В конце концов мне удалось успокоиться обратно до девочки, но держаться получалось с трудом. Тем же вечером мы с папой втащили ко мне в комнату большой матрас, мама принесла постельное белье. Потом родители вынесли из комнаты все мои вещи, стол, поснимали полки, постеры. Остались только матрас да Уилфред. Уилфреда я прижала покрепче.
– Это только на время, Мэй-Мэй, – сказала мама, подтыкая одеяло. – Так нам будет спокойнее на случай новых... недоразумений.
Это она то, что я разнесла полдома, так описала. В гостиной царила полнейшая разруха, везде шерсть и обломки. К тому же я ещё свою кровать утром поломала. А всё потому, что потеряла голову.
Как только с новым обустройством было покончено, родители пожелали мне спокойной ночи. Мама ушла, а папа задержался в двери. Ему, кажется, было неловко. С тех пор как во мне обнаружилась панда, он так ничего толком и не сказал, хотя это было скорее в порядке вещей. Папа и обычно-то не любил разглагольствовать. Но от случая к случаю выдавал что-нибудь меткое, неожиданно и очень кстати.
Он помолчал. Уже собираясь было закрыть за собой дверь, сказал:
– Красный – счастливый цвет.
О'кей, но сегодня не тот случай.
Потом из кухни до меня донеслись приглушённые родительские голоса.
– Ужасно, конечно. Что теперь с этим делать? – сетовала мама. Папа принялся её утешать, но её голос дрожал от тревоги. – Ты хоть видел, что с ней в храме творилось? Такие глазищи... прямо зверские.
Я заплакала.
– Видеть её не могу в таком состоянии, – припечатала мама.
У меня разорвалось сердце. Послышалось «пуфф» – я снова превратилась в панду. Свернувшись клубочком, я подобрала под себя хвост и постаралась не слушать голосов на кухне. Прижала Уилфреда покрепче.
Когда мама рассказала историю проклятия, она заверила меня, что любит свою дочку по-прежнему. Лежа на своём матрасе, я ясно и отчётливо услышала, что любит она не меня. Она любит девочку по имени Мэй-Мэй.