Вирус Бога

Аутодафе

Шум толпы, собравшейся на центральной площади у кафедрального собора, был слышен за несколько кварталов, по улицам бежали возбужденные люди, стараясь успеть и занять место получше. С таким праздником даже Рождество Господне не может соперничать.

Процессия с трудом въехала на многолюдную площадь. Люди стояли так плотно, что для продвижения кортежа охране пришлось пробивать в толпе коридор. Ведьмы уже были доставлены, перед ними толпа в страхе расступилась, вид этих женщин после допроса наводил ужас. С жадностью горожане вглядывались в изуродованное ожогами лицо молодой ведьмы и культю ее левой руки. Еще утром она, паясничая, проезжала по этой самой дороге под улюлюканье толпы – молодая, красивая, наглая, полная сил, в уверенности, что влюбленный в нее сынок графа придумает ­что-нибудь, спасет от гибели. Сейчас остатки человека везли, чтобы сжечь на погребальном костре.

Наконец кареты с инквизиторами и знатью, пировавшей у графа, остановились, и все вышли, охая и разминая затекшие спины. Для них были приготовлены ряды кресел на безопасном удалении от костров, и они с удовольствием заняли их, незамедлительно погнав слуг за вином.

– Ну, выбирайте, мой дорогой брат, – сказал Карлос Франциску, – кто будет вашей первой.

– Моей первой? – удивленно переспросил Франциск, и Карлос засмеялся.

– Брат мой, вы явно подумали о ­чем-то неподобающем, – вытирая слезы, произнес он, – я имею в виду совершенно другое. Это ведь ваш первый процесс, вы до этого даже не видели аутодафе, я прав?

– Да.

– Суд, который был в замке, где вы впервые применили воду, видели два десятка пьяных вельмож, он интересен нам, интересен им, но это – крайне узкий круг. А вот эти люди, – он обвел взглядом толпу, удерживаемую охраной вокруг места предстоящей казни, – они ничего этого не знают и не видели. Мы привезли сюда избитых и искалеченных женщин, и все, конечно же, будут очень рады увидеть костер, увидеть их смерть. Но с тем же успехом можно набрать кандидаток на сожжение прямо из толпы. Я хочу сказать, брат мой, что, несмотря на кровожадность народа, все же нельзя просто притащить сюда первых попавшихся женщин и сжечь. Раз-два такое, может, и пройдет, но с учетом страха, в котором живут люди, – страха самим оказаться на месте этих несчастных – рано или поздно они могут подумать, что это у нас просто развлечение такое: собирать на улице женщин, избивать, калечить и потом жечь. Причем женщин красивых, доступных, как наша с вами знакомая, – он кивнул на калеку, уже привязанную веревками к столбу. – Тогда в ­какой-то момент эти люди могут перейти на другую сторону – и гореть на кострах будем уже мы. Грань тонка, друг мой, очень тонка, мы играем со зверем, направляя его, направляя паству, но зверь этот совершенно туп.

Однако это – философия, об этом и о многом другом мы с вами еще поговорим позже, в дороге. Давайте о насущном. Мы должны показать им всем ведьму, показать им зло, показать, что эти твари у нас за спиной – не люди, а чудовища. Что они, однозначно, не их сестры, которых случай загнал на костер, а именно исчадия ада. И сейчас мы можем это сделать, показать суть нечестивых служанок Сатаны. Вы уже проявили себя, брат мой, проявили находчивость, умение выживать, подстраиваться под обстоятельства. Я это увидел в вас еще в нашу первую беседу, в замке. Поэтому вы со мной, а не гниете в тюрьме. Понимаете?

– Да, конечно, я понимаю вас и искренне благодарю за заботу, за доверие, которое постараюсь оправдать.

– Давайте, пока еще светло, сцена готова, ваш выход, – сказал Карлос, развернулся и пошел к аристократам и духовенству.

Франциск повернулся к кострам, расположенным треугольником. Ближе всего к толпе была привязана совсем еще не старая ведьма, она пострадала меньше всех, поскольку на допросах не противилась и сразу признала свою вину. Сейчас женщина с живым любопытством, без тени страха смотрела с высоты костра на толпу, на знать и на Франциска. Их глаза встретились, и она улыбнулась ему. Затем, извернувшись, несмотря на веревки, которыми ее привязали к столбу, смогла продемонстрировать ему свою грудь. Франциска вдруг обуяла похоть, по спине пробежали мурашки. Ведьма по изменившемуся выражению глаз монаха все поняла, слегла облизнула губы и подмигнула, от этого Франциска передернуло. Он резко отвернулся под ядовитый смех ведьмы. Сцена эта не осталась не замеченной толпой, где некоторые острые на язык зеваки отдали должное и красоте ведьмы, и реакции на ее выходки со стороны «молодого попа», как они меж собой окрестили Франциска.

Послышалось несколько одобрительных комментариев, ведьму подбивали продолжать. Франциск попросил поставить специальный помост, с которого обычно выступает обвинитель с речью перед казнью, поближе к этой ведьме, а также принести ему большую чашу и кропило. Когда все было готово, он поднялся на него, спокойно поставил чашу на кафедру, положил рядом кропило, наклонился и принял столу из рук подошедшего клирика. Франциск надел столу на шею, выровнял ее концы и, сложив руки на животе, внимательно оглядел толпу. Народ затих.

– Решил познакомиться со мной поближе, сладкий? – прозвучал вдруг женский голос – мягкий, бархатный, очень чувственный. Ведьма говорила, казалось, только с ним, тихо, интимно, голос ее звучал прямо в голове Франциска.

Сотни глаз внимательно смотрели на Франциска и ведьму. Карлос неуютно поежился, он не ожидал такого поворота событий: ведьма попалась сильная, возможно, она неспроста соглашалась на все, берегла силы для этого момента. Карлоса прошиб холодный пот. Ему пригрезилось что за спиной Франциска вместо привязанной ведьмы обвивает кольцами столб огромная черная змея с блестящей, отливающей металлом чешуей.

– Иди ко мне, сладкий мой, – продолжала ведьма, ее голос гипнотически разносился над толпой. Она завораживала всех, буквально притягивала к себе общее внимание, особенно мужчин. Некоторые господа сидели на своих стульях, замерев с открытыми ртами. Священники крестились. Франциск закрыл глаза и вспомнил образ Девы Марии из своего сна, вспомнил свои ощущения и чувства в тот момент, то тепло и трепет. Похоть, внушенная ведьмой, отступила, вместо нее пришло ледяное спокойствие.

– Конечно, я приду к тебе, исчадие ада, – произнес он громко, поворачиваясь к ведьме, – для того я и взошел на эту кафедру, чтобы говорить с тобой, чтобы услышать признания в зле, что ты творила в округе.

– Что ты называешь злом? – все тем же бархатным, набирающим силу голосом спросила ведьма. Франциск поднял листок с обвинительным приговором с кафедры и начал читать:

– Похищение детей, приготовление адских зелий из их крови, поедание их плоти. Совращение мужчин и женщин, наведение порчи на урожай и скотину, и другие подлые деяния, в которых ты созналась, тварь! – громко выкрикнул Франциск прямо ведьме в лицо. Она отшатнулась, опешив от его напора. Ведьма поняла, что ее чары по ­какой-то причине перестали действовать на Франциска, но все же нашла в себе силы громко рассмеяться. Смех был чистым и звонким, заразительным, в толпе нашлось несколько человек, что не удержались и тоже расхохотались. Монах подождал, пока она закончит, затем спросил:

– Что из сказанного мною кажется тебе смешным, ведьма?

– Да то, что фантазии у вас не хватает даже на обвинение, посмотри другие протоколы, там одно и то же, слово в слово. Вы даже не утруждаете себя сочинением хоть немного отличающихся историй. Хватаете людей на улицах, пытаете и тащите на костер.

– Так ты, значит, не виновна?

– Да, я не виновна, под пыткой призналась, испугавшись боли, но не хочу умирать во лжи! Публично говорю вам, попам, и этим добрым людям, что невинная душа идет на смерть! – ведьма явно была в ударе, ее голос гремел, глаза горели. Толпа загудела, пока нерешительно, но постепенно воодушевляясь.

– Замолчите! – приказал Франциск, резко обернувшись к толпе и гневно оглядев стоящих внизу зевак. – Как вы можете верить словам ведьмы, или забыли, что служит она Отцу Лжи? Воистину, слабы души ваши, воля ваша, коли так быстро пали перед чарами нечестивой, – монаха переполняли эмоции, новая для него сила несла Франциска на своих крыльях. Он еще раз оглядел зрителей, случайно встретился глазами с Карлосом, тот одобрительно кивнул ему и улыбнулся. Это вселило во Франциска уверенность в правильности своих действий, и он, резко повернувшись к ведьме, глянул ей прямо в глаза. Она не отвела взгляда, но в глубине ее глаз Франциск отметил искру опасения, сомнения.

Тогда он вскричал:

– Если считаешь себя невиновной, пройдешь последнее испытание. И, уверяю тебя, коль будешь невиновна, тут же сойдешь с этого костра, – толпа позади загудела.

– Я устала от твоих пыток, разжигай костер.

– Никаких пыток не будет, ведьма, – сказал Франциск, вытаскивая из кармана небольшой флакон со слабым раствором «Слез Христовых», – в руке у меня священная вода, «Слезы Христа», – он повернулся к толпе и продолжил, – сама Дева Мария во время моих скитаний в альмерийской пустоши указала мне на источник этой воды, именно она наставила меня на путь борьбы со злом, с нечистью, подобной этой ведьме!

Он повернулся к ведьме и сделал шаг к ней:

– Сейчас я коснусь твоего лба, и мы посмотрим, насколько ты невинна, клянусь, клянусь пред всеми, лично сниму тебя с костра, если окажешься невинна. Молчите и смотрите, – крикнул Франциск толпе, и все тотчас притихли.

Франциск медленно приблизился к ведьме и вынул пробку из флакона. В глазах женщины он увидел страх, подозрение, что игра оборачивается против нее, она понимала, что сейчас сделают с ней ­что-то такое, о чем она не слышала, с чем не знает, как бороться.

– Поцелуй меня, милый, забудем обиды, – попыталась снова переиграть монаха ведьма, облизнув губы, но это прозвучало так фальшиво, что в толпе раздались свист и неодобрительные возгласы, однако они быстро утихли. Франциск намочил конец столы водой и нарисовал на лбу ведьмы влажный крест. После чего отошел в сторону, чтобы толпе было виднее.

Монах стоял рядом с ведьмой и ждал. Он не смотрел на нее, делая вид, что молится. И тут он услышал вздохи удивления. Вельможи показывали пальцами на ведьму. Франциск, повернувшись, еле сдержал радостный крик – он увидел четкий черный крест у ведьмы на лбу, от которого расходились лучики красных трещинок, сочащихся кровью. Лицо ведьмы исказила боль. Она стала похожа на тот образ ведьмы, что можно встретить в церквях, в сценах-­страшилках для народа. Она постарела в эти минуты лет на двадцать, лицо избороздили морщины, глаза потухли и побледнели, даже нос как будто усох и вытянулся.

– Вот оно, истинное лицо той твари, словам которой вы недавно радовались, которую поддерживали, слепцы! – воскликнул Франциск. – И кто вы после этого? Кто вы, отвергающие слуг ваших и защитников, которые неустанно возносят за вас молитвы Всевышнему, кто вы, принимающие блудницу Сатаны и одобряющие слова ее?! Тебе больше нечего сказать, ведьма? – обратился к ней монах. – Мы видим твою суть, твои сладкие речи больше никого тут не обманут!

– Лицо мое, может, уже и не привлекательно, искаженное твоим крестом, – заскрежетала ведьма. Голос ее стал совсем другим – старым, сиплым, с нотками металла, но пока еще сильным, хотя в нем и слышалась сильная боль, – но тело мое еще молодо и красиво, не хочешь ли испробовать его напоследок? А, попик? – ведьма попыталась улыбнуться, но кожа на ее щеках треснула, и она вскрикнула от боли.

– Тело твое? Давай посмотрим на него вместе с добрыми христианами, к чьему милосердию ты недавно взывала, – крикнул Франциск. Протянув руку и схватив за ворот ветхой сорочки, он с силой дернул. Раздался треск ткани. Мужская часть толпы охнула – тело ведьмы было совершенно, бело и красиво, несмотря на несколько крупных синяков, оставшихся на нем после предварительного допроса.

– Хороша, тварь, – послышался голос одного из вельмож.

– Брат мой, – Иоанн наклонился к Карлосу, – ваш ученик и помощник, несомненно, хорош, но мне кажется, он потерял над собой контроль. Боюсь, как бы его так же не потеряли присутствующие здесь мужчины. Все же обнажать женскую плоть, тем более, такой красоты, перед возбужденной толпой весьма опасно.

– Не переживайте, брат мой, это тело недолго будет сохранять свою привлекательность, а то, что увидят сейчас ваши прихожане, навсегда отобьет у них желание якшаться с этим отродьем. Давайте посмотрим и насладимся зрелищем, признаться, даже на меня в первый раз оно произвело очень сильное впечатление. Вы его оцените, брат мой.

– Ну, хорошо, если так, – Иоанн скрестил руки на груди и сосредоточился на происходящем.

Франциск тонко чувствовал толпу, он как будто проник в нее, ощущая каждой клеточкой своего существа. Он подошел к кафедре, медленно, чувствуя, как частью мужчин овладевает похоть, чувствуя растущее в толпе напряжение. Он слышал трескучий смех ведьмы у себя за спиной, ведьмы, празднующей свою маленькую победу, – лишившись лица, она телом своим управляла толпой. Франциск чувствовал, что и некоторые женщины поддались этим чарам. Он чувствовал, в какой момент необходимо ударить по оголенным нервам толпы. Его поступок должен быть подобен удару кнута, так, чтобы искры из глаз.

Он налил более сильный раствор воды в большую чашу, взял в руки кропило, перемешал им воду и, держа кропило в правой руке, а большую чашу прижав левой к груди, направился к ведьме. Увидев чашу и кропило, она перестала смеяться, потому что все поняла. Франциск улыбался, ведьма, глядя ему в глаза, искривила окровавленный рот в оскале ненависти, она пыталась даже вырваться из пут, несколько раз дернувшись всем телом. Веревки оставили красные следы на ее прекрасном белом теле. Франциск медленно шел, глядя ей в глаза, спокойный, уверенный, чувствующий энергию толпы у себя за спиной, питаясь ею, смакуя каждый миг. Из глаз ведьмы потекли кровавые слезы, оставляя на испещренном мелкими кровавыми трещинками лице два блестящих ручейка. Франциск заметил их.

– Плачь, ведьма! – вскричал он, опуская кропило в чашу с водой. – Плачь, и, возможно, плач твой будет услышан Господом всеблагим, может быть, будешь прощена ты в Судный день! – Франциск чувствовал, что накал достиг апогея, буквально физически ощущал вибрацию толпы. Даже охранники были так увлечены происходящим, что перестали сдерживать толпу.

Вот он – хрупкий миг решающего действия!

Время замедлилось. Франциск медленно вынул кропило из чаши, поднял руку и красивым, размашистым движением смахнул с него воду на белоснежное тело ведьмы. Он видел, как капли летят к ее телу, как они разбиваются о него, мелкими брызгами орошая ее белоснежную кожу, как стекают тонкими струйками вниз.

– Изыди, Сатана!!! – вдруг неожиданно для самого себя закричал Франциск, он вложил в этот крик всю энергию, что чувствовал за своей спиной, выступая как бы проводником энергии толпы. Он подхватил эту силу и тем медленным, красивом жестом, которым кропил водой тело ведьмы, выплеснул всю набранную силу на ведьму вместе с водой. Его крик был завершением, финальным ударом по нервам толпы, которая его подхватила и отозвалась звериным ревом сотен глоток:

– Изыди!!!

Толпа за спиной Франциска взбесилась, охранники спохватились в последний момент и еле удержали людей, рвущихся к помосту. Нечеловеческий крик боли, который издала ведьма, стал тем ушатом холодной воды, который осадил толпу, заставив всех поднять глаза на возвышение, где она стояла. Толпа издала протяжный вздох ужаса и изумления, некоторые упали на колени, особенно чувствительные в первых рядах повалились в обмороке на мостовую. Белоснежное тело ведьмы покрылось черными кровоточащими язвами, вода прожигала ее плоть, язвы, разрастаясь, соединялись друг с другом. Вдруг с громким мокрым шлепком часть плоти с ноги ведьмы отвалилась, упала на помост над костром и скатилась на мостовую. В месиве мяса и крови все увидели белую кость. Ведьма уже не орала, она скулила, сжав зубы, у нее уже не было щек, и мерзкий оскал в окружении ошметков плоти ужасал. Ведьма сжала челюсти с такой силой, что у нее треснули зубы, и их осколки посыпались сквозь дыры в щеках. Уже почти все люди в первых рядах упали на колени, сложили руки на груди и возвели очи к небу, очень быстро их примеру последовали остальные, даже вельможи и священники. Франциск тонко поймал и этот момент:

– Помолимся же, братья и сестры, помолимся за всех нас, за мир, в котором мы живем, за грядущее царство божие! – И он, поставив чашу с кропилом на кафедру, стал громко читать на латыни:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день, – толпа в сотни голосов повторяла за ним. Слезы катились по щекам стоящих на коленях людей. Франциск возвышался над толпой, стоя на помосте, разведя руки в стороны и обратив свой взор в небо:

– И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава вовеки, – в паузах между словами был слышен скулеж умирающей ведьмы и звук падающих на мостовую ошметков плоти.

– Аминь! – пронеслось над площадью.

Карлос подал знак поджечь дальние костры, которые, будучи заранее обильно политы смолой, вспыхнули, как порох. Происходящее превзошло все надежды и чаяния Франциска, он жалел только об одном – что феерия эта творится ныне в забытой богом Санта-­Анне, а не на Пласа Майор в Мадриде.

Это чувство нельзя было сравнить ни с чем. Франциск понимал, что отныне он будет стремиться к этому переживанию еще и еще, что теперь это – его жизнь.

«Хорошо, что там еще много Слез Христовых», – думал Франциск. По лицу его текли слезы радости и умиления.

Постепенно толпа выходила из экстаза молитвы, люди начали подниматься с колен. Франциск обернулся и посмотрел на ведьму. От увиденного у него перехватило дух. Горели почти все костры, за исключением «его» ведьмы и двух ближних к ней. От женщины остался скелет с ошметками мяса, разлагающаяся груда плоти лежала у ее костлявых ног и была разбросана по мостовой рядом с костром. Череп ее упал на мостовую и скатился прямо к ногам Иоанна. Тот смотрел на него с нескрываемым омерзением. Череп покрылся сеткой черных точек, которые росли на глазах, образуя дыры. Через несколько секунд от него осталась пригоршня пыли, которую отец Иоанн растер ногой.

И на костре от ведьмы не осталось никакого следа. Веревки, которыми она была привязана к столбу, свалились, груда мяса и кости превратились в тлен, который сдувал ветер, смешивая с дымом соседних костров.

– Аминь, – пробормотал Иоанн и перекрестился.

– Я был прав? – спросил у него Карлос шепотом, наклонившись к самому уху.

– Не то слово, брат мой. Я буду молить вас оставить мне немного «Слез Христовых».

– Конечно, – ответил Карлос и улыбнулся.

Франциск, взяв чашу с водой, спустился с помоста, служители отвезли его подальше от костра. Монах, продолжая держать чашу левой рукой, взял факел у охранника, подошел к костру ведьмы и с чувством благодарности поднес факел к дровам. Хоть ведьмы там уже не было, ритуал необходимо было завершить.

– Спасибо, – тихо прошептал он, – я никогда не забуду тебя.

Костер разгорался. Франциск передал факел служителю, и тот пошел поджигать последние два костра.

Франциск еще долго стоял и смотрел на костры, по щекам его текли слезы, на душе было пусто и так чисто, что хотелось встать на колени и вечно воздавать хвалу Господу. Может быть, он так бы и сделал, но на плечо Франциска легла рука его наставника.

– Пойдемте, друг мой, – сказал тот, – тут очень важно знать меру. Пойдемте, не спеша, не нарушая покой вашей души, карета поедет за нами, а мы пройдемся и помолчим. Я знаю, что вы сейчас чувствуете, этот момент не повторится, его нужно прожить, прочувствовать буквально до последней капли. То, что вы сделали, – просто потрясающе, я предчувствовал в вас этот талант. Простолюдины раздавлены и смешаны с дерьмом, в котором они проводят свои никчемные жизни. Смотрите, как они уступают нам дорогу, как кланяются. Это святая ночь, брат мой, ваша ночь. Пойдемте.

И они пошли в сторону замка. Люди пропускали их, кланяясь и крестясь, делая это искренне, ибо сегодня они узрели чудо, настоящее, хоть и ужасное, чудо, показавшее им, что Господь существует и кара его страшна. Их вера в Церковь-­всеблагую защитницу была восстановлена. На ­какое-то время…