Вниз по темной реке

ГЛАВА 47

В понедельник вечером я занял наблюдательную позицию у дома Гриффитсов на Кэндалл-стрит. Можете назвать это поступком импульсивным, но Гриффитс был адвокатом Бэкфордов, возможно — сыграл самую важную роль в судебном заседании, и я не сомневался: Прайс обязательно захочет ему отомстить. Я осторожно навел справки о семействе и выяснил, что с Гриффитсом проживали его жена, дочь и сын. Домашнее хозяйство вели несколько слуг, в том числе две горничные.

Сержант из участка в Мейфэре, отправленный охранять дом, меня в лицо не знал, потому я не стал перед ним раскрываться. Затаившись в тени, понаблюдал за ним. Сержант занял пост на углу напротив дома, как поступил бы и я на его месте. Круг света от уличного фонаря позволял ему следить как за входом в дом, так и за улицей. Вахту полиция несла здесь уже несколько дней, и мне было очевидно: полисмен сомневается, что игра стоит свеч.

Тени обитателей дома мелькали за освещенными, тщательно зашторенными окнами. В восемь вечера из парадной двери появились миссис Гриффитс с дочерью, обе в вечерних платьях. Женщины подошли к подъехавшему кэбу, и мой пульс зачастил. Из укрытия было видно, что кэб около четверти часа стоял на углу, словно кого-то поджидая.

Я одним прыжком выскочил на улицу и закричал:

— Остановитесь! Не садитесь в этот кэб!

Миссис Гриффитс, обернувшись, в тревоге уставилась на меня.

— Что тут происходит?

— Вы вызывали этот кэб? — не дав ей опомниться, спросил я.

— Кэб? — Женщина глянула на меня, как на сумасшедшего. — Это наш экипаж.

— Семейный?

— А какой же еще? — бросила она.

Я глянул на кучера — молодого субтильного человека с бледным лицом и короткими светлыми волосами, ничем не напоминавшего Прайса.

— Послушайте, — нахмурившись, начал он, и я пробормотал:

— Не обращайте внимания. Это недоразумение, простите.

Запыхавшись, подскочил сержант и молча встал рядом.

Девушка испуганно ухватила мать за руку. Надо же, какая ирония: пытаясь защитить женщин, я лишь нагнал на них страха.

— Я — инспектор Скотланд-Ярда. Нам поступили сведения, что в этой части города жалуются на крайне невежливых кэбменов. Могу я поинтересоваться, куда вы направляетесь?

— К друзьям на ужин, — отрезала миссис Грифтфитс. — Еще раз повторяю: это наш семейный экипаж, не наемный.

— Вы их дождетесь и доставите обратно? — глянул я на кучера.

— Разумеется, — ответила за него женщина. — Мы всегда так делаем. Анна, залезай, если мы не хотим опоздать.

Миссис Гриффитс с дочерью забрались в экипаж, и тот загремел колесами по мостовой.

Сержант недовольно и несколько неуверенно посмотрел на меня.

— Извините, — устало сказал я. — Было предчувствие, что человек, которого мы выслеживаем, сегодня может появиться именно здесь.

— Я наблюдаю за домом с четырех часов, — нахмурился полисмен и указал в направлении удаляющегося экипажа. — Через парадный вход, кроме них, больше никто не выходил. Разве что слуги, но мне приказали следить за молодой леди.

— Все правильно.

Я положил руку ему на плечо, чтобы у сержанта не создалось впечатления, что ему не доверяют, и парень смягчился.

— Ну, кучер-то явно им вреда не причинит. Такой и мухи не обидит.

Кучер, частный экипаж… Вряд ли Прайсу удастся убедить женщин сесть в другой кэб после ужина. Впрочем…

До меня вдруг дошло, что секунду назад сказал сержант.

— Точно! — выпалил я. — Он попытается избавиться от кучера, просто сбросит его с коляски! Вот как он хочет добраться до девушки…

Сержант выпучил глаза.

— Кэб, срочно!

Я развернулся вокруг своей оси и бросился на ближайший перекресток.

— Один только что свернул за угол, движется в северном направлении! — крикнул мне вслед полисмен.

— Бегом, выясните, куда они едут! — бросил я через плечо. — Сейчас вернусь!

Сам не пойму, как мне удалось догнать кэб. Прохожие посчитали бы меня безумцем, но на улице вроде бы не было ни души. Или я никого не видел, нацелив взгляд на желтый фонарь экипажа. Поравнявшись с ним, я бешено замахал кучеру.

— Быстро! Едем по Кэндалл-стрит! Гоните, и я заплачу вдвое!

Кэбмен кивнул; я запрыгнул в кабину, и он, развернув экипаж, щелкнул кнутом. У дома Гриффитсов я крикнул:

— Остановите на секунду! — И, обращаясь к сержанту: — Где они?

— Вигмор, двенадцать, — выдохнул тот и сделал несколько шагов к кэбу, однако я приказал кэбмену трогаться, и мы понеслись по улице.

— Ехать коротким путем? — спросил кэбмен.

— Да! То есть нет! Как поехал бы частный экипаж?

— А, понятно!

Колеса застучали по булыжнику, и я ухватился за кожаную петлю, напряженно присматриваясь к каждой коляске, которую мы обгоняли по пути. Светловолосого кучера с короткой стрижкой и тонкими руками не было ни в одном. Разглядывая попутные кэбы, я едва не просмотрел встречный экипаж, на козлах которого сидел крепкий темноволосый мужчина.

Прайс?!

Неужели он уже успел избавиться от кучера?

Я обернулся. Вроде бы тот самый экипаж… Впрочем, таких в Лондоне тысячи.

Решение следовало принять немедленно.

— Кэбмен! Следуйте за тем экипажем! Постарайтесь, чтобы нас не заметили!

— Слушаюсь, шеф! — охотно повиновался кучер.

— Тот человек задумал недоброе, и нам нужно нагнать его где-то в тихом месте.

Я затих, стараясь не мешать сосредоточившемуся на задании кэбмену, и высунул голову в окно, ни на секунду не выпуская из вида экипаж с брюнетом на козлах. Держась немного позади, мы ехали проулками в юго-восточную часть города. Миновали Риджент-стрит, Чаринг-Кросс и двинулись в направлении Стрэнда, держась параллельно Флит-стрит. Пересекли Блэкфрайерс-бридж, держа курс на верфи. С каждым поворотом я все отчетливее понимал, что экипажем действительно управляет Прайс. Мы доехали почти до дома Бэкфордов, и тут коляска Прайса нырнула в переулок и растворилась в темноте.

Как я ни всматривался, желтого фонаря не видел — видимо, преступник нарочно его погасил.

— Следуйте за мной! — чертыхнувшись, приказал я и выпрыгнул из кабины.

Кучер, не задумываясь, соскочил с козел.

— Молодец, парень, — пробормотал я и со всех ног кинулся в узкую улочку.

Там остановился и, затаив дыхание, прислушался. Раздался тихий скрип колес, затем стук подковы по булыжнику. Я метнулся вперед. Кучер не отставал. Ага, вот и Прайс — слезает с коляски. Скользя в тенях, я приблизился к брюнету и ткнул револьвером ему в спину. Преступник замер.

— Не пытайтесь сопротивляться, мистер Прайс.

Мужчина хрипло втянул в легкие воздух, и его плечи обмякли. Он согнулся, словно сбрасывая с себя тяжелый мешок. Возможно, мне показалось, но вроде бы Прайс вздохнул с облегчением. Должно быть, вымотался, хотя дело не только в физической усталости.

— Заведите правую руку за спину!

Он повиновался, и я защелкнул на его запястье металлический браслет. Не дожидаясь моего указания, Прайс протянул и левую руку. Надев второй браслет, я крепко ухватился за цепочку наручников и, убрав револьвер, обернулся.

— Кэбмен! Загляните в коляску, скажите, что там?

Он осторожно приблизился к экипажу, посмотрел в окошко и в ужасе отпрянул.

— Две леди, обе мертвы!

— Наверное, он их просто усыпил. Гляньте, дышат ли они.

Кучер, открыв дверцу, нырнул внутрь и через пару секунд выскочил обратно.

— Точно! Просто спят!

— Отлично. Везите их на Кэндалл-стрит. Свое имя и адрес сообщите сержанту. Вам хорошо заплатят за беспокойство. Ваш кэб я пригоню.

— Договорились! — Он нерешительно посмотрел на Прайса. — А с ним что будете делать?

— Это уже не ваше дело, — резко ответил я. — Езжайте же! Доставьте дам домой. Слугам скажете, чтобы вызвали доктора. Должно быть, женщин усыпили хлороформом, так что они вскоре очнутся.

Кучер взобрался на козлы, и я, дождавшись, пока экипаж не повернет за угол, подтолкнул Прайса, стоящего, словно вьючный бык под ярмом.

— Вперед, к мосту!

Пару минут мы в молчании шли по мостовой. Не отпуская цепочку, я осведомился:

— Где кучер Гриффитсов?

— Лежит на обочине. Недалеко от их дома.

Значит, слуги его найдут.

— Жив?

— Что ему сделается… Я против него ничего не имею.

Мы добрались до моста, и, сделав пару десятков шагов вдоль каменного бортика, я развернул Прайса лицом к свету. Мне нужно было увидеть его глаза.

Он закашлялся, уткнувшись лицом в плечо, и, вытерев губы отворотом пальто, спросил:

— Вы ведь инспектор Корраван?

— Он самый. А вы — Бернард Прайс?

— Зачем вы меня сюда привели?

— Знаю, что вас толкнуло на преступление, — тихо сказал я. — Читал материалы судебного процесса…

Прайс вздрогнул всем телом и затих. Дышал он с трудом, однако под пальто перекатывались бугры мускулов, и я похвалил себя: наручники взял не напрасно. Прайс не отрывал от меня черных глаз.

— Это был не суд, а настоящий фарс, — продолжил я.

— Вы правы, черт возьми.

— Разве не проще было убить Бэкфорда? Почему вы взялись за женщин?

— Я и его убил бы, — покачал головой Прайс, отбросив со лба взъерошенные ветром волосы. — Но сперва следовало разобраться с остальными. Я хотел справедливого правосудия. Разве моя дочь его не заслужила? В чем я не прав?

— Мистер Прайс, какое же это правосудие? Несчастные девушки точно не заслуживали подобной участи! Их друзья и женихи убиты горем, и все благодаря вам! Как вы не понимаете…

Он заколебался лишь на секунду, и его глаза вновь запылали гневом.

— У меня не было другого способа проучить мерзавцев! — В лунном свете его черные зрачки поблескивали, словно воды реки под мостом. — Бывают добросердечные люди, которые поймут твою боль, даже если в жизни ничего подобного не переживали. Есть и другие: считают, что, если чего-то не испытали, значит, этого и нет. — Прайс дернул подбородком, указывая на северную часть Лондона. — Эти способны понять лишь язык зла.

Я промолчал, хотя был согласен с Прайсом и порой чувствовал то же самое.

— Вы — человек из Скотланд-Ярда, — продолжил он, бросив на меня обвиняющий взгляд, — и должны знать, что люди думают только о себе.

— Многие, но не все.

— Значит, вы их не презираете? — фыркнул Прайс. — Думаете, их можно изменить? Выходит, вы еще больший глупец, чем я считал.

— Таких, как Бэкфорды, я тоже терпеть не могу. Однако в мире есть и по-настоящему добрые люди, которые заботятся о других.

Прайс недоверчиво усмехнулся.

Под одной из арок моста внизу пропыхтел буксир. Дождавшись, пока он отплывет подальше, я заговорил:

— После смерти моей матери меня подобрала одна женщина — миссис Дойл. Поняла, что мальчику нужен дом. Только ее доброта заключалась не в самом поступке, а в том, как она это сделала. Ни разу не дала мне понять, что я обуза, ни разу не пристыдила, хотя я стал для ее семьи лишним ртом. Зато благодарила за любую маломальскую помощь, хотя на самом деле я лишь возвращал долг.

— Вам повезло, — пожал плечами Прайс.

Да, мне просто невероятно повезло, и не потому, что ма Дойл меня приютила, а потому, что день за днем показывала, что такое порядочность и милосердие. Я ее так по-настоящему и не отблагодарил, а сегодня был особенно признателен: ма Дойл дала мне прекрасный пример, который поможет здесь и сейчас.

— Расскажите об Элейн, Бернард, — мягко попросил я.

— Можно задать вам один вопрос? — сказал он, опершись о парапет. — Знаете ли вы хороших девушек? Может, у вас есть сестра или, например, племянница?

Мне не слишком хотелось втягиваться в тот разговор, что предлагал Прайс, но в памяти невольно всплыло лицо Элси, и я кивнул.

— Ага. Вот представьте себе вашу девушку. Допустим, она прислуживает в чужом доме, зарабатывает на жизнь. Каждый день встает в шесть утра и трудится до десяти или до одиннадцати вечера. Отдыхает только в воскресенье, и то половину дня. — Его голос надломился. — А теперь представьте пьяного скота, который заявляется домой и насилует вашу девушку на кухонном столе. Угрожает ей ножом и сливает в нее свое злое семя, не переставая посмеиваться — дескать, его жена ей в подметки не годится! Девушка находит в себе мужество предстать перед судом, а ведь рассказать о насилии — все равно что пережить его снова! Моя бедная девочка… Стояла там, выслушивая гнусную ложь: якобы она все спланировала сама, чтобы потом шантажировать своего господина. А все эти мужчины только перемигивались да насмехались над ней!

Голос Прайса упал до хриплого шепота, и все его тело содрогнулось.

— Сунули ей два фунта и десять шиллингов. Можно подумать, этих денег достаточно! Найти другое место Элейн не светило — не было у нее ни одного шанса на достойную жизнь… Да еще и ребенок от мужчины, который не дал бы на дитя ни фартинга. Знаете, каково сознавать, что ты ничем не можешь помочь?

Прайс не плакал, а у меня защипало глаза. Я представлял себе не только Элейн, но и Элси, и Белинду, и Рейчел. Их образы перемешивались, на передний план выходил то один, то другой.

— И все же вы могли оказать дочери поддержку, — неуверенно пробормотал я.

— Я умираю, — покачал головой Прайс. — Работал мальчишкой в шахте, доработался до черных легких. На реку устроился уже после. Понимаете? — Он долго изучал меня и наконец продолжил: — Знаю, что у вас на уме. Я убивал, потому что терять мне было нечего. А что мне еще оставалось делать? — взорвался он. — Подумайте сами! Неужели никогда не оказывались в такой ситуации, когда зависите от человека, для которого вы не более чем грязь под ногами?

У него словно появилась чудодейственная способность видеть мое прошлое. Я промолчал, чувствуя себя сбитым с толку, а Прайс, наклонившись ко мне, добавил:

— Как поступили бы вы на моем месте?

Жестокий, но справедливый вопрос. Господи… Надеюсь, мне не пришло бы в голову убивать юных девушек только для того, чтобы преподать урок их отцам. Впрочем, отомстить Бэкфордам — дело святое, вот только учить подобных людей бесполезно — они ничего не поймут.

Ответа у меня не было. Наверное, Прайс решил, что ему не удалось задеть струнки моей души, и теперь он говорил спокойно и равнодушно:

— В ту ночь Элейн умерла у меня на руках. Не плакала, не из таких она девушек. Ребенком и то слезу пускала нечасто.

— У вас была хорошая дочь, — вздохнул я, и Прайс кивнул. — Вы оставили миссис Манро в живых, потому что она в положении?

— Да. Убивать ее было несправедливо.

Так или иначе, у отца Элейн имелись понятия о порядочности, раз он не захотел причинять зло невинному нерожденному ребенку.

— Начали вы с Роуз Альберт…

— Альберт — судья, — опустил голову Прайс. — С присяжными он говорил так, словно не слышал ни слова из того, что рассказала Элейн.

Сквозь туман на реке пробился скорбный звук береговой сирены, и я подождал, пока не стихнет эхо.

— Что заставило вас укладывать тела в лодку?

Он вздохнул, подавив приступ кашля.

— Я умею писать и читать, но не слишком хорошо. Мелкий шрифт в газетах вообще не вижу. А Элейн грамоту знала отлично. Каждую неделю приносила газету с рассказами о короле Артуре и его королеве да о рыцарских турнирах. Читала мне вслух. В один из своих выходных сказала, что сегодня я услышу особую историю о девушке по имени Элейн, и добавила, что история печальная. В конце рассказа она заплакала: речь там шла о девушке, полюбившей парня, а он о ее любви — ни сном, ни духом. Если моя дочь и могла поплакать, то только после таких вот историй.

По щекам Прайса катились слезы, но он их словно не замечал.

— Умерла она от кровотечения в понедельник ночью, и я вынес ее на реку. Нашел лодку. В темноте проплыл с ней мимо доков, проводил Элейн до Блэкуолл-Рич.

Ничего удивительного, что мы не обнаружили ее тела. Если лодка не застряла на болотистых отмелях, отлив наверняка унес ее в Ширнесс, а затем и в открытое море.

— Потом поцеловал ее напоследок и спрыгнул на берег, — нежно пробормотал Прайс.

Его слова заставили меня расчувствоваться, и все же мне хотелось узнать кое-что еще.

— Как же вы писали письма девушкам?

— У меня есть один приятель — грамоте обучен. А вызнать у слуг, что происходит в доме, совсем не сложно.

— Потом вы усыпляли жертв хлороформом и резали им запястья…

— Запястья — только после смерти, — поднял голову Прайс. — Это лишь малая часть того, что сотворил с моей девочкой тот человек. В конце концов, они должны были понять, что наделали, — умоляюще сказал он.

У меня перед глазами промелькнул образ распростертой на столе Элейн; рядом маячит Бэкфорд с порочной улыбкой, нашептывает что-то девушке на ухо. Спаси меня Господь… Сочувствие к дочери Бернарда Прайса на миг затмило его ужасные преступления. Стрелку душевных весов зашкалило, как бывает на верфи, когда навалишь на поддон слишком много мешков с зерном.

Уравновесить душевные весы невозможно. Как бы ни страдали Прайс и Элейн, смерть и мучения юных девушек оправдать нельзя. И ничем не поможешь человеку, потерявшему дочь. Осознав тщетность попыток найти решение, я впервые понял, что имела в виду ма Дойл, сказав: «Не всегда достаточно признать человека виновным или невиновным, чтобы исправить этот мир». Каков должен быть вердикт суда? Разве есть в этом случае справедливое, устраивающее всех решение? Как может суд найти способы примирения сторон или, тем паче, — искупления вины?

Я стоял на ветру, испытывая тоску за всех, кто пострадал в этом деле, и ощущая отчаянное желание сделать так, чтобы не навредить еще больше, а Прайс будто прислушивался к моим размышлениям.

— Что вы планируете сделать со мной?

Мне в ухо зашептал грозный голос Куотермена: «Если отпустишь преступника, я тебя уничтожу…»

— Мистер Прайс, — тихо произнес я. — Если я исполню свой долг, — вам придется предстать перед судом. Вы будете вынуждены рассказать историю Элейн людям, которых ее судьба нимало не заботит.

Его лицо исказила гримаса ужаса. Запрокинув голову, Прайс застонал.

— Я не смогу… Нет, черт возьми, нет!

Его голос поднялся до крика, перешедшего в приступ кашля.

— Отпустить вас я также не имею права.

Прайс затих, кинув на меня изумленный взгляд.

— Мне как-то говорили, что, прыгнув в воду с такой высоты, уходишь без боли, — пробормотал я.

Он судорожно вздохнул, и в горле у него что-то заклокотало.

— Вы… вы меня отпускаете… — устало и в то же время удивленно прошептал Прайс. Он помолчал, склонившись над парапетом и рассматривая водную гладь. — Здесь одно из самых глубоких мест на Темзе.

— Да, мистер Прайс.

— Вам не нужно беспокоиться — с наручниками я точно не выплыву.

— Нет, не выплывете.

— Вас наверняка осудят, если не поверят, что я сбежал, — заметил он, облизав пересохшие губы.

— Вы — сильный, крупный мужчина. Я попытался вас арестовать, но получил удар по голове, после чего вы бросились через парапет. Я не успел вас остановить.

— Почему вы хотите меня отпустить? — подумав, спросил Прайс.

Я заговорил, стараясь тщательно подбирать слова. Выразить мои истинные побуждения оказалось не так просто.

— То, что вы сделали с невинными женщинами, — неправильно. Не просто неправильно; это ужасно. Роуз Альберт, Джейн Дорстоун, Шарлотта Манро и Эмма Монтут были хорошими девушками, любящими дочерями. Каждая из них — порядочный, душевный человек, пытающийся нести добро в этот мир. Те, кто их любил, никогда не оправятся от горя.

Прайс вздрогнул.

— В то же время… приговор суда девушек уже не вернет, а вы от судебных заседаний и без того натерпелись достаточно.

— А что с Бэкфордом? — задыхаясь, произнес Прайс. — Я ведь не могу…

— С ним я разберусь. Они с братом каждый четверг посещают бордель.

— Да, в Хемпстеде, — кивнул преступник.

— Полиция иногда устраивает там облавы. — Я взял короткую паузу. — И следующая вполне может состояться в четверг.

Прайс слушал, затаив дыхание.

— Если станет известно, чем занимались там Бэкфорды, тюремного заключения им не пережить, — с чувством сказал я. — Можете на меня положиться.

Лицо мужчины разгладилось, и он, пару раз облегченно вздохнув полной грудью, приблизился к парапету.

— Подождите, — остановил его я. — Вы должны меня ударить.

— Верно… — Он отступил на шаг и вдруг застыл на месте, поведя мощными плечами, словно пытался избавиться от наручников. — У вас есть нож?

— Нож? Но я не могу…

— Нет-нет, — нетерпеливо произнес Прайс. — Срежьте медальон у меня с шеи. — Он наклонил голову, показав тонкий кожаный шнурок вокруг горла. — Это ее вещица. Не хочу, чтобы она ушла на дно вместе со мной.

Вытащив нож, я продел лезвие под ремешок и, разрезав его, поймал за концы. В ладонь мне упал оловянный кругляш. Я ощупал его. Похоже на образок — вроде того, что подарила мне Белинда. На моем был изображен Святой Михаил — покровитель полицейских, однако я не стал его носить и хранил дома, в шкатулке. Снова вспомнив слова Бел, я удивился, насколько по-дурацки себя повел, отказавшись от символа помощи.

— Кто здесь изображен?

— Святая Зита, покровительница горничных и домашней прислуги, — тихо сказал Прайс. — Кажется, Элейн она помочь не смогла. Вы сохраните медальон? Я недостоин того, чтобы меня помнили, а вот Элейн…

— Конечно, — сдавленно произнес я, осторожно опустил образок в карман и выпрямился, ожидая удара.

Удар был хорош. Его лоб с размаху врезался мне в голову. Свет на миг померк, и жуткая боль пронзила шею и позвоночник. Я потерял равновесие и, упав навзничь, встал не сразу. Словно в тумане видел, как могучая фигура метнулась в сторону и исчезла из вида.

Как только зрение прояснилось, я с трудом поднялся на ноги и наклонился над парапетом. В лунной дорожке, падавшей на реку, виднелся темный силуэт. Еще миг — и он ушел под воду. Поток сомкнулся и равномерно покатил свои волны дальше, а бледный серебристый луч, поглотив помеху, вновь протянулся от моста до скрывающегося в темноте берега. В груди у меня образовалась пустота, которая тут же заполнилась страшным сомнением.

Правильно ли я поступил?..