Вирус Бога

Вторая группа. История Светы

Решение о приглашении Пятигорского было утверждено руководством и ФСБ. Все же человек с большим опытом, глава единственного в своем роде исследовательского института. Профессор Пятигорский – своего рода легенда, конечно, в очень узких кругах. По слухам, НИИ, что он возглавлял еще в советское время, специализировался на самых странных исследованиях, в большинстве своем – историях на грани безумия. Люди там работали необычные, да и он тоже человек весьма своеобразный. Правда, наш уровень допуска позволял только догадываться о профиле исследований, которые он проводил.

Прибыл профессор в лабораторию вечером, под конец рабочего дня, один, и без предупреждения. Мы сохраняли данные, выключали технику, и тут входит неопрятный бородатый мужик в белом халате и старомодных очках.

Профессор зашел, осмотрелся, сунул руки в карманы и, прислонившись к стеллажу с оборудованием, стал молча за нами наблюдать. Мы недоуменно переглянулись, моя соседка, аспирантка, пожала плечами и продолжила собираться. И вот когда мы уже собрались уходить, бросая взгляды на замершего у стеллажа мужика, он наконец заговорил.

– И куда это вы собрались, молодые люди? – гаркнул он.

Мы остановились и уставились на него. Один из лаборантов высокомерно бросил:

– А кто спрашивает?

– Ваш новый начальник, дамы и господа, – Профессор сделал реверанс. Выпрямившись, хлопнул в ладоши, и бодро потер руки. – Итак, у вас тут, как я слышал, интересно. Не поделитесь деталями?

– Так рабочий день уже закончился, – неуверенно пробормотала я.

– Рабочий день? – Профессор недоуменно поднял бровь.

– Ну да, мы обычно в восемь уходим.

– У-хо-ди-те? – профессор заложил руки за спину.

– Значит, рабочий день. У вас? У вас тут рабочий день?! – Профессор буквально навис надо мной, затем глубоко вздохнул, медленно выдохнул и отошел в сторону. – Так, дамы и господа, я понимаю, что мой предшественник, а ныне заместитель, вас немного расслабил. П­оэтому-то меня и прислали. Сейчас мы обсудим новые правила, пока только базовые. Вернитесь, пожалуйста, на свои места, сядьте на стулья и поговорим.

Мы расселись по своим рабочим местам, повернулись на стульях лицом к профессору. Он ходил взад-вперед перед нами.

– Во-первых, – Профессор загнул палец, – тот, с кем мы имеем дело, не имеет рабочего дня и, насколько я понимаю, не спит. Во-вторых, там, – он кивнул головой ­куда-то в сторону, – больше шести миллиардов людей, будущее которых зависит от происходящего здесь. От того, насколько быстро мы с вами сможем разобраться в ситуации и выработать линию защиты, подобрать или разработать средства против этой угрозы. Вы следите за ходом моей мысли? – Мы утвердительно кивнули, и Профессор продолжил:

– Для меня дико слышать про «рабочий день», видеть, как люди, играющие ключевую роль в исследовании угрозы, уходят домой, и что вас вообще туда отпускают. А поэтому мы с вами определим сейчас очень простые правила. Я вам их даже запишу.

Пятигорский подошел к белой доске, что висела на стене, и, взяв красный маркер, начал писать:

– Правило номер один – мы живем в лаборатории. Я уже распорядился, сейчас тут все оборудуют. Правило номер два – мы работаем сменами, круглосуточно. Правило номер три – для нас нет ничего важнее этого проекта. Ну вот, собственно, и все, три простых правила. – Профессор положил маркер и, отряхнув руки, повернулся к нам. – Есть вопросы или возражения? – спросил он.

От него буквально исходила волна жара, глаза горели, растрепанные волосы казались наэлектризованными, он больше походил на генерала посреди поля боя, чем на ученого. Поэтому мы молча приняли все сказанное, включая и новые правила, которые, по сути, лишали нас жизни на ближайшее время. После его речи нас ­как-то проняло, пришло осознание, чем мы тут на самом деле занимаемся. Профессор понял, что с нами происходит, выдержал паузу и продолжил:

– Раз мы с вами достигли взаимопонимания, давайте приступим к работе. Идти вам пока все равно некуда, помещения для вас только начали готовить. Я проследил, чтобы ваши пропуска заблокировали. Поэтому вызванивайте остальных, кто уже успел сбежать, пусть возвращаются. А пока начинайте вводить меня в курс дела.

Три часа без продыху мы излагали ему основные данные. Профессор слушал, периодически задавая вопросы. Иногда он закрывал глаза, откидывался на стуле и, казалось, засыпал, но стоило остановить рассказ – призывно махал рукой, требуя продолжения. Видимо, так ему было легче воспринимать, говорят же, что, если отключить один канал восприятия, другие усиливаются.

В тот вечер мы разошлись за полночь, я даже не умылась перед сном, была совершенно без сил. Нам оборудовали «казармы»: девочки налево, мальчики направо, военные койки, комплекты одежды и армейские vanity kit. Я была поражена, что у них сейчас такое есть. Так и началась наша новая жизнь.

На следующее утро Профессор встретил нас в лаборатории, просматривая ­какие-то распечатки с кружкой кофе в руке.

– Доброе утро, дорогие коллеги, – приветствовал нас он, – пока вы дрыхли, я прошелся по вашим файлам, кое-что вот распечатал, – он показал на стопку листов на столе, – так вот, здесь множество дыр, которые нам нужно оперативно закрыть.

– Дыр? – удивился наш бывший руководитель, Сергей Семенович Воронцов, тоже один из видных российских ученых, глава НИИ Микробиологии Минобороны РФ. Это такое чудесное место, где люди создают вирусы-­убийцы и прочее биооружие. Отныне он играл вторую скрипку в нашем проекте, что его явно бесило, особенно с учетом природы их разногласий с Пятигорским. – Что еще за дыры? – он начал раздражаться.

– Коллега, – Профессор подошел к нему и протянул руку, – мы сейчас в одной лодке, и наши предыдущие разногласия не должны нам мешать. Тем более, вам сейчас поправят доступ и, думаю, у вас будет шанс изменить свое мнение о моей работе. – Пятигорский посмотрел прямо в глаза своему заместителю. – Мир? – спросил он.

Сергей Семёнович некоторое время удивленно изучал взглядом профессора.

– Я всегда с уважением относился к вам, как к коллеге, как к ученому, сомнения у меня вызывала только сфера, в которой вы работаете. Но происходящее здесь заставило меня по-другому посмотреть на вещи и, как минимум, допустить, так сказать, реальность вашего поля деятельности, поэтому я тоже, а свою очередь, прошу на время забыть наши предыдущие разногласия.

– Красиво сказано! Спасибо! – Профессор приобнял заместителя и похлопал его по спине, затем повернулся к нам:

– Приступим. Ваша лаборатория специализируется на бактериологическом оружии, вы привыкли иметь дело с вирусами, на худой конец, с новыми интересными паразитами. В данном же случае мы имеем дело с разумным существом, просто его природа в корне отличается от того, с чем вы сталкивались ранее. Да, его поведение похоже на вирус, у нас имеется традиционный тандем: носитель и захватчик, но это – разумное существо, способное анализировать информацию и принимать решения.

– Поэтому он и начинает захват с нервной системы? – спросила я. – Чтобы взять на себя, так сказать, все рычаги управления?

– Именно! Но его разумность совершенно другой природы, нежели наша. Вы ранее не сталкивались с подобным, поэтому в эту сторону даже и не посмотрели. Нервная система ему нужна не только потому, что ведет к мозгу, а еще потому, что эта часть человеческой анатомии играет весьма интересную роль и обладает свой­ствами, о которых вам в институтах не рассказывают. Итак, по пробелам в исследованиях. Во-первых, вы не разобрались с источником, сосредоточились на доставленных образцах, включая человеческие, а необходимость отработать на местности, попытаться найти источник потеряли. А ведь эти споры ­откуда-то взялись. Так? Должен быть источник, а где источник, там могут быть ответы на многие вопросы. Таким образом, из фокуса исследований выпало целое направление.

– Профессор, надеюсь, вы понимаете, каким шоком для нас было все то, что тут происходило… – начал оправдываться Владимир Семенович.

– Это сказано не в укор вам, коллега, – перебил его Профессор, делая останавливающий жест рукой, – у меня больше вопросов к коллегам из ФСБ. О­ни-то куда смотрели, есть же протоколы. Видимо, тут все пребывали или все еще пребывают в шоке, – он усмехнулся, – продолжим. Во-вторых, вы не отработали периметр распространения, а это, простите, уже за гранью понимания. Вы нашли споры в воде, поняли механизм заражения. А отправить группу пройтись по берегу, взять пробы и оценить масштаб не догадались? Может это, простите за французский, говно уже в нашем водопроводе.

– Ну, и в‑третьих, имея на руках зараженных людей, с которыми можно вступить в непосредственный контакт, вы фактически не отработали этот материал. Все ваши исследования – лишь констатация изменений, происходящих в их организмах. Почему с ними не работают психотерапевты и нейрофизиологи? Они – люди, они говорить умеют, в отличие от этой вашей «лягушки-­терминатора», а вы с ними не общаетесь вообще, только вот видео смотрите, – Профессор показал на стойку с мониторами, на которые выводилась картинка из камер с зараженными студентами.

– «Чужак» перестраивает их нервную систему. Ткани, которые он воспроизводит, конечно, практически идентичны человеческим, если верить вашим данным, но это уже не человеческие ткани. Значит, должно ­каким-то образом изменяться восприятие. И я вижу только одну стенограмму разговора с одним из испытуемых об изменениях, которые он ощущает. Вам что, не интересно совсем, что с этими людьми происходит? – говоря все это, профессор смотрел на Владимира Семеновича, а тот в ответ только сконфуженно вздыхал.

– Да, я понимаю, вас понесло на этом открытии – новая форма жизни, Нобелевка и все такое, – Профессор махнул рукой, – простите, что так эмоционально выступил.

– Это, собственно, три основных момента, которые вы могли бы отработать без меня и моих коллег, все лежит на поверхности. Но они очень важны, согласитесь. Остальные моменты – это уже то, для чего меня сюда и пригласили. Для вас, простите, коллега, – Профессор прижал руку к груди, повернувшись к своему заместителю, – это за пределами того, что называется наукой. Добро пожаловать в новый дивный мир с новым допуском! Вам дадут некоторые материалы по профилю наших исследований, чтобы при работе у вас не возникало отторжения при рассмотрении теорий, которые будут исходить от меня и от моих коллег, заодно сразу купируем все возможные споры о псевдонаучности.

– Простите, Профессор, – Владимир Семенович поднялся с места, – вы упомянули о разумности этого, с позволения сказать, существа. Что вы имели в виду? Как вирус может обладать разумом – в том понимании этого термина, которым оперирует, – он чуть замялся, – классическая наука?

– Классическая наука, говорите вы? – Профессор посмотрел в потолок и сделал небольшую паузу. – Классическая наука вообще ничего не знает о разуме и оперирует в этой области довольно серьезными объемами наукообразной ерунды, – он сделал останавливающий жест рукой, призывая коллегу не встревать с возмущенными комментариями. – Мы говорим об очевидно разумном существе, причем его разумность лежит настолько на поверхности, что я, если честно, удивлен, что такой вопрос вы не поставили себе сами. Вы же видели, как оно раскручивает ДНК, проводит некое планирование, исправляет недостатки. Что это, как не проявление разумности, по-вашему? Причем разумности высокого порядка. Просто у вас, адептов классической, – Профессор изобразил в воздухе руками кавычки, – науки, все в голове разложено по полочкам, как в той наивной книжонке, на которой и базируются все наши, точнее, ваши, естественные науки – «Происхождение видов путем естественного отбора». Да, это разумное существо, причем страшно совсем не то, что оно ­каким-то образом пересоздает носителя, а то, что оно, вероятнее всего, создает из носителей некую сеть.

– Сеть? – удивился пожилой ученый.

– Именно! Ситуация с лягушками и рыбами была ­чем-то вроде намека, а вы его не поняли. Мне же подобные штуки знакомы по другим представителям земной фауны, с которыми ваш дедушка Дарвин не сталкивался. Поэтому предполагаю, что наши зараженные коллеги подтвердят мою догадку, и давно бы вам сами это рассказали, удели вы им время и задай правильные вопросы. И в этом случае все станет уже совсем интересно – или совсем грустно. Но давайте перейдем к конкретике…

– Постойте, пожалуйста, Профессор, – перебил его Владимир Сергеевич, – а как может существовать разум в этом существе, вот что мне непонятно.

– А мне, если честно, все равно, понятно вам или нет, – ответил Профессор.

– То есть как – все равно? – ученый был обескуражен.

– Вы все тут крайне расслаблены, дамы и господа, – Пятигорский оглядел коллектив. – Мы ведь не будем выступать с результатами исследований на симпозиумах и печататься в научных журнальчиках. А все эти ваши «зачем» и «почему» – просто повод извести еще добрую сотню страниц бумаги для статьи в научном журнале. Понятнее не станет, практической пользы – ноль. Мы здесь собрались строго по делу. Нам нужно констатировать факт наличия разума, понять способы коммуникации и размножения, определить уровень угрозы, найти уязвимости и приступить к уничтожению.

– Да что вы такое говорите! – возмутился Владимир Семенович. – Человечество должно знать, мы обязаны рассказать и опубликовать результаты исследований. И что за уничтожение?

– Мы, в первую очередь, обязаны защитить человечество от новой угрозы, степень которой мы сейчас пытаемся определить. А насчет публикации – забудьте. Что касается уничтожения – с угрозой следует бороться, вот мы тут и собрались именно для этого. Что, собственно, вас удивило?

– Я был уверен, что нас собрали для проведения исследований новой формы жизни с целью оценки ее потенциала, классификации, и принятия взвешенного решения о дальнейших действиях, – растерянно проговорил ученый.

– В некотором роде так и есть. Вы – одни из лучших в своих областях, и поэтому вам позволили остаться в исследовательской группе. Изначально у вас был своего рода спонтанный сбор. Студенты ­что-то нашли, их руководители собрали вас, вы неплохо себя проявили, первые шаги, во всяком случае, были правильными. Что важно, вовремя сообразили, что дальше дело необходимо передать в компетентные руки и не додумались опубликовать данные. Пригласили вас, коллега, как профильного специалиста, поэтому вы здесь, с нами, и, надеюсь, принесете много пользы. Наши приоритеты я вам сообщил, пожалуйста, ориентируйтесь на них в своей работе на ближайшее время. Итак, – Профессор энергично потер руки, – для начала давайте решим простой вопрос. Организуем небольшую группу из трех молодых людей и отправим на то самое озеро. Необходимо найти источник, там может быть дополнительная информация, которая нам поможет в исследованиях. Заодно возьмут пробы воды по течению реки, посмотрят, как далеко зашло распространение этой дряни.

Сейчас лето, трое студентов на каникулах не привлекут к себе особого внимания, смогут спокойно поработать, а мы присмотрим сверху. В идеале, это должны быть добровольцы, но если таковых не окажется, мы, конечно, их назначим. Есть желающие? – Профессор обвел всех взглядом.

Желающих было пять человек, все студенты и я среди них, далее мы вытянули жребий, осталось трое. Мне, как тогда казалось, повезло.

Затем к нам пришли серьезные люди с большим набором документов, которые всей исследовательской группе предстояло подписать. Было непросто, многое пришлось заполнять от руки, а у нас половина народу уже и забыла, как это делается. Профессор нервничал, но, зная систему, молча ходил из угла в угол и скрипел зубами.

Когда все закончилось, нам выдали обещанные Пятигорским ознакомительные материалы, он дал к ним краткие пояснения, порекомендовал порядок просмотра. Материалов было много, на несколько часов плотной работы. Профессор непременно хотел продолжить только после того, как мы все будем «на одной странице», как он выражался.

– Дорогие коллеги, вы стоите на пороге нового для вас мира и, подобно кораблю, которому необходимо иметь внутри небольшой объем забортной воды в качестве балласта, вам нужно принять в себя определенный объем информации, который поможет осознать то, с чем мы будем дальше работать, – с этим напутствием мы и разошлись «набирать балласт», как выразился Профессор.

На следующее утро группа хмурых людей в белых халатах с опухшими от бессонной ночи лицами и красными глазами собралась в просмотровом зале, где нас ждал как всегда бодрый и энергичный Профессор. Он распорядился принести большую кофемашину и заранее приготовил кофе на всех. Мы входили, брали кофе, ­кто-то даже находил в себе силы на печеньки, и рассаживались по местам. Профессор, ожидая, пока все соберутся, расхаживал по сцене перед экраном. Наконец двери в зал закрыли, свет притушили. Профессор оглядел аудиторию и сказал:

– Я вижу, ночь прошла непросто, но это ожидаемо. Давайте немного спустим пар, обсудим основные вопросы, вызванные предоставленной вам вчера информацией. Кто начнет? – спросил он и оглядел аудиторию.

– Позвольте мне, профессор, – поднялся Владимир Семенович. – Вопрос у меня один, думаю, ответ будет интересен всем присутствующим. Почему данные, в корне меняющие наше представление об окружающем мире и его истории, нужно держать в тайне?

– А почему нет? – спросил его в ответ Профессор, заложив руки за спину.

– То есть как? – опешил ученый.

– Ну, хорошо, я поясню, – Профессор, по своему обыкновению, потер руки и, расхаживая по сцене, продолжил, – за девятнадцатый век и начало двадцатого были сформированы основные представления об окружающем нас мире, заложен фундамент современных естественных наук. На нем построено здание официальной науки. Выросли поколения, модель себя полностью оправдала, она проста, понятна, логична, и очередные энтузиасты регулярно находят для нее подтверждения и недостающие звенья. В это вовлечено, в качестве активных участников, несколько миллионов ученых по всему миру и, в качестве потребителей, семь с лишним миллиардов людей. Зачем это менять? Вот мой встречный вопрос вам, уважаемый коллега.

– Ну, как же, ведь наука, такие открытия, все же в корне меняет… – невнятно лепетал Владимир Семенович, – я, если честно, теряюсь от вашего вопроса, профессор…

– Я ожидал этот вопрос, он всегда возникает у тех, кто впервые знакомится с результатами нашей работы. Всегда один и тот же. Поясняю, и прошу запомнить – функция официальной науки заключается в том, чтобы объяснить семи с лишним миллиардам людей все про мир, в котором они живут. Так, чтобы не было нестыковок и швов с белыми нитками. А миллионам ученых – показать пространство, в котором можно вести исследования, задать рамки оплачиваемой научной деятельности, потреблять гранты. Все! – Профессор хлопнул рукой по кафедре. – Никаких других целей и задач у официальной науки нет. Да, и зачем скрывать, спросили вы? Чтобы семь с лишним миллиардов людей жили в комфорте и сухости. В средние века все объясняла религия, сейчас эта функция перешла к официальной науке. Она формирует окружение, в котором живет человек, не дает ему лишних поводов для размышлений о вечном, своем месте в мире, предоставляя все необходимые ответы и помогая сосредоточиться на корневом вопросе выживания – где взять денег на ипотеку. На этом все, уважаемые коллеги! Если мы будем скармливать уважаемой общественности факты, сносящие старое здание науки и строящие новое, мы всех попросту напугаем, и дискредитируем науку, как таковую. Есть небольшая полянка, где такое официально разрешено творить, – теоретическая физика. Вот они свои модельки реальности могут бесконечно рожать и выкидывать. А вам, представителям естественных наук, такое позволить нельзя.

– В общем, основной вопрос я считаю закрытым, все остальное узнаете в процессе работы, – уже спокойно продолжил он. – Я недаром вчера сказал, что вы стоите на пороге нового мира. К сожалению, некоторая часть ваших знаний превратилась в бессмысленный мусор за одну ночь, и это, конечно, тяжело, признаю. Но нас ждут великие дела, и ваш практический опыт, тренированные мозги исследователей никуда не делись. Прошу не стесняться и применять в работе. Скоро прибудут мои коллеги, они тоже включатся в процесс.

– А где наши разведчики? – профессор посмотрел в зал, ища нас глазами, и мы встали. – Сейчас решаются вопросы по логистике, инструментарию и прочему вашему оснащению, – сказал он, обращаясь к нам. – Через неделю вы отправитесь на свой подвиг.

– Свет, а что за информация была вам предоставлена? – прервал рассказ Юрка. – Что там такое было, что так вас поразило?

– Юр, тот факт, что вы столкнулись тут со всем этим, не дает вам права на допуск к закрытой информации. Если компетентные люди, которые прибудут сюда завтра, решат вам его дать, вы все узнаете. Но я вам ничего рассказать не могу, да и знаете, ночь, лес, людей нет и связи. Ну его, нафиг, вам все это рассказывать, лови вас потом по полям и лесам, – Света засмеялась. – Вам что, своих проблем мало?

– Да пока, вроде, хватает, – пробормотал Юрка, скисая.

– Ну, вот и давай пока расширение кругозора отложим, – сказала Света, – ты слушай, там и без страшилок интересного впереди много, – она сделала большой глоток из кружки, вздохнула и продолжила:

– Профессор, как оказалось, утро даром не терял: он провел через МРТ всю группу зараженных студентов. Теперь, взяв с кафедры пульт, нажал на нем кнопку – и на большом экране мы увидели снимки студентов.

– Сейчас вы видите снимки наших молодых коллег, которые были сделаны при их поступлении в лабораторию. Мы видим следы преобразования – или заражения, называйте, как вам удобнее. Процесс только начался, новые ткани чуть темнее и четко видна зона захвата, где окраска неравномерная. А вот сегодняшние данные, – профессор переключил изображение, и мы, мягко говоря, офигели, когда увидели, что «Чужак» преобразовал всю нервную систему студентов. Но что интереснее всего – когда профессор снова переключил картинку и на большом экране появились три МРТ проекции мозга – обнаружилось, что «Чужак» уже успел преобразовать и мозг зараженных, внеся в его структуру изменения. Даже если бы мы не видели незначительное отклонение в плотности тканей человеческого мозга, воссозданного «Чужаком», опытный взгляд без проблем заметил бы разницу по целому ряду аномалий. Выложи мы эти снимки в Интернет, думаю, моментально получили бы массу обвинений в подделке: миндалевидное тело, вы бы видели, что он с ним сделал! А теменная кора, гиппокамп, – Света покачала головой.

– Ну, и на десерт, так сказать, спинной мозг, – Профессор переключил картинку, на которой были расположены три МРТ проекции позвоночного столба. – В структуры спинного мозга зараженных также были внесены изменения, в основном, в структуру ядер серого вещества.

Остальные нервные структуры были просто замещены, но я сходу не заметила на снимках таких явных аномалий, как в головном и спинном мозге

Другие ткани тела на тот момент не были затронуты, то есть заменены, но «Чужак» явно может изменять и их, как мы отлично видели на той записи с камеры наблюдения, просто ­каким-то другим, пока не понятным нам образом. Хотя гипотеза о динамической перестройке на молекулярном уровне может оказаться вполне рабочей.

Профессор так же добавил субъективное наблюдение, так как общался с утра с зараженными.

– Они были абсолютно адекватны, излишне молчаливы, но выглядели здоровыми, румяными, осязание, зрение, слух в идеальном состоянии, – заверил нас Пятигорский, – то есть можно сделать предварительный вывод: «Чужаком» внесены изменения в структуры головного и спинного мозга, нервные же ткани им замещены.

Однако сам «Чужак» находится в нервной системе, правильнее будет сказать, что он и есть теперь их нервная система. Для Профессора и, понятно, нашего основного бизнес-­заказчика было крайне интересно то, какими новыми способностями «Чужак» наградил носителя, как они уживаются с ним в одном теле, ощущается ли «Чужак», как некое стороннее существо, и может ли носитель или «Чужак» изнутри носителя управлять материей вне тела.

В тот момент одна из гипотез профессора заключалась в том, что «Чужак», став, по сути, нервной системой носителя, представляет собой пилота внутри дрона-тела. Пилота, который может перестроить свой транспорт так, как ему удобно.

– То есть, вы предположили, что «Чужак», используя тело носителя, может влиять на материю, изменять ее, развить у носителя разные там сверх способности? – спросил Сергей.

– Ну, как бы да. Ведь затронутые зоны мозга как ­раз-таки отвечают за подобные способности. В статистике и документах, к которым мы все получили тогда доступ, было описано много случаев, когда люди, с повреждениями или генетическими дефектами в этих зонах творили разное безобразие. Нам оставалось только надеяться, что наши коллеги будут скромнее в проявлении своих способностей. – Света задумалась и продолжила:

– Ну, и позвоночник! Профессор показал нам всем знакомую картинку: сидящего в позе лотоса йога с чакрами, расположенными по позвоночному столбу, наложенную на МРТ проекцию одного из студентов, – и тут, как говорится, без комментариев: основные изменения были сделаны «Чужаком» именно в зонах этих самых чакр.

– Он ему сетку проапргейдил! – воскликнул Андрей.

– Что? – удивилась Света. – Поясни, пожалуйста.

– Спинной мозг – это как бы сеть, связывающая чакры. А «Чужак» ее усилил, что вы и увидели на МРТ.

– Интересный взгляд, – сказала Света, – при случае поделишься с Профессором.

– На тот момент мы могли с уверенностью утверждать, что у наших подопытных коллег, скорее всего, есть эти новые способности, слишком уж сильны были правки, внесенные в их мозг. Как они себя проявят, мы рассчитывали очень скоро увидеть, искренне надеясь, что не деструктивно. Иначе наши исследования могли бы моментально прекратиться.

– Почему? – спросил Сергей.

– За нашей работой следило много внимательных глаз, если бы зараженные проявили хоть толику агрессии, их бы моментально нейтрализовали.

– Каким образом?

– Зависит от степени агрессии, вполне может быть, просто уничтожили бы физически. Если бы успели, конечно, тут ведь по-разному могло повернуться. Мы же буквально играли с огнем. Поэтому Профессор призвал нас максимально быть начеку, особенно тех, кто знал этих студентов в прошлой жизни. Не поддаваться на то, что это наши друзья или знакомые, потому что тех, кого мы знали, больше нет. Их нынешних еще предстоит узнать. Он призвал нас следить за ними внимательно, фиксировать любые аномалии и стараться соблюдать все меры безопасности.

На этом напутствии Профессор завершил свое выступление. У нас было порядка двух дней на участие в исследованиях и подготовку ко второму походу к источнику. В эти дни случилось много интересного…

Профессор был прав, когда предположил, что «Чужак» объединяет зараженных в некую сеть. В тот день, первый после того, как мы, как сказал Профессор, «вошли в новый дивный мир», мы проверяли у зараженных студентов базовые рефлексы. Медик, проводивший исследования, обратил внимание, что, когда после удара молоточком по коленке у испытуемого возникает обычная реакция, она передается двум другим, но в менее явной форме. Его коллеги провели серию тестов и увидели, что реакция на раздражитель у одного испытуемого немедленно передается двум другим. Они обнаружили много подтверждений факту синхронизации, например, испытуемые одинаково реагировали на громкий звук: их головы поворачивались в сторону источника совершенно синхронно.

– Как суррикаты, – пошутил Юрка.

– Ну да, было бы смешно, не выгляди это так жутко, – сказала Света, – я предложила снять энцефалограмму с этих троих одновременно, и все тогда увидим, что мы заморачиваемся со стуком по коленкам и резкими звуками. Студентов привели в лабораторию, подготовили к исследованию. Исследование подтвердило наши догадки – электрическая активность на трех ЭЭГ была совершенно синхронной, что в обычной реальности категорически невозможно. О результатах незамедлительно доложили Профессору, он похвалил нас за проявленную смекалку:

– Ранее вы бы и не подумали такое исследование провести, – сказал он. – Так держать! Начинаете мыслить правильно.

За студентами усилили наблюдение и увидели еще множество интересных мелочей, свидетельствовавших об их полной синхронизации. Иногда, находясь в состоянии видимого покоя, один из них мог встрепенуться, а двое других, находящихся в этот момент в своих камерах, повторяли движение вслед за ним.

Исследователи выдвинули предположение, что случай с превращением лягушки в единый организм (который, кстати, вполне себе здравствовал) есть ошибка, случайный сбой в процессе, скорее всего, целевая схема взаимодействия зараженных организмов – это именно такая связь, образующая сеть, действующую иногда, как единое целое. Таким образом, подтверждалась гипотеза Профессора, высказанная им еще на первой встрече с нами.

Работа психотерапевтов с испытуемыми тоже дала интересный результат: у них фактически отсутствовало сознание.

– Как так? – спросил Андрей. – В каком смысле? Не было личности?

– Смотри, я не хочу сейчас нырять в дебри теории, обсуждая, что такое личность и что такое сознание. Сознание – это некий процесс у каждого из нас в голове, который порождает объяснения происходящему, формирует прогнозы и вообще создает видимость такой бурной деятельности, которую мы принимаем за себя любимых. Мы ­что-то делаем, сознание это объясняет, мы получаем иллюзию свободной личности и спим спокойно.

– Да ладно! Я вот сейчас хочу сделать глоток из кружки, и я его сделаю, – Юрка демонстративно медленно сделал большой глоток.

– Это был я или не я? – спросил он с довольной улыбкой.

– Юр, я в это лезть не хочу, тема долгая. Интересно – погугли, а пока не перебивай, пожалуйста.

Так вот, у испытуемых этой бурной деятельности в голове не было, сознание отсутствовало. Это не означает, что они там «потеряли себя», нет, все помнили, знали свои имена, просто их, скажем так, психическая реальность была совершенно другой. Я предполагаю, что к подобному как раз и стремятся ищущие просветления.

Испытуемые долгое время не стремились к активному откровенному общению с исследователями и довольно безучастно, даже, наверное, лучше сказать, отрешенно участвовали в процедурах и опытах. Как будто все это было не про них и не с ними. Возможно, так сказывалось отсутствие сознания, не знаю.

Сам Профессор несколько раз беседовал с ними, но они его никак не выделяли из нашей группы и отвечали так же совершено безучастно

А на утро третьего дня нашего существования в новом мире испытуемые и вовсе перестали с нами общаться, попросту говоря, онемели. Никаких физических отклонений мы у них не нашли, но, тем не менее, они не говорили и совсем потеряли эмоции. Совершенно каменные лица, медленные, размеренные движения, в основном, они сидели либо лежали. Мы не на шутку встревожились, но через два дня они сами вышли на контакт. Попросили позвать Профессора и, когда тот пришел, сказали, что хотели бы ответить на вопросы, которые накопились у всех нас.

Испытуемых привели в самую большую лабораторию, туда же стянулись остальные члены исследовательской группы. Испытуемые сели на подготовленные для них стулья в центре пустого пространства, вокруг которого стояли ученые: спины ровные, руки на коленях, взгляд перед собой.

– Здравствуйте, – они произнесли это все трое одновременно, по-прежнему глядя перед собой. Прозвучало жутко, ученые вздрогнули, лаборантка вскрикнула и уронила на пол большую колбу со стола. Испытуемые синхронно перевели взгляд на нее, потом на осколки колбы на полу, потом вернулись в прежнее положение.

– Лучше, если будет говорить ­кто-то один, например, я, – сказал высокий юноша с длинными волосами, собранными в хвост на макушке, который до заражения был аспирантом на биофаке, – разницы нет, любой из нас есть часть целого и может говорить за всех. У вас, очевидно, накопились вопросы, но ранее мы не могли общаться. Как вы наверняка заметили во время проводимых исследований, некоторые зоны мозга у нас подверглись небольшой корректировке, речевые функции были нарушены, пришлось подождать, пока все необходимые связи восстановятся и вернутся навыки.

– А ваш новый способ общения не похож на человеческий? – спросил один из исследователей.

– У нас нет общения. Необходимость в общении возникает в силу искусственной разобщенности индивидуумов… – он говорил, будто читал невидимый телесуфлер, его взгляд был расфокусирован, как и у остальных испытуемых. – Мы находимся в постоянной связи друг с другом, и с лягушкой тоже, и даже с останками рыбы, которой не повезло.

– Рыбы?

– Вы держите ее останки в холодильнике, но тот, кого вы называете «Чужаком», в ней еще жив, и это связывает нас с ее останками. Также мы связаны со множеством других существ, в которых живет «Чужак».

– Их много?

– Великое множество по всей планете.

– Но почему о них никто не знает?

– В силу особенностей изолированного существования, либо сознательного сокрытия.

– «Чужак» – не новость?

– Нет, он попал на Землю более трех миллиардов лет назад, и с тех пор пребывает здесь в разных жизненных формах. Если называть вещи своими именами, он и есть жизнь. До его появления здесь жизни не было, и вряд ли бы она появилась, не попади он сюда.

– А как он сюда попал?

– Метеорит, «споры жизни», в самом прямом смысле. Только создатели гипотезы панспермии предполагали, что на Землю с метеоритами попали ­какие-то бактерии или микроорганизмы и размножились, попав в подходящую среду. А попал… вирус Бога.

– Вирус Бога?!

– Именно. Жизнь на Земле была создана в результате распространения того, что вы назвали «спорами Чужака», по планете. Источником спор были осколки метеорита. Распространившись в воде, они, используя строительный материал, которого в ней было в избытке, создали первые формы жизни. Дальнейшее вы можете сами себе представить, механизм видели.

– То есть, вы хотите сказать, что «Чужаку» не нужен живой носитель? – спросил Профессор.

– Нет. Для вас форма жизни – это обязательно организм, пусть простейший, пусть ничтожно малый, но только биохимически сходный с окружающими вас формами жизни. Жизнь же есть любая организованная структура, кристалл, например. Каждая спора запустила свой процесс, появились очаги, началось творение. В то же время жизнь есть и результат эволюции, потому что творение было процессом перебора вариантов и исправления ошибок. Вы ведь это видели, правильно?

– То, что мы видели, когда наблюдали за вами ночью?

– Именно, каждый день мы перебираем возможные варианты развития и строим вектор в будущее, если изменятся внешние условия, мы изменимся вслед за ними.

– Но как можно создать жизнь во всем ее многообразии таким образом, да еще и с нуля? Вы – уже готовые организмы, ошибки в которых он исправляет. Но он не создает ничего нового, никаких новых видов.

– Насчет новых видов вы ошибаетесь, они появляются, и скоро вы обратите на них внимание. «Чужак» выстраивает прогнозы по всему массиву зараженных существ, хотя правильнее говорить – созданных. Новые виды создаются там, где есть ниша, и он ее заполняет.

– Как можно создать новый вид?

– Так же, как было создано все живое вокруг, – из доступного материала, через череду экспериментов, проводимых с очень высокой скоростью. Вы видели сами, как он работает с нашими телами, то же самое он делает и со всей экосистемой носителей. А материала вокруг много, его было достаточно и миллиарды лет назад, и времени у него было предостаточно. Жизнь – это эволюция и творение одновременно. Вы все время ищете черное или белое, хотя большая часть из вас носит этот древний знак, который все объясняет, – он кивнул на Инь-­Ян на стене лаборатории, – поистине гениальная визуализация истинного положения дел, но выводы вы делаете слишком уж сложные.

– Какова цель этого процесса?

– В самом процессе. В нем нет цели или смысла, равно как ее нет и в существовании, жизни, или как вы там это называете, – он сделал движение головой, обводя взглядом окружающее пространство, движение синхронно повторила вся группа, – жизнь существует только ради процесса, ради себя самой. Можно, наверное, сказать, что целью является гармония экосистемы, но сам термин «цель» тут в корне неверен. Он, точнее, все мы, творим, потому что можем, потому что такова наша природа, опираясь на чувство гармонии, а не на некий план или представление о конечном результате, что вы и называете целью.

Представьте ребенка-­вундеркинда с огромным набором кубиков конструктора Лего, которые он пересобирает с ужасающей скоростью. Будет множество нежизнеспособных форм, но рано или поздно обязательно появятся первые организмы, затем другие, потом третьи заполнят нишу между ними, появятся пищевые цепочки.

– Вот вы говорите, что Бог есть любовь, но уже не понимаете истинного значения этих слов, это – эхо давно забытых переживаний. А ведь это не метафора, а самое настоящее описание состояния экосистемы носителей, того, кто создал жизнь вокруг, и единственного, кого мы можем называть Творцом или Богом. Любовь – единственное доступное всем людям состояние, дающее представление о том переживании, в котором находимся сейчас мы.

– Вы хотите сказать, что «Чужак» не преследует никаких целей, кроме творения и этой вашей гармонии, потому что это доставляет ему невыразимое удовольствие? – Профессор всем своим видом выказывал недоверие к такому предположению.

– Да, удовольствие есть единственный правильный мотиватор. Посмотрите вокруг, – он обвел взглядом предполагаемый мир за пределами лаборатории, синхронно с ним это сделали двое других, – одни наркоманы, миллиарды людей в погоне за дозой. Все, что вы делаете, вы делаете ради удовольствия, которое дарит вам внутренняя химия тела, либо через внешние раздражители – ту же химию, но в форме наркотических веществ. Мы же говорим о совершенно ином опыте, который является результатом гармонии экосистемы.

– Каким бы ни был опыт, вы говорите о нематериальных целях, мы живем в простом и понятном, практичном мире. У живого существа должны быть цели. Вы заражены, стали частью некой общей экосистемы, ­чего-то целого. Но зачем он вас объединил? Из любви к искусству? Красоте? Гармонии?! – Профессор явно выходил из себя.

– Вы верно заметили, – ответил представитель группы испытуемых, – вы живете в простом и понятном, практичном, искусственном мире. Вас изуродовали, поместили, как хомячков в колесо, в котором вы проводите всю жизнь, подстегиваемые химией и возникающими у вас в уме галлюцинациями. Вы же ученый, и что такое реальность представляете себе ясно и четко, так ведь?

– Допустим, – немного успокоившись, ответил Профессор.

– Так вот, а мы живем в другом мире. Не таком простом и понятном, в нем и понимать нечего. Мы просто живем, связанные друг с другом, без кошмаров и стрессов, в которых пребываете вы все. Материальные цели? И какие же, по-вашему, они могут быть? Поработить человечество? Вы видели ­когда-­нибудь кучу опарышей в падали? Возникало желание порабощать и властвовать? Ничего, кроме сострадания, вы не вызываете, брать у вас нечего, а возлагать на себя бремя власти над вами и одновременно ответственности за вас желания нет. У нас вообще нет никаких особенных желаний, есть лишь стремление к гармонии и совершенству, наше существование похоже, скорее, на серфинг, мы скользим по волнам благодати в наиболее оптимальную сторону.

– А если на вашем пути к благодати окажется препятствие, например, закон, другое живое существо, вдруг понадобится совершить ­какие-то действия, направленные против людей? – осведомился Профессор.

– Вы опять пытаетесь втиснуть все в рамки доступных вашему разумению понятий и действий. На нашем пути не может оказаться ничего, как вы сами видели на записях, наша «дорога», – он изобразил в воздухе руками кавычки, и группа синхронно повторила его движение, – постоянно пересоздается, не задевая никого. Все препятствия возникают и устраняются в пределах экосистемы, пересечений не может быть, как и внешних препятствий и столкновений, вой­ны или еще ­какого-либо беспокойства.

– Но вы расширяете свою экосистему за счет новых зараженных!

– Не мы, тут вопрос судьбы. Мест, где остались споры, не так уж и много. Никакого сознательного распространения нет. Хотя, как вы понимаете, с этим, при желании, не может возникнуть никаких проблем. Достаточно было бы запустить споры в водопровод. Но у нас нет планов захвата мира, у нас вообще нет планов, никаких, мы же сказали об этом ранее.

– Да, мы уже поняли, только стремление к гармонии.

– Именно.

– А что еще вас интересует?

– Ничего.

– А культура, у вас есть культура?

– Что касается вашей культуры, нам она совершенно не интересна: она крайне деструктивна в своей основе и есть плод искажения естественных, природных, процессов, по сути, болезнь. Вы бы хотели, например, проиграть на себе чужую зубную боль? Наверняка нет. Примерно такое впечатление мы получаем от предметов так называемого «искусства». И это в лучшем случае, поскольку в большинстве своем многие из них – просто надуманные пустышки, произведенные на продажу и предназначенные для украшения интерьеров. Украшения из ракушек, продающиеся в курортном городке с лотка, куда более настоящие, чем большая часть вашего искусства.

– Однако, – Профессор остановился напротив говорившего, глядя на него сверху вниз, – вы только что списали тысячелетний опыт человечества, обозначив его, как симптом некоего заболевания. По-вашему, миллионы людей, которые посвятили себя различным видам искусства, глубоко больны?

– Глубоко больны все люди, просто упомянутые вами миллионы нашли выход для своей боли, ну, или природной склонности к мошенничеству, если говорить о некоторых направлениях коммерческой творческой деятельности. Звук может творить чудеса, если его чувствовать, на этом основаны древнейшие техники медитации. А медитация и есть путь к гармонии с миром. Вы превратили его в так называемую музыку и буквально охолостили, лишили силы, а себя – возможности выйти из клетки.

У вас внутри мечется безумная, ошпаренная кипятком обезьяна, которую вы называете умом, с которой вы отождествляетесь и которой подчиняетесь всецело. Холите и лелеете ее, обучаете и воспитываете с детства. Вы, наверное, слышали притчу о городе, где все сошли с ума, выпив воды из зараженного колодца, а один несчастный не пил, он пытался ­что-то доказать окружающим, а потом выпил воды и слился с народом. Вот и вы устроили из своей «цивилизации» фабрику уродцев.

– Про воду это вы сейчас хорошо заметили, не о вашем ли хозяине притча?

– Вряд ли. Попробуйте сами, у вас ведь есть образцы, выпейте – и получите ответы на все вопросы.

– Ну уж нет, оставим вашу воду святым, – Профессор усмехнулся.

– Тут вы попали в самую точку. В древности святыми были как раз «зараженные». В труднодоступных местах сохранились источники, в которых выжили споры.

– Выжили?

– Да. Очень давно, миллионы лет назад, на Земле появился и получил распространение антипод, который убивал того, кого вы называете «Чужаком». Некоторые формы жизни смогли выжить, «Чужак» умирал не сразу, происходили определенные мутации. Но многие виды вымерли. Отнюдь не от метеорита и не от ледникового периода. Эта тема – отдельный и очень большой вопрос.

– Антипод тоже прилетел к нам из космоса? – спросил Профессор.

– Насколько мы понимаем, нет, для нас пока не все понятно, история с его появлением на Земле ­каким-то образом связана с самим «Чужаком».

– И как же выжили споры?

– У антипода интересная природа и особенности – он ­чем-то напоминает газ, хотя, наверное, термин «газ» не совсем верный, просто наиболее близкий. Остались места, в основном, труднодоступные, где споры выжили. А они могут существовать практически вечно. Далее жизнь на земле обрела «самостоятельность», «Чужак» смог оставить живые формы, предоставив им возможность развиваться в соответствии с заложенной в них программой, тогда и был «разработан» механизм ДНК, до этого момента действовал другой.

– Какой же еще может быть? – удивился Профессор.

– Непрерывное творение, ближе всего из человеческого языка ничего не найти.

– Хорошо, и что же было дальше? – поинтересовался Профессор.

– В целом, вы все знаете, хотя в существующих теориях многое перепутано.

– И что, например?

– При накоплении исходного материала жизнь развивалась очень быстро, во всем ее многообразии и одновременно, никаких миллионов лет не было, все случилось намного быстрее.

– Исходного материала?

– Да, «Чужак» создавал материал, который использовал для новых форм, он как бы опирался на существующие решения в каждом новом акте творения, и каждое новое существо, занимая свою нишу, сужало пространство вариантов. Таким образом все живое непрестанно участвовало в акте творения, который был бесконечен.

– А что случилось после того, как появился этот газ или антипод, как вы его называете?

– Потом остались только те виды, что могли существовать автономно, в том числе, и предки человека. «Чужак» смог создать в живых организмах замещающие механизмы, позволяющие им реплицировать себя и продолжать существование в потомках. Момент этот можно сравнить с изгнанием из рая. Но внутри и у вас, и у других существ остались рудименты далекого прошлого.

Например, социализация у большинства видов, техники медитации, различные религии и прочее – все это своего рода эхо былого.

– Эхо?

– Это сложно объяснить. Человечество смогло возродить многие возможности, которые ранее давало единство всего живого. В ряде учений поразительно точно описаны такие состояния и даются техники их достижения. Видимо, в нервной системе даже без присутствия «Чужака» остались ­какие-то возможности, которые при помощи определенных техник восстанавливают существовавшие ранее связи и дают необычные способности.

– А вы обладаете сверх способностями, – вмешался в разговор заместитель профессора, Владимир Семенович.

– Мы можем с большой долей вероятности воплотить в реальность почти любую фантазию.

– Можете нафантазировать, например, левитацию? – спросил ученый.

– Давайте попробуем вместе.

В этот момент ученый поднялся в воздух и завис под потолком. Говоривший с ним зараженный аспирант тоже поднялся под потолок, сохраняя при этом сидячую позу.

– Я, признаться, никогда не пробовал, но когда вы произнесли «левитация», внутри сложился образ и воплотился в данном событии. Как вы считаете, это верная интерпретация? – спокойно осведомился он.

– Опустите, срочно, – голос Владимира Семеновича дрожал, – как вы это делаете?

– Я не знаю, не могу сказать, просто воплотил фантазию, как вы просили.

– И так вы можете нафантазировать, что угодно? – допытывался Профессор.

– Возмож… – начал отвечать аспирант, но не успел договорить, так как раздалась серия хлопков, и в телах испытуемых появились дротики с цветным оперением. Аспирант свалился на пол, вместе с ним рухнул и Владимир Семенович, он сильно ударился при падении и остался лежать на полу, раскинув руки.

– Что вы делаете?! – закричал Профессор, обернувшись к людям в черной униформе, что незаметно для всех вошли в зал во время представления с полетом ученого.

– Пресекаю полет фантазии, – ответил военный в форме полковника – крепкий мужчина среднего роста с волевым лицом. – Давайте-ка погрузим их в кому, на время, пока не разберемся, что нам делать. Уж простите, что прервал, но диалог завернул в опасную сторону, мы же не знаем, что этот умник решил бы интерпретировать следующим, вдруг бы вы ему идею либеральную про единый мир и всеобщее правительство подали, а он бы и воплотил. А это уже посягательство на национальный суверенитет.

– Шутишь, да? – Профессор сердито смотрел на Полковника.

Люди в черном принесли носилки, погрузили на них зараженных студентов и покинули лабораторию.

– В ванну? – спросил Профессор полковника.

– Ага, пусть пока поплавают. Но ты придумай, что нам делать, судя по поступающим данным, ситуация развивается не лучшим образом, – тут полковник обратил внимание на замерших с открытыми ртами ученых, – ну да ладно, ты зайди потом ко мне, расскажу подробно. До свидания, дамы и господа, простите, что прервал ваш праздник души и именины сердца, понимаю, скорблю, но служба есть служба. – Полковник слегка поклонился ученым и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Владимир Семенович застонал, двое ученых помогли ему подняться и усадили на стул.

Профессор сел на стол, повернулся к ученым:

– Ну что же, более-­менее мы ситуацию поняли. Вы, молодые люди, – обратился он к нам троим, – собирайтесь, там уже все готово, машина за вами приедет к девятнадцати часам. За логистику отвечают подчиненные полковника, надеюсь, обойдется без прыжков с парашютом, – он усмехнулся и посмотрел на нас, – я не шучу, молодые люди. – Профессор кивнул на дверь, за которой скрылся полковник, – он такое запросто может придумать. Без сотрудничества с зараженными у нас пока остается только экстремальный сценарий, но для таких вещей есть товарищ полковник, – он снова оглянулся на дверь. – Вся надежда на вас, осмотритесь там и постарайтесь найти источник. Это должен быть ­какой-то изолированный водоем, в котором «Чужак» прятался до того момента, как случилось нечто, позволившее ему попасть в озеро. Я попросил провести съемку этого участка со спутника с высоким разрешением, снимки уже загрузили, посмотрите пока в рамках подготовки.

– Владимир Семенович, – Профессор повернулся к заместителю, – создайте, пожалуйста группу человек из пяти, чтобы круглосуточно работали, прочешите интернет, проверьте, пожалуйста, все, что он тут наговорил, может быть, найдете ­какое-то эхо событий: про споры жизни, «Чужака», в общем, все, – попросил Профессор и вышел из лаборатории.