Второе пришествие инженера Гарина

*** 69 ***

Всю дорогу они молчали.

Быстро проехали предместья большого города. В объезд центра, через окружную дорогу, и далее, минуя несколько пустынных, малоосвещенных улиц, въехали во двор, где в глубине, в свете одинокого фонаря, выстаивало невыразительное, как будто двухэтажное, но приземистое и длинное здание, с флигелями. Оно было темно.

Гарин вырулил. Поставил автомобиль под самые окна, за выступ каменного крыльца, с козырьком из рифленого железа. Во всем здании – следы торопливой побелки, ремонтных работ. Во дворе – неубранный мусор, ржавые батареи и трубы парового отопления. Кругом бурьян. Желтоватый вздрагивающий фонарь освещал примятую дорожку.

Взойдя с Зоей на крыльцо, Гарин своим ключом отпер дверь. Вошли, будто в амбарную пустоту, со спертым воздухом.

– Сторож дрыхнет, как всегда, в соседнем крыле. Впрочем, я здесь свой человек, – прошептал Гарин.

Придерживая женщину под локоть, опережая ее на шаг, он нащупал выключатель. Пыльная лампочка под потолком осветила узкую крутую лестницу на второй этаж. Поднявшись, на тесной площадке с перилами, Гарин отпер еще одну – филенчатую дверь. Вошли. Пахло залежалой бумагой, отсыревшим картоном, какими-то реактивами. В глубине комнаты, будто картина в рамке, на стене: звездная кисея, рвущаяся над бездной; ветвистые рога лунного серпа с обрывками синеватой заснеженной паутины. «Открытое окно», – догадалась Зоя. Гарин уверенно прошагал вперед, щелкнул металлом, опустил плотные жалюзи. Включил верхний свет.

– Вот здесь и пробудем до утра, – сказал он категорически.

Зоя осмотрелась. Это была узкая, как пенал, длинная комната, заставленная стеллажами с какой-то отчетностью, папками, рулонами чертежей. В конце комнаты примостились два пульмана, с рефлекторными лампами, столик с физическими приборами. Вдоль одной стены (противоположной стеллажам) возлег кривоватый, кожаный диван. Еще на стенах – плакаты с диаграммами, срезы технических устройств. Казалось, помещение давно уже не проветривалось, как и не посещалось людьми, или сдано под рухлядь.

– Это и есть твоя чудо-мастерская, где ты создаешь оружие возмездия, – не удержавшись, произнесла Зоя, роняя на пол перчатки, слабой рукой пытаясь расстегнуть крючочки на слишком тесном вороте платья.

– Это так себе: по одному знакомству; старый политех… Сейчас все распущены на лето, – рассеянно проговорил Гарин. – Располагайся. Это лучшее, что мы можем пока придумать. Все зависит, – ну-ка, взглянем на документы этого сукиного кота! – и он прошел к одному из пульманов, включил рефлектор, вчитался в бумаги, изъятые у водителя.

Зоя еле слышно вздохнула: интересуйся, мол, сам! «Все же, если бы не я…». Она уже овладела собой. Ни о чем не сожалела; напротив того, пребывала в уверенности относительно своего поступка. И если в машине ей стало просто покойно и хорошо, то здесь род странного воодушевления стал преобладающим в ней. С разлитой и тихой полуулыбкой, оставаясь неподвижной на месте, с рукой у горла, она вновь пережила эту ночь.

– Поздравляю тебя, – до ее сознания дошел голос Гарина. – Кажется, твоя выходка не будет иметь столь роковых последствий.

Восково-бледный (будущий «герой» паноптикума), Гарин прошелся по комнате, туда-сюда, потрясая документами водителя.

– Это и действительно профессиональный шпик. И знаешь кто? Он из русских; более того, советский подданный. Горе-соотечественник. Хе-хе. На, взгляни! (Зоя не протянула руки).

– Так он русский. Но почему? – задала она сакраментальный вопрос.

Гарин воззрился на нее:

– Хотел бы я тебе ответить… Н-н, да. Здесь по документам он значится, как Ковригин, работник торгпредства… Ловко устроился, жирный кот. Пронырливая должность для того, чтобы совать нос, куда тебя не просят. Единственный недостаток – это отсутствие дипломатической неприкосновенности. Хе-хе.

– Тогда, стало быть, это меняет дело? – неуверенно высказалась Зоя.

– Еще как, – подтвердил Гарин. – В некотором роде, то, что он схлопотал от тебя три пули, вышло, как по роду его профессии… Пренебрежение техникой безопасности, скажем так, – вновь сострил Гарин со скверной улыбкой. – Обычно полиция при рассмотрении таких дел прежде обращается в консульство, обставляя все в контакте с ними. Огласка была бы здесь неуместна. Обычный шпионский оборот дела. Советская сторона не решится на расследование. Думаю так.

– Чудненько, – сощурилась Зоя, с размаху усаживаясь на продавленный диван. Хрустнула пальцами. Обычно сине-льдистый взгляд ее равнодушных глаз на этот раз стал обворожительно мечтательным. Сквозь стылую бледность пробился румянец. Лицо приобрело почти смутную прозрачность, как вершинная, ближняя к огню кромка свечи. Только что (недавно) она пролила чужую кровь, и теперь своя бешено прибывала в ней. С этого ли, или с пережитого волнения, или как по роду сказки, что вначале надо окропить себя «мертвою водой», а затем только «живою» – она помолодела.

Гарин кратко подвел итоги:

– Итак, проводим здесь до утра. И часов в 10 (к открытию) направляемся в департамент виз.

Зоя нахмурилась.

– Ничего не понимаю. Почему не сразу в машине, на границу?

– Я не во всем абсолютно уверен. Потом, у тебя виза на разовое посещение – «от» и «до». Нужна отметка убытия.

– Дальше?

– Дальше, если все сойдет благополучно, я отвожу тебя на Силезский вокзал, и ты катишь в Судеты, в город У., к любезному твоему сердцу барону Киркгофу.

– Даже так! – Зоя искренне расхохоталась, пригляделась к Гарину. – Ты на этом настаиваешь?

Это была давняя и довольно скабрезная история. Барон – по сильнейшему подозрению Гарина – был безрассудно увлечен Зоей, во время их первого посещения Европы. Тогда они уединенно поселились в пригороде Праги, и пока Гарин обставлял свои дела, Зоя имела случай познакомиться с бароном на Стршелецком острове, – известном месте отдыха в самом центре Праги, на реке Влтаве. После этого Зоя получила приглашение посетить имение барона в окрестностях Усти, городка недалеко от чехословацко-германской границы. Спонтанное сумасбродство женщины после многих лет изоляции от большой (т.е. светской) жизни прямо ставилось Гариным ей в вину. Во всяком случае, посещение усадьбы барона недолго оставалось для него тайной. Сметливый Валантен, имеющий ко всему прочему и опыт сутенера, быстренько застукал свою госпожу, и в самых лучших чувствах «передал дело по инстанции». Королеве здорово влетело, как только могло – Жозефине, в простых солдатских снах молодого Бонапарта. Эта история казалась подзабытой, и вот…

– Ну и как это ты себе представляешь? – продолжила Зоя. – Я на большой дороге… с котомкой за плечами… Все таки не 18-ый год. Писать мне будешь «с наилучшими пожеланиями». Или как?..

Гарин поскреб подбородок.

– Это самое лучшее, что можно сейчас придумать для твоей безопасности. Возьмешь наемный экипаж. Барона я предварительно проинформирую. Телеграмма придет раньше, чем ты заявишься в Усти.

– Не хочу, – вдруг резко и властно произнесла Зоя. – Без тебя – никуда. – И через мгновение, уже нежно: – Но как же ты? – Она соскочила с дивана, подбежала к Гарину, положила руки ему на плечи. – Все, все, что я могу для тебя сделать – это остаться с тобой. Я остаюсь. Слышишь!

Она обежала его взглядом сверху вниз, – от своих глаз, единственно, вопрошая с неистовством: может ли статься так, что вот этого одного в нем… достаточно, чтобы все повторить, переломить ход событий, изменить лицо мира. Одного вот этого его лица.

Гарин откашлялся. Сказал принужденно сухо:

– Так надо, Зоя. Обо мне не беспокойся. Вдвоем нам сейчас нельзя. Положись на мое слово…

Зоя тихо-тихо покачала головой:

– Гарин, Гарин, я знаю о тебе все – и я ничего не знаю. Эта ночь… Лаутензак, его пророчества; погоня, преследование… черная река, мост, эти выстрелы… Я не хотела, правда (Зоя лицедействовала невинность). Это все какое-то наваждение… как в ту ночь первого нашего с тобой свидания, в гостинице «Черный дрозд» в Вилль Давре. Помнишь? (Гарин кивнул). Ах, как давно мы не были так вместе, – Зоя вскинула лицо, веки ее мечтательно прилегли. – Гарин, Гарин. Кто ты? Зачем пришел ты в этот мир? – она вслушалась.

– Дивный вопрос дивной женщины.

Гарин отошел в сторону, к выключателю на стене. Свет погас.

Он прошел к окну. Поднял жалюзи. Открылась ночь.

– Так слушай же, друг мой единственный.