Вечером того же дня они встретились в гостиничном номере.
Хлынов зашел как-то «по-свойски», без приглашения; скромно потоптался у порога. На крюк вешалки повесил лишь зонтик. Здесь, в Праге, накрапывал дождик. Не снимая легкого пальто, со шляпой в руке прошел в комнату, сел на краешек стула у журнального столика. От чая отказался. Первым и заговорил, – рассеянно улыбаясь (никому), потирая озябшие руки:
– Я понимаю, Василий Витальевич. У вас там служебные тайны, и такое все прочее… – тут же он поморщился, как если бы взял на пробу несоленый мясной бульон. – Может быть и какие-то хитросплетения; но все же – мне надавали по щекам, я оплеван, и ни за что ни про что…
Хлынов страдальчески дернул головой, какая бы там ни было улыбка уже оставила его. Русая бородка с проседью полезла на щеки. Глаза пожелтели, и, несмотря на кажущееся смирение в них, царапнули.
– Что же. Объясняться будем, Алексей Семенович. В лучших традициях русского общества… – легко, до озорного, заговорил Шельга, двумя руками приглаживая ежик волос, которые так и лезли у него на вихры. – Так слушайте, дорогой товарищ, если так сразу все хотите знать. Нет здесь, и не было никакой служебной, ни прочей тайны. Все намного, намного проще, – и сложней; так что и сам я хотел бы понять… (Хлынов пристальнее взглянул на Шельгу). Да, признаю, это была она – Зоя. Так что же с того; меня, кадрового советского разведчика, вызвали на какую-то свиданку. Видите ли, я им понадобился позарез… Притащили на этот театрализованный балаган. Ах, как они все обставили… с каким затрапезным аппетитом готовились ею полакомиться… «вишенка-малинка»…
– Но простите, Шельга, – так и подскочил Хлынов. – Эта женщина преступница, поправшая…
– Ах, ну оставим пока это… преступница… Помните, тогда в больнице, семь лет назад, когда я отлеживался после тех четырех пуль, какие всадил в меня Роллинг… Тогда я вам сказал, что эта женщина посильнее нас с вами и что она еще немало крови прольет; я и сейчас не отказываюсь от этих слов. (Плечи Хлынова недоуменно поползли вверх). Но вот я и она сошлись. Позади свора этих борзописцев, военных чинов… прибывших точно на стриптиз-шоу, рядом этот мажордом-прокурор во фраке, и я, – как у него в прислуге… Первая мысль – выдать. Но, знаете ли, Хлынов, я кадровый разведчик, и я знаю, что такое хладнокровие. На какую-то дикую, невозможную минуту – я был у ног этой женщины… – голос Шельги соскочил с некоей нотки, для которой у Хлынова, конечно, не нашлось «слуха». Он оторопело смотрел на старого товарища. Скуксился:
– Странное это у вас, и не к месту чувство рыцарства. Вы эдак так и себя позволили бы прикончить.
Губы Шельги мягко раздвинулись. Взгляд созорничал:
– Но это только на секунду… все остальное было много прозаичнее. А вы знаете, Алексей Семенович, раз уж мы о тайнах заговорили, какие инструкции мне были даны перед отлетом сюда… действовать по обстоятельствам. Вот я и действовал. Да почему, собственно, я должен был этим буржуа потворствовать? Вы думаете, так уж они о правосудии пекутся? Сенсацию им подавай… Месяца на три, на четыре, как раскрутится эта машина, они будут обеспечены материалом. Бумажной крови они жаждут. Трескучей буффонады. Другое дело, если бы речь шла о выдаче мадам Ламоль советским властям… – Шельга поджал губы, чуть призадумался: «А что если и действительно?».
– Вы совсем, совсем запутались, Шельга, – покачал Хлынов головой из стороны в сторону. Осмотрелся, не замечая ничего вокруг. – Не так, так эдак; но все вкривь и вкось… Разве эта женщина не заслужила своими деяниями хотя бы тени правосудия? Не так уж и слепа эта буржуазная Фемида. Я тут пожил, на порядки не могу пожаловаться.
– Возможно, – шумно, (как-то окончательно) вздохнул Шельга. Потер лоб. – Вот если бы речь шла о выдаче Гарина… – неосторожно высказался он, вновь разжигая Хлынова.
– Вот Гарин, – громко произнес тот.
– Да, Гарин. Что же. Вот будь Зоя опознана и осуждена, не вступил бы он в некоторые секретные переговоры… на предмет торга – ее свобода в обмен на его военные секреты. Вы не находите такое возможным. А, Хлынов?
– Ой, ли, – сморщился Хлынов. – Не много ли домыслов для кадрового разведчика? Тогда как правда может быть только одна.
– Не понял, – Шельга честно, по-товарищески взглянул в глаза Хлынова.
– Что же тут не понять, – сгоряча, мелко покашливая, начал тот. – Гарин теперь перед вами в неоплатном долгу… есть повод, как у вас там говорится на профессиональном жаргоне, «внедриться»… прокатиться на какой-нибудь очередной «золотой остров»; а там, смотришь, не за горами и пролетарская революция, где-нибудь… – и, не дожидаясь справедливой реакции товарища, Хлынов скрипнул зубами, произнес. – Простите, Шельга. Я, конечно, говорю глупость. Но когда вы давеча, так глядя на Зою в упор, не признали ее… я подумал, что ослышался; или вы просто больны. Потом мне и самому сделалось плохо. Однако я почти все вам сказал, зачем пришел. (Хлынов начал ерзать и приподыматься с краешка стула). Кстати, не слишком ли вы так уж принимаете Гарина за овечку? Эдакий нераскаявшийся, себе на уме, горе-прожектер, да и только. Хотя результаты более чем очевидны…
Шельга умненько перехватил взгляд Хлынова.
– Вам что-нибудь известно о характере его работ, Алексей Семенович? – живо спросил он.
– Наверное, не больше вашего, Василий Витальевич, – спокойно, даже примирительно ответил Хлынов. Но вдруг поднял и резко опустил руку. – Элемент М – буквально, по всей видимости, в его распоряжении, и что он там с ним вытворяет?.. Но будь он хоть сам Вельзевул, князь тьмы, ему не обойтись без помощников. Вы пробовали с этой стороны, Шельга? Не мне вас учить вашей профессии. В такой схватке все приемы хороши.
– Это приблизительно то, что учитывали и мы, – уклончиво ответил Шельга.
Шельга помолчал, затем решительно поднялся.
– Ну да. Что же, мне пора. День был трудный. Время нас рассудит, Шельга. Прощайте.
Хлынов направился к двери.
– Чаю все-таки не желаете, Алексей Семенович?
– Нет. Спасибо. Этого мы в России, на родине…
Заныло вдруг в груди Шельги. Давно, давно он так не тосковал.
– Напоследок, Алексей Семенович. Поостерегитесь Гарина. Он не простит вам выдачу Зои. Мой вам совет: бросайте все свои дела и послезавтра, поездом, отправляйтесь домой. Хотите, я похлопочу об оформлении документов?
Ссутулившись, Хлынов постоял у порога. И так, не проронив более ни слова, вышел.