу же согласил­ся стать на их сторону, после чего, короткое время спустя, на свадьбе Гунне и его новой женщины, стал жертвой ужасного несчастья, смехотворного и позор­ного унижения, принесшего ему неисчислимые непри­ятности и стоившего жизни нескольким людям.

— Вы должны знать,— сказал он,— что когда я рассказываю вам, что произошло, вы можете спокой­но смеяться, не боясь, что обидите меня, хотя я уже не одного человека убил за насмешки в связи с этим происшествием. А произошло следующее. В день свадьбы я сильно напился и заснул за столом, как это часто случается на больших праздниках. И там меня ударили копьями в спину двое людей, которые тайно подкрались сзади. Я высоко подпрыгнул, думая, что смертельно ранен, весь мой сон и хмель мгновенно прошли. Те двое тоже так подумали, потому что я слышал, как довольно они хохотали, убегая. Но их надежды оказались обманутыми, может быть, потому, что у копий оказались слишком длинные древки, так что я отделался незначительными ранениями. Тем не менее, мне долго пришлось пролежать в постели, и все время на животе, а до того, как я смог спокойно сидеть на скамье, прошло еще больше времени. Из всего, что со мной случалось в жизни — это было самое худшее. Хуже даже, чем плавание рабом на галерах у андалузцев.

— Так ты так и не узнал, кто тебя ранил? — спросил Орм.

— Узнал,— ответил Токе,— потому что они не умели держать языки за зубами, но стали хвастаться своими подвигами перед женщинами, так что об этой истории вскоре знала вся округа. Их звали Альф и Стайнар, наглые парни из хорошей семьи, племянники Оссура Хвастуна, который был кормчим на корабле Берсе, это тот самый, кто вечно хвастался, что явля­ется потомком по материнской линии короля Альфа Дамского Угодника из Мере. Я узнал, что преступники они, когда еще лежал в постели раненый. Тогда я поклялся, что никогда не дотронусь до пива и женщи­ны, пока не убью их обоих, и хотите верьте, хотите нет, но я сдержал обещание. Как только я снова стал на ноги, я каждый день охотился на них, и наконец я их нашел в тот момент, когда они сходили на берег после рыбной ловли. Я чуть не заплакал от радости, когда их увидел. И там мы стали драться, пока я не убил Стайнара. После этого второй убежал, а я пре­следовал его по пятам. Это была красивая погоня, мы оба бежали хорошо, через рощи и поля, через стада, пасшиеся на пастбищах, и через луга, к дому его отца. Он был быстроногим парнем и бежал, спасая свою жизнь, но я тоже бежал за его жизнью, а также для того, чтобы очистить свое имя от позора и чтобы избавиться от запретов, наложенных на меня клятвой. Недалеко от дома я настиг его, когда казалось, что мое сердце вот-вот разорвется, и ударил его по зубам на глазах у работавших в поле крестьян. Никогда еще я не испытывал такого удовольствия, как тогда, когда увидел его лежащим на земле у моих ног. Я пошел домой в веселом настроении и весь день пил пиво, а потом сказал жене, что наши неприятности закончи­лись. Но, как оказалось, это было не так.

— Какие еще неприятности могли остаться после такой прекрасной мести? — спросил Орм.

— Жители в округе, мои друзья в не меньшей степени, чем мои враги,— мрачно сказал Токе,— не могли забыть обстоятельств, при которых я получил ранение, и не было конца их насмешкам. Я предпол­агал, что моя месть положит конец всему этому, учи­тывая, что я убил их обоих один в честном поединке, но оказалось, что это произвело не сильное впечатле­ние на их тупые головы. Более чем однажды мы с Красной Чашей были вынуждены избавлять людей от привычки скрывать лицо за руками при моем появле­нии, но даже это мало помогало, и вскоре я уже не мог выносить даже самые мрачные выражения лиц, потому что знал, что кроется за этой мрачностью. Я сложил прекрасное стихотворение о том, как я убил Альфа и Стайнара, но вскоре обнаружил, что в округе распространились еще три стихотворения, в которых рассказывается о тех обстоятельствах, при которых меня ранили, и что во всех домах, люди хохочут до упаду всякий раз, когда заслышат их. После этого я понял, что никогда не смогу изжить позор этого про­исшествия, поэтому взял жену и все свои пожитки и отправился на север через большие леса, пока не достиг Веренда, где у меня были родичи. Там я купил дом и с тех пор живу в свое удовольствие, а сейчас я богаче, чем был, когда приехал, благодаря успешной торговле шкурами. У меня трое сыновей, все они обещают стать хорошими воинами, и дочь, чьи ухаже­ры будут драться друг с другом уже совсем скоро. Но никогда, вплоть до сегодняшнего вечера, не рассказы­вал я никому о причине моего отъезда из Листера. Только тебе, Орм, и тебе, маленький священник, рас­сказал я про это, потому что знаю, что могу вам доверять, и что вы никогда не расскажете об этом ни одной живой душе. Потому что, если расскажете, я снова стану посмешищем для всех, несмотря на то, что прошло уже четыре года после этой катастрофы.

Орм поблагодарил Токе за его рассказ и заверил, что он не должен опасаться, что кто-нибудь узнает что-то от него.

— Мне бы хотелось,— добавил он,— послушать те стихотворения, которые были написаны про тебя, но ни один человек не получает удовольствия, повторяя насмешки над собой.

Отец Виллибальд осушил кружку и заявил, что рассказы такого рода, про войны и зависть, про копья, вонзенные в те или другие места, месть и клевету и тому подобное, доставляют ему мало удовольствия, как бы ни относился к ним Орм.

— В одном можешь быть уверен, Токе,— сказал он,— что я не стану бегать по всей округе и всем рассказывать про такие дела, потому что у меня есть кое-что поважнее, о чем с ними поговорить. Однако если ты из тех, кто извлекает уроки из ошибок, ты можешь извлечь для себя кое-что полезное из этого происшествия. Из того немногого, что я узнал о тебе во дворце короля Харальда, и из того, что мне расска­зывал про тебя Орм, я понял, что ты — смелый и бесстрашный человек, уверенный в себе и остроум­ный. Но несмотря на все это, стоит тебе испытать какую-либо небольшую неприятность, заставляющую дураков смеяться над тобой, и ты сразу же стано­вишься трусливым и подавленным, так что тебе при­ходится бежать из дома, как только ты понимаешь, что не можешь заставить своих противников замолчать. Мы, христиане, более удачливы в этом, потому что нам все равно, что о нас подумают люди, нас волнует только то, что о нас подумает Бог. Я — старый чело­век, и у меня осталось мало сил, но тем не менее, я сильнее тебя, потому что никто не может напугать меня насмешками, поскольку мне на них наплевать. Тот, у кого за спиной Бог, не боится людских насме­шек, все их сплетни абсолютно не волнуют его.

— Мудрые слова,— сказал Орм,— и стоит над ними подумать, потому что будь уверен, Токе, что у этого маленького священника в голове больше мудрос­ти, чем у нас обоих в наших больших головах, и всегда полезно прислушаться к его словам.

— Вижу, что пиво начинает действовать на вас обоих,— сказал Токе,— потому что, если бы вы были трезвыми, то не обратились бы ко мне с подобной ерундой. Может быть, ты хочешь сделать меня хрис­тианином, а, маленький священник?

— Хочу,— ответил отец Виллибальд, решительно.

— Тогда ты поставил себе трудную задач,— сказал Токе,— эта задача доставит тебе больше хлопот, чем все твои остальные религиозные дела, которые ты до сих пор исполнял.

— Для тебя не будет ничего стыдного в том, чтобы стать христианином,— сказал Орм,— когда ты узна­ешь, что я уже пять лет христианин. Я не стал менее веселым, чем прежде, не ослабела и моя рука, да и на свою удачливость мне нет причин жаловаться после того как я крестился.

— Может быть, все это и правильно,— сказал Токе,— но ведь ты не торгуешь шкурами, как я. Ни один торговец шкурами в этой стране не может себе позволить быть христианином, это вызовет недоверие ко мне у всех моих клиентов. Если он меняет своих богов, скажут вирды, можно ли на него положиться во всем остальном? Нет, нет. Ради нашей дружбы я могу многое сделать для тебя, Орм, и для тебя тоже, ма­ленький священник, но только не это. Кроме всего прочего, это сведет с ума мою жену Миру, ведь она, как и ее соплеменники, думает, что христиан надо ненавидеть больше всего на свете. А на мой взгляд, ее настроение сейчас и так не самое лучшее, не стоит его портить еще больше подобными идеями. Поэтому, маленький священник, бесполезно пытаться обратить меня, хотя я и твой друг, и надеюсь, что таковым и останусь.

Даже отец Виллибальд не нашелся, что ответить на эти аргументы, а Орм зевнул и сказал, что ночь ста­новится прохладной и что пора спать. Они расстались с Токе, поблагодарив его за пиво и заверив его в своих дружеских чувствах. Он и Орм были очень рады, что вновь встретились, и пообещали друг другу, что в будущем будут встречаться чаще.

Орм и отец Виллибальд направились обратно в свой лагерь. Там царили мир и покой, в лунном свете люди лежали неподалеку от костров и храпели. Но один из людей Орма не спал и при их приближении поднял голову.

— Для вас двоих пришла посылка,— сказал он заспанным голосом,— вот, видите этот мешок, совы кричат, не переставая, с того самого момента, как я получил его. Я был у ручья, пил воду, когда из лагеря финнведингов пришел человек и спросил тебя, Орм. Я ответил, что ты пошел к вирдам. Тогда он перебросил мешок через ручей так, что он упал у моих ног, и прокричал, что это — подарок для Орма из Гренинга и для его длинноносого священника. Я спросил его, что там. Кочны капусты, ответил он и засмеялся, а потом ушел. Я думаю, что там кое-что похуже. Вот мешок, я не притрагивался к завязкам.

Он бросил мешок к ногам Орма, лег на землю и сразу же заснул.

Орм мрачно уставился на мешок, а затем и священ­ник посмотрел на него. Оба покачали головами.

— Там что-то дьявольское,— сказал отец Вилли-оальд,— не может быть иначе.

Орм развязал завязки и вытряхнул содержимое мешка. Две человеческие головы выпали оттуда на землю, и отец Виллибальд со стоном опустился на колени.

— Они оба побриты! — вскричал он.— Священни­ки Христовы, убитые язычниками! Как может челове­ческое сознание понять волю Божию, когда проклято­му Сатане разрешается такое?

Он посмотрел более внимательно на головы и вски­нул руки к небу.

— Я знаю их, знаю их обоих! — вскричал он.— Это — отец Себастьян, самый набожный и достойный че­ловек, которого наш сумасшедший магистр должен был освободить из рабства. Вот Бог и освободил его и взял к себе на небеса в сонм блаженных мучеников. А это — брат Нитхард из Реймса, который одно время был вместе с епископом Поппо во дворце короля Харальда. Оттуда он направился в Сканию, и после этого о нем ничего не было слышно. Вероятно, его тоже обратили в рабство. Я его узнал по уху. Он всегда был ревностен в истинной вере, и однажды при дворе императора ему откусил ухо один из монахов импе­ратрицы Теофано из Константинополя, города, кото­рый норманны называют Миклагард, в ходе спора, касавшегося природы Святого Духа. Он всегда гово­рил, что отдал свое ухо в борьбе против ереси и что он готов и голову отдать в борьбе против язычества. Вот его слова и сбылись.

— Если он так хотел,— сказал Орм,— не стоит рыдать, хотя мне кажется, что финнвединги обезгла­вили этих людей не из любезности, как бы святы они ни были, но они сделали это и прислали головы нам, чтобы оскорбить нас и принести нам горе. Это — награда за то, что окрестили Остена и двоих его людей и позволили им идти с миром, вместо того, чтобы убить их, когда они были в нашей власти. Может быть, ты сейчас раскаиваешься, как и я, в том, что мы поступили милостиво?

— Доброе дело остается добрым делом, и в нем не надо раскаиваться,— ответил отец Виллибальд,— ка­ковы бы ни были его последствия. Эти святые головы я похороню на церковном дворе, потому что от них будет исходить большая сила.

— От них уже исходит сильный запах,— мрачно сказал Орм,— но, может, ты и прав.

Затем, по просьбе отца Виллибальда, он помог ему собрать травы и веток с листьями, которые они положили в мешок. Среди них они с большой осторожностью положили обе головы, после чего снова завя­зали мешок.