Второе пришествие инженера Гарина

*** 97 ***

Закатный свет в окнах гостиной отливал тусклым пурпуром.

Лестница белого камня с балюстрадой вела наверх, – ко второму этажу, расходилась по сторонам и терялась. Внизу ее, на три шага от последней ступеньки, стоял все тот же ореховой полировки столик, как и при очной ставке Шельги и Зои. Поодаль, в кресле, расположился Роллинг. Он был один. Птички не пели, да и клетки были пусты. Лишь дробно журчал фонтан.

Роллинг пожелтел, обрюзг, часто срывающимся жестом скреб подбородок. Одет он был во все черное, и даже не снял котелка, образцы которых давно уже не носили в деловом мире Старого и Нового света. Но ему было уже не до фетишей. Миллиардер на пенсии. Он не смел даже закурить, – на этой его привычке лежал врачебный запрет, ввиду предрасположенности к обширному инфаркту. (Один – микро, он уже пережил). Воздержание Роллинг переносил почти что нравственно, – по тому чувству обреченности и загнанности в угол. К этому прибавилось и тяжкое сомнение. Полно: да в самом ли деле Гарин и Зоя живы, и находятся в замке? Не есть ли это все киношная мистификация, на которую он так чудовищно купился. Ведь Шельга не признал в той женщине мадам Ламоль, – этим полны газеты. Агенты, вернувшиеся из Лозанны в почти нетранспортабельном состоянии, путались в показаниях, несли всякую ахинею и могли просто проиграться в казино и быть избитыми. И что из того, что собственные убеждения Роллинга в «подлинности» Зои были бесспорны. Он и сам уже давно раздвоился. Но раздвоился и весь этот мир, да и был таковым. Не есть ли двуличие и обман подлинное измерение вещей и событий? Вот и сейчас – одна его половина жаждет свидания с Гариным, другая – сторонится и боится. О, нет, не какого-нибудь физического уничтожения, но верно унижения, – быть может, в присутствии той роковой женщины, – и унижения горшего, чем тогда, когда она предала его в сырую, ветреную, ужасную ночь… при подписании договора с Гариным.

Роллинг шумно вздохнул, отгоняя воспоминания. Ему становилось особенно скучно и пусто. И в этом пространстве ожидания он как-то сумел приподняться над собой эдаким придонным пузырем воздуха, но и только-то. Весь ил его души опустился при этом ниже осознанного уровня. Роллинг задрал голову, так что даже откинулся на спинку кресла. Из мутных глаз его выкатилась слезинка. Он старчески икнул.

В гостиную вошел Гарин, – реальный и земной, но без бородки, каким привык его видеть Роллинг; с опереточными усиками, бледный, собранный. Чуть позади – некий тип, по виду латинос, с точно такими же нагловатыми усиками; занял место у входных ворот, заложив руки в карманы кремового пиджака.

Роллинг – будто бы разом выпил ковш холодной газированной воды: он задохнулся, глаза его увлажнились, и, наконец, он гаркнул:

– А, Гарин! Я знал, я рад…

– Что вы знали, дядя, что я жив и не скормлен рыбам! – бросил реплику Гарин, проходя к столику так порывисто, как какой-нибудь прораб на короткой рабочей летучке. – Вы всегда были скверным актером, Роллинг. (Гарин, казалось, не замечал его в упор; да и интересовался ли он им в действительности? Могло ли что-нибудь быть задействовано от мистера Роллинга, кроме, разумеется, его капиталов, имейся у него таковые? Роллинга – прежнего финансового буйвола и игрока – больше не существовало). – Итак, мистер Роллинг, как вы теперь убеждены на все сто – я жив и здоров. Вашу отзывчивость – в виде подношения мне 10 миллионов долларов за ничего не значащие безделушки мадам Ламоль, – я расцениваю как знак доброй воли и расположения ко мне. Попытку покушения на свободу и, возможно, жизнь упомянутой особы – прощаю и понимаю, как мужчина мужчину. Будем считать инцидент исчерпанным. Теперь перейдем к делу. Вот документ, – Гарин потряс развернутым небольшим листом бумаги, неизвестно как оказавшимся в его руке. – Это наш с вами договор, по коему я обязуюсь… одной акцией… (не будем здесь распространятся). Вы же, в свою очередь, должны были выплатить мне в качестве гонорара половину суммы, напрямую проистекающую из этой акции… По расчетам независимых экспертов, вы загребли тогда в Европе более двух миллиардов долларов. Я же видел от вас порядка 300 миллионов… и не более того, что целиком ушло на обустройство Золотого острова и кое-какие военные операции. Итак, за вычетом растраченного, за вами, батенька, должок в 700 миллионов, а по счетам, в деловом мире, мистер Роллинг, принято платить. В нашем же пэн-клубе, гм, кроме того, еще и оставлять шляпу в гардеробе… ну хотя бы снимать, – иронично уже добавил Гарин.

Роллинг ужасно покраснел, вернее, лилово побагровел отвислыми щеками и вспотевшим носом. Начиналось то самое, прилюдное (при одном свидетеле) «посечение» великого гражданина Америки. Содрогнувшись, Роллинг снял котелок, выставив напоказ взмокший череп в нимбе седых волос. Так он выглядел куда благообразнее.

– 700 миллионов, мистер Гарин, при всем моем желании – не могу… – с хрипотцой высказал Роллинг.

– Что же так, дядя, жметесь? Тогда эта бумага за вашей подписью, пойдет в Верховный суд Соединенных Штатов, а мне – семь бед, один ответ.

Гарину, наконец, надоело стоять, будто на дипломатическом приеме, и он уселся на стул, с удовольствием вытянув ноги и уже принимаясь за сигару.

– Даже если меня потащат на электрический стул, я не смогу выплатить такой суммы, – промямлил совсем деморализованный Роллинг.

– Как-то исключительно потратились, да? – издевательски осведомился Гарин, с прищуром смотря сквозь голубоватый дымок, – или вложили миллиард, другой – в золотой запас Форт-Нокса. Вы знаете меня, старина, со мной или сотрудничают, или…

Роллинг потупил глаза, уронил голову.

– Основным капиталом «Анилин Роллинг» заправляет совет директоров. Я, правда, владею контрольным пакетом акций, – Роллинг заерзал на стуле, точь-в-точь, как ребенок перед известным делом, – но в личных целях… на текущие расходы, я могу взять не более 80-90 миллионов…

– Что же так?! – не вытерпел Гарин.

– Ввиду моего положения, и так… учрежденной опеки, – про-мямлил Роллинг, выставляя одни уши.

Гарин присвистнул. Глаза его изумленно вскинулись:

– Так вы что же, батенька, недееспособны? Старый дружище… Видели! – воскликнул он, словно призывая кого-то в свидетели. – А я-то на него рассчитывал! – и Гарин с размаху стукнул себя по колену.

Лица Роллинга совсем уже нельзя было разобрать. Нос ушел в отвислые щеки, уши мертвецки побледнели. Вдруг – в борьбе – он поднял голову. Уставился в переносицу своего мучителя мутными глазами; в них блеснуло… выплыло по слезинке.

– Черт те что, – брезгливо поморщился Гарин. – Станет с вас и ста… Гоните всю сумму наличными – и разойдемся. Придется как-то выпутываться самому.

Роллинг, точно в болезни Паркинсона, затрясся. Глаза его округлились, пока в орбиту их не вошло, – и он увидел: на открытой (застекленной с наружной стороны дома) галерее, на уровне второго этажа, в освещенных закатом окнах – фигуру женщины. Она медленно шла, меланхолически склонив голову с тяжелым узлом темно-каштановых волос и ниткой белых кораллов на открытой, красивой шее. Руки ее были у груди. Одета она была в свободное васильковое платье, отделанное рюшем. Медно-красный луч тронул самый краешек прядей ее волос. Одно обнаженное плечо порозовело. Если бы еще эта стройная, молодая женщина держала в руках томик Мюссе или русского Блока – ни дать, ни взять целомудренная институтка из прошлых, славных довоенных лет, на дорожках Петергофа (из тех, верно, времен, что дошли до Роллинга со страниц псевдодневника Зои, проданных ему Гариным). Трудно сказать, вышло ли это случайно, или было подстроено, по уговору, чтобы сломить волю Роллинга. Но в лицо ему ударила тихая блажь, челюсть отвисла; он и смотрел-то, как смотрят юродивые, выворачивая белки глаз. И все казалось, это было лицо слепца.

– А вот и наша мадмуазель, – негромко произнес Гарин. – Я думаю, торг при ней и вовсе неуместен.

– Будьте вы прокляты, Гарин, – очнувшись, с тихой ненавистью прошипел Роллинг. В нем будто на мгновение воскрес прежний властитель и магнат. – Вы получите все сполна. Даже если это станет закладная на все мое имущество… Я дам вам – под проценты на вашу погибель… Вам все зачтется; ведь не будь у вас этих моих денег, – вы еще чего доброго просуществуете… а так найдете себе скорый конец.

– О`Кей. С меня довольно будет и вашего пенсиона: 90 миллионов, – быстро нашелся, что сказать, Гарин, наблюдая за тем, как Роллинг подписывает чек с золотым обрезом.

– Документ, – прохрипел тот, накрывая ладонью чековую книжку.

– Надеюсь, никаких осложнений не возникнет при получении этой суммы?

– Я же сказал: будьте вы прокляты Гарин. Под проценты на вашу погибель…

Гарин невозмутимо обернулся к двери и проговорил то, отчего Роллинг и вовсе опешил:

– Шельга. Войдите.