Второе пришествие инженера Гарина

*** 117 ***

Гортанный голос муэдзина с верхней площадки минарета огласил окрестности. Правоверные слуги Аллаха готовились совершить вечерний намаз, где бы их не застал этот призыв.

Солнце непривычно-багрово плавилось, угасая в пухлой пелене облаков, с темной каймой по нижнему краю. Воздух был душен, влажен, наэлектризован. Верхушки пальм чуть трепетали оконечностями развесистых крон. Сплетения лиан дали приют целым гроздьям неунывающих обезьян. Более строго культивированные человеком апельсиновые рощицы, площади маиса, померанца, гранатовые и миндальные деревья были высажены как под гребенку. И, напротив тому – табором расположившаяся деревенька возле высоченного вала из наваленных глыб камней производила впечатление как-то стихийно возникшего здесь городища. Там были и хижины-мазанки, и шатры кочевников, и двухэтажные, на сваях, дома с тростниковыми крышами, обнесенные глинобитным тыном. Чудился (но верно это было так) постоялый двор, с яслями для вьючных животных; мелочные лавки, каменные акведуки и даже – турецкие бани, как их можно было воображать здесь, в сердце Великой пустыни, в навеки обезвоженных местах. Но вот этого-то прозрачного, живородящего минерала было в избытке.

Манерно воздух чертили бесчисленные стрекозы, а более стилизованные бабочки всех расцветок оставляли один роскошный цветок ради другого, чарующего и дурманящего.

И вот над всем этим – авторитарно, надменно-сухо вознесся Dome*; как если бы было возможно в этом абстрактном и возвышенном начертании слова сохранить суть вещи.

Дом-замок, или своеобразный мемориал, – в память живых, выразительность фасадов которого строилась на отточенном лаконизме гладких и наклонных, точно уводящих в небытие плоскостей, с простым (и странным) сведением архитектоники к основным геометрическим объемам и фигурам: кубу и трапеции. К этой особенности можно было отнести и гигантские тумбы – по каждому из углов в цоколе здания. Смутно, но узнаваемо им были переданы черты головы человека и туловища льва. Эти кубо-сфинксы были высотою в 6-этажный дом и даже ввиду такого огромного строения, каким был дворец, выглядели громоздкими. По периметру всего здания и уже за внешней оградой – начиналась платановая рощица (высаженная для дезинфекции воздуха), вторым поясом расположились миртовые деревья, далее – ряд пирамидальных кипарисов. Во внутреннем замкнутом дворе, куда выходили фасады, сработанные в мавританском стиле, цвел розарий, благоухал миндаль.

Но все эти красоты и благовония не отменяли главного и общего:

Эти обморочно падающие назад стены с узкими оконцами-нишами, где от рассвета до заката залег мрак; с крышей, срезанной и плоской, наподобие тибетских пагод, с соответствующим карнизом и фризом: с вертикалями кипарисов, несколько, как бы, облегчающих массу этого дома-форта. И, вместе с тем, здание вовсе не производило впечатление сумеречного (позаимствовавшего немало от гробницы восточных деспотов), благодаря светлым и чистым тонам гранита (основного здесь строительного материала), светло-серого и стального оттенка, на изломе пепельного-серебристого. И, быть может, еще и от этого – в облике здания запечатлелось нечто бесстрастное и беспощадное.