Добравшись до дома, я заметил в окне отблески горящего камина. Значит, Гарри на месте. Прогуляться, дождавшись, пока мальчик не ляжет спать? Нет, уж слишком на улицах темно и холодно.
К моему удивлению, в гостиной сидел не только Гарри, но и Джеймс, попивающий кофе у растопленного камина. Нерешительно глянув на меня, Гарри перевел взгляд на лежавший на столе вечерний номер «Фалкона». Неброский заголовок под сгибом заставил меня поежиться. «ЖЕСТОКОЕ НАПАДЕНИЕ НА ТЕМЗЕ»… Однако сама заметка была краткой, и я, успокоившись, разделся, повесил пальто на крючок и взял газету.
— Там упоминается твое имя, — сказал Джеймс, махнув дымящейся трубкой.
Включив лампу, я приступил к чтению.
«Сегодня утром на Темзе произошло жестокое кровавое нападение на хорошо одетую женщину приблизительно двадцати пяти лет. Речная полиция обнаружила жертву на отмели у нижнего бассейна Темзы, неподалеку от лондонского порта. Женщина лежала в плашкоуте, среди цветов и листьев, словно живая картина.
Расследованием занимается группа полицейских инспекторов, включая инспектора Корравана. Читатели наверняка вспомнят, что мистер Корраван в январе раскрыл таинственное убийство Бердсли. Вне всяких сомнений, инспектор найдет человека, совершившего и это ужасное преступление».
Бросив газету на столик, я мысленно поблагодарил Тома. Репортер не только напомнил читателям о моем недавнем успехе. Верный своему слову, Том не стал писать, что жертва преступления жива, не упомянул и название госпиталя, куда ее доставили речники. В то же время я отдавал себе отчет, что мое имя появилось в заметке неспроста: это был явный призыв к действию. Скрипучий голос Тома зазвучал в моих ушах: «Видите, какую услугу я вам оказал? Я жду…»
Затянувшись, Джеймс прервал тишину:
— Значит, это вторая… — Заметив мое удивление, он добавил: — Ты ведь говорил о первой жертве, я тогда еще сказал, что антураж напоминает мне похороны викингов.
— Да, верно, — признал я. — Только на самом деле это уже третье подобное преступление. Уже третий вторник подряд.
— Серия, — выдохнул приятель.
В стеклах его очков отражался огонь камина, но я знал, что в глазах Джеймса сейчас светится интерес ученого.
— Что заставляет человека идти на такие злодейства? — скривившись от отвращения, спросил Гарри.
— Джеймс говорит — один из четырех мотивов.
— Четыре мотива? — переспросил мальчик.
Плюхнувшись в третье, наименее удобное из всех кресло, я пояснил:
— Страх, месть, алчность и страсть.
— Однако насилие вкупе с цветами предполагает любопытный коктейль из жестокости и романтического влечения к зрелищности. Мне сразу приходит на ум болезнь: сифилис или перенесенная в детстве скарлатина, вызывающие психическое расстройство.
— Какая разница? — возразил я. — Это все неважно. Мне бы только поймать убийцу до того, как тот совершит очередное нападение.
Джеймс надулся, а Гарри задумчиво заметил:
— В статье так и сказано: «нападение». Из этого ведь не следует, что жертва умерла.
А мальчишка быстро соображает…
— Корраван, а Гарри-то прав. Она жива?
Я ощутил смесь раздражения, стыда и негодования. Не забеги я в паб — наверняка увел бы разговор в нужную мне сторону. А теперь делать нечего — Гарри и Джеймс выжидающе уставились мне в глаза.
Пришлось рассказать подробности дела, опустив лишь имена несчастных девушек. К концу моего повествования Гарри сидел с округлившимися глазами. В камине щелкнуло полено, и мальчик вздрогнул, словно в него отлетела искра.
— Первых двух тоже отправили в лодке вниз по реке? — поинтересовался Джеймс.
— И тоже с цветами и листьями, — кивнул я. — Примерно как в «Волшебнице Шалот».
— Неужели ты взялся за чтение поэзии? — недоверчиво глянул на меня приятель.
— Ты же знаешь, что нет. Белинда рассказала.
— Никогда не слышал о «Волшебнице Шалот», — вставил Гарри.
— Вы ее не проходили, — пояснил Джеймс. — Это современная поэзия, Теннисон.
— Еще есть картина по мотивам поэмы, в Ливерпуле.
— Теннисон писал о прекрасной женщине, проводившей дни за вышиванием гобеленов, — сказал Джеймс, повернувшись к Гарри. — На нее наложено заклятие, так что героиня не может покинуть башню, в которую ее заточили. — Он взмахнул трубкой, словно указывая на далекую темницу. — Однажды, выглянув в окно, узница увидела Ланселота и немедленно в него влюбилась. Шалот отчаянно захотелось попасться на глаза рыцарю, так что она села в лодку, застелив ее днище цветами, и отправилась вниз по течению — в Камелот.
— Потом героиня умерла от горя, — добавил я.
— Это ведь не современная история! — возмутился Гарри. — Сюжет позаимствован из «Смерти Артура». Теннисон его просто украл!
— Как ты сказал?
— «Смерть Артура». Это французское произведение, — пробормотал Гарри, опасаясь, что получит за умничанье.
— То есть автор — француз?
— На самом деле сэр Томас Мэлори был англичанином, — расслабившись, объяснил парнишка. — Родился в пятнадцатом веке. Его бросили в «Маршальси» за убийство, и он коротал время в темнице, собирая легенды о короле Артуре, а потом перекладывал их на английский, поскольку в основном все истории черпал из французских поэм и романов. Кое-какие из них мне приходилось читать в школе.
— И чем же отличается версия Мэлори?
— В его поэме дело происходило в Астолате, — сказал Гарри. — Отец леди Элейн устраивает рыцарский турнир, на который приезжает тьма народа, в том числе король Артур и Ланселот. Элейн знакомится с Ланселотом и вручает ему сувенир — по-моему, платочек, — который рыцарь должен носить при себе.
— Постой, постой, — перебил его я. — Так главную героиню зовут Элейн?
— Ну да. Леди Элейн из Астолата. А что?
Что-то смутило меня в имени главного персонажа. Элейн… Что там говорил Стайлз? Что-то про переулок, однако мы расслышали лишь «…лейн». Вряд ли смятенный рассудок миссис Бэкфорд был занят легендами о короле Артуре. Но… несчастная женщина вполне могла говорить о какой-нибудь Элейн, и тогда переулок («…лейн») тут совершенно ни при чем. Надо будет сообщить Стайлзу об этой версии.
— Поехали дальше. Значит, Элейн вручила ему платок.
— Ну, Ланселот знает, как будет ревновать Гвиневра, если поймет, что он носит с собой памятный знак от Элейн, так что решает сражаться в маске. Турнир он выигрывает, но получает ранение. Элейн за ним ухаживает, и Ланселот пытается ей заплатить. Элейн впадает в негодование, и только тут рыцарь понимает: прекрасная леди его любит. Честно говоря — дурак дураком, — сморщился Гарри. — Потом он уезжает, разбив сердце несчастной даме, и та умирает. Челядь укладывает ее в лодку; туда же бросают письмо, где вся история рассказана в подробностях. Лодку с телом отправляют вниз по реке в Камелот.
— Да-да, припоминаю, — неторопливо затянувшись, подтвердил Джеймс. — Я читал отрывки этой истории в прошлом году, их публиковали в переложении на современный английский. Однако зачем убийце воссоздавать сцену из легенд времен короля Артура?
— Может, он писатель? Например, пытается перенести произведение в жизнь, — предположил Гарри.
— Что ж, не исключено, что преступник представляет себя Ланселотом, — задумчиво кивнул приятель.
— Или ненавидит красивых женщин — как тот человек в учебнике Карпентера, — добавил мальчик.
Я вдруг понял, что глазею на собеседников с отвалившейся челюстью.
— Боже, укрепи! История-то попала в газеты… У нас всего неделя, а потом Лондон накроет волна страха — скажут, что появился новый «Волк».
Мы замолчали, и Джеймс стал собираться.
— Тебе надо поспать, Корраван. Ты совсем измучен.
— Хочешь, оставайся у меня, — предложил я. — Вряд ли тебе удастся найти кэб. Час поздний.
— Мы приехали на больничном экипаже. — Он бросил на меня странный взгляд. — Ты разве его не заметил, когда подходил к дому?
Черт… Действительно, как я мог не увидеть карету с лошадью у своих дверей?
Ну да, допустим, выпил. Сейчас виски уже выветрился, и все же устал я так, что все плыло перед глазами. Уже полночь…
В постель я лег прямо в брюках. В шесть уже вставать — какой смысл раздеваться?