Загубленная любовь

Кровожадное чудовище[89]

Мэтт Брэдли очень мешал мне жить. Из-за того, что Крэи поселили нас вместе и заставили меня оставаться с ним рядом, я потеряла те самые пять лет, в течение которых мои шансы на удачный брак были наилучшими. Однако против меня был не просто мой возраст, но и эпоха перемен, в которую я жила. Я приехала в Лондон в 1960 году, в то время традиционные границы между классами всё ещё довольно строго соблюдались, и для того, чтобы через них проскользнуть (как это делали многие из знакомых мне официанток), приходилось действовать крайне осмотрительно. Но вот со страниц международных изданий разнёсся миф о свингующем Лондоне — и точно также потеряла свою значимость для меня идея социального превосходства, поскольку классовые различия оказались чертами прошлого. Мне всегда нравилось жить в двух мирах: мире богатства и мире богемы. В эпоху уравниловки нам вроде бы удавалось и погружаться в покрытый увядающим очарованием мир порочной аристократии, и присоединяться к блеску тех, кто сознательно поставил себя вне общества. Большинство девушек из «Генерала Гордона» вышли замуж за аристократов или по крайней мере за денежные мешки, но я не сделала ни того, ни другого. Шестидесятые шли, и юное убеждение, что мне нужно бы заловить богатого мужа, расшатывалось всё сильнее и сильнее. Я ценила свободу выше богатства, а творчество — выше приличий. Тем не менее, я по-прежнему тащилась от дегенератов из высших классов и всегда возлагала на них чересчур большие надежды. Мэтт Брэдли несомненно происходил из нуворишей, но он не был для меня подходящим уловом — и не только потому что сидел на амфетаминах и работал мальчиком по вызову. Из-за страха перед Крэями мне слишком долго приходилось выдавать Брэдли за своего мужа, и пока всё это тянулось, я упустила несколько очень хороших возможностей устроиться в жизни — хотя не имею ни малейшего представления, ухватилась бы я за них, будь я свободна, или нет.

В середине шестидесятых я предприняла ещё одну, последнюю попытку устроить свою жизнь. Хотя мне очень нравилось окружение битников и сопутствующие ему эксперименты с наркотиками, я не собиралась до конца дней жить в трущобах Ноттинг-Хилла. Что я сделала — так это записалась к Люси Клейтон на курсы по обольщению. Я к тому времени уже навострилась делать подходящий именно мне макияж и умела наклеивать фальшивые ресницы, но кое-кому из девушек, с которыми я там занималась, не сразу удавалось освоить модные тенденции. Зато на курсах я много узнала о правилах этикета и отточила уже имевшиеся у меня навыки поведения, которые должны были помочь мне войти в приличное общество — хотя к тому времени, как я закончила заниматься на курсах Клейтон, у меня уже не было особого желания идти туда. Я улучшила осанку, расхаживая с книгой на голове. И ещё узнала, как даме следует садиться в машину или выходить из неё. Нужно было грациозно проскальзывать внутрь, ни в коем случае не отставляя задницу. Самое забавное, что каждый раз, как я видела обучавшую нас этому женщину средних лет садящейся в такси или выходящей из машины, её зад прямо-таки выпирал из пассажирской двери, и я едва удерживалась, чтобы не шлёпнуть по нему. Видимо, это был принцип «делайте, как я говорю, а не как я делаю». Без всякого сомнения, эта часть обучения была необычайно полезной для пожилых уродин, вроде преподавательницы. Наверное, вид её жопы никогда никого не возбуждал.

По окончании курсов Клейтон я получила модельное портфолио и контакты, которые позволили мне хоть как-то пробоваться в модельном бизнесе. В Лондоне меня подвел рост — параметры моделей уже были прописаны, и с ростом пять футов пять дюймов[90] я считалась слишком низенькой. А в Индии, где я бывала в 1968 и 1969 годах, с модельными контрактами мне повезло гораздо больше (в основном это были рекламные показы для газет и журналов). В Бомбее не так уж много белых моделей конкурировало за эту работу; и хотя получалось у меня неплохо, всё же моё желание сделать карьеру манекенщицы сильно уступало желанию принимать наркотики. Приём опиатов быстро вышел у меня из-под контроля, и меня до сих пор удивляет — неужели во время показов никто не замечал, что я работаю в почти бессознательном состоянии? В конце концов я решила, что проблемы со всякими сволочами, включая Томми Батлера, должны были уже улечься, и вернулась в Лондон. Там я гораздо больше преуспела в качестве актрисы массовки, чем как модель — мне довелось сниматься у известных режиссёров, включая Джозефа Лоузи[91] и Питера Гленвилла[92]. Скажем так: хотя эта работа хорошо оплачивалась, она казалась заманчивой только пока не попробуешь — вставать приходилось ещё до рассвета, а уж если лицо хоть промелькнуло где-нибудь на экране, можно было чувствовать себя счастливой. У меня было множество связей в лондонском киномире, но на самом деле они ничего мне не дали.

С кем я действительно сблизилась, так это, разумеется, с режиссерами помоложе — такими как Дональд Кэммелл[93] и Майкл Ривз[94]. Кэммелл всегда утверждал, что хочет умереть молодым, причём тем способом, который выберет сам — и сейчас, когда я пишу эти строки, его самоубийство всё ещё вопрос времени. Майкл Ривз, в свою очередь, скончался от передоза в феврале 1969 года, перед самым моим приездом из Индии. Мне сообщили заключение коронера: смерть в результате несчастного случая; но мне хорошо известен один из источников финансирования его съёмок, как и неспособность Майкла отстегивать гангстерам в соответствии с их ожиданиями — так что лично я полагаю, что он был убит. К сожалению, сейчас я и сама оказалась в должниках у той же самой гангстерской «семьи», из-за чего теперь вынуждена прятаться в подвальной квартирке на Кембридж-гарденс, которую мой друг снял под псевдонимом пару недель назад. Я сижу в ней целыми днями и развлекаюсь, записывая эпизоды из своей жизни на этих бесконечных листах. Если я и выхожу из дому, то лишь поздно ночью — отправляюсь либо к одному человеку, от которого на протяжении многих лет имела некоторый доход, либо, время от времени, к Алексу Трокки, пообщаться. На жизнь мне хватает, а геру мне поставляет мой нынешний друг, Гарретт. Если бы Майкл проделал то же, что и я — исчез на какое-то время из вида — возможно, сейчас он был бы жив. Думаю, что я сейчас переживаю свой собственный вариант фильма «Performance»[95] — но ведь Майкл-то сумел снять пару фильмов намного лучше, этого.

Вернёмся на минутку к Дональду Кэммеллу. Когда мы встретились с ним впервые, он работал сценаристом и был просто в ярости от того, как Голливуд обращался с его трудами. Я всегда считала Кэммелла слегка чудным, потому что он часто и во всеуслышание заявлял, что его крёстный отец — оккультист Алистер Кроули. Неважно, правда это или нет, но сам он точно не мог открывать энергетические каналы — в шестидесятые он пытался наладить мою связь с потусторонним миром. Он воспользовался моими профессиональными услугами один-единственный раз — ему нужно было устроить групповичок на троих, чтобы впечатлить кого-то из коллег по киноиндустрии, и было решено, что вместо денег он расплатится со мной экстрасенсорикой. На его попытки открыть канал было стыдно смотреть, и в конце концов он подмазал меня презренной зеленью, чтобы скомпенсировать всё это. Я‑то денег не просила, просто Кэммелл очень не хотел, чтобы я заговорила о его жульничестве при ком-нибудь из наших общих знакомых. Дональд впервые выступил в качестве режиссёра, когда я была в Индии — работая над вышеупомянутым «Performance» вместе с Ником Рэгом. Я бы не отказалась от какой-нибудь эпизодической роли в «Performance», но к тому времени, как началась работа над фильмом, я была для Дональда бревном в глазу, поскольку видела его насквозь. Будь я тогда где-нибудь неподалёку, мне, может, и удалось бы запрыгнуть на борт, подхватив какой-нибудь эпизод — если бы я забросила всё остальное. Карьера Кэммелла в кино была не из успешных, и некоторое время он не снимал, но спустя пару лет, в 1977, вышел его научно-фантастический фильм «Семя демона», где эксцентричную героиню (её играет Джули Кристи[96]) насилует фантастически разумный компьютер, и она от него ждёт ребёнка. Я ожидала, что «Семя демона» мне понравится, но посмотрев его, была разочарована — он просто не оправдывал тех надежд, которыми полнился «Performance». Режиссёр Ник Рэг, с которым работал Кэммелл, продвинулся дальше, снимал большое кино, но он уже тогда был известен как кинематографист, работавший над многими картинами — от «Маски Красной смерти» Роджера Кормана[97] до «451 градус по Фаренгейту», единственного фильма Франсуа Трюффо[98] на английском языке, где, по странному совпадению, одну из главных ролей замечательно сыграла Джули Кристи. Некоторое время мы с Дональдом не встречались, потом он уехал в Голливуд и женился на дочери одной из подружек Марлона Брандо. Думаю, именно это и дало ему наконец возможность снять второй фильм. Что касается Ника Рэга, он незаметно исчез из моей жизни.

Кэммелл был на десять лет старше меня, и когда мы с ним встречались, я чувствовала себя, словно со мной какой-нибудь артистичный клиент из «Гордона» или «Кеннеди». С ним я испытывала необходимость шутить и кривляться — лелеять его истерзанное эго, чтобы он чувствовал себя моложе чем на самом деле. С Майклом Ривзом мы были ровесниками и почти все время мчались куда-нибудь как на пожар. Конечно, временами топтались друг другу по мозолям как мамонты; с учётом наших личностей это было неизбежно, но и это оставалось частью нашей дружбы. Мы ходили в кино, а потом за стаканчиком обсуждали увиденное. Примерно в это же время в Испании я познакомилась с Джордано де Холстейном, и очень заинтересовалась им. Я знала, что известный актёр хорроров Винсент Прайс[99] скупал картины Джордано. В начале шестидесятых Прайс заключил соглашение с американским магазином «Сирс Рёбак»[100], что будет покупать для них оригинальные произведения искусства — множество вполне достойных картин практически неизвестных художников продавалось по приемлемым ценам, будучи «лично отобранными знаменитым актёром». Ведь прежде, чем уйти в кино, Прайс занимался историей искусств, так что его личную коллекцию картин можно назвать легендарной — в неё входили, например, оригиналы Джексона Поллокаб, приобретённые в то время, когда цены на холсты этого абстракциониста-экспрессиониста были ещё такими, что позволить себе их покупку могла даже звезда фильмов категории «Б». В первой половине шестидесятых следствием деловых соглашений Прайса с «Сирс Рёбак» стало то, что Прайс покупал работы очень многих художников, но меня он заинтересовал именно тем, что был основным покупателем картин Джордано, и я сочла необходимым посмотреть все фильмы, в которых он снимался.

В результате я вытащила бедного Майкла Ривза на «Доктор Голдфут и бикини-машина»[101] — определённо один из самых слабых фильмов с Прайсом. Саундтрек в исполнении «Supremes» был неплох, и, как обычно у «Америкэн Интернэшнл Пикчерс»[102], были приятные начальные титры, после которых фильм явно покатился под гору. Винсент, обутый в шлёпанцы из золотого ламе[103], играет доктора Голдфута — он отправляет своих сексапильных, изголодавшихся по сексу девушек-роботов, чтобы те соблазнили самых богатых мужчин мира и женили их на себе, и тогда их создатель мог бы, оставаясь в тени, добраться до средств множества финансовых холдингов. Грега Гэмбла играет Фрэнки Авалон[104], облачённый в плащ-тренчкот вместо более привычных шорт — он тайный агент, который влюбился в самую сексуальную из всех роботесс, вышедших из бикини-машины доктора Голдфута. Сценарий явно задумывался как буффонский, поэтому в качестве шпионского триллера с мистификацией он трещал по всем швам, и мало кто из отобранных на роли актёров позаботился вдохнуть в своих персонажей жизнь даже в самых ярких эпизодах. Прайс, согласно контракту, вынужден был сниматься вместе с поп-идолом Авалоном (неспособным играть даже под страхом смерти) — и ему не оставалось ничего другого, кроме как пережимать и пытаться делать хорошую мину при никудышном раскладе. Фильм в целом получился на редкость убогим, и безусловная заслуга Винсента — в том, что на него по крайней мере было приятно смотреть.

Надо ли говорить, что когда мы вышли из кинотеатра, Майкл был в совершенном бешенстве от только что увиденного нами дерьма. Особенно его взбесило явное переигрывание Прайса — и меня ничуть не удивило, что когда этому маститому королю ужасов отдали ведущую роль в третьей и последней картине Ривза «Главный охотник на ведьм», отдали против воли Майкла, мой друг-режиссёр постоянно требовал от Винсента смягчать игру[105]. Любопытно, что в предыдущем фильме Майкла, «Колдуны», главную роль играл другой ветеран хоррор-фильмов, Борис Карлофф[106], которому в то время приходилось довольствоваться халтурами вроде «Призрака в невидимом бикини»[107], который ни на капельку не лучше «Доктора Голдфута». Ещё до того, как были сняты «Колдуны», я случайно услышала разговор Майкла с Томом Бейкером[108] о сценарии научно-фантастического мюзикла, в котором должны были играть «The Shadows», прежняя инструментальная группа Клиффа Ричардса[109]. Ну и как следствие, я решила, что было бы небесполезно познакомить Майкла с Алексом Трокки — мне вообще нравилась идея совместной работы этих двух моих друзей. Я притащила Алекса в коттедж Майкла на Йоменс-роу в Найтсбридже, но поначалу встреча пошла наперекосяк, потому что быстро выяснилось, что над сценарием для «Shadows» работал не Майкл, а пара его приятелей.

— Рад слышать, что тебя не втянули в эту смехотворную попытку римейка «Шербургских зонтиков» в варианте научно-фантастического проталкивателя «The Shadows», — сообщил Алекс хозяину. — И поскольку ты явно человек здравомыслящий, хочу у тебя поинтересоваться: ты когда-нибудь думал о съёмке фильма про употребление наркотиков?

— Я работаю в жанре хоррор, а это один из лучших способов реалистичной манифестации коллективного бессознательного. Думаю, это довольно близко к тому расширению горизонтов, которое переживал любой из нас, кто экспериментировал с наркотиками.

— Так над чем конкретно ты сейчас работаешь?

— Заканчиваю переговоры по психоделической одиссее, в которой — если всё пойдет по плану — главную роль сыграет Борис Карлофф.

— Так, и какие наркотики глотают главные действующие лица в этой психоделической картине?

— Они не употребляют ничего запрещённого — связь с наркотиками скорее подразумевается, чем демонстрируется.

— В таком случае, какие наркотики ты принимал?

— Да почти все — травку, скоростняк, кислоту.

— А геру хоть раз пробовал?

— Нет.

— Значит, самого главного о наркотиках ты не знаешь; и не узнаешь, пока героин не попробуешь — он лучше секса.

— Всё это, конечно, замечательно, но лучше ли он фильмов Дона Сигела[110]?

— Он заставит тебя смотреть на «Вторжение похитителей тел» хладнокровно и объективно.

— Мой любимый фильм Сигела — «Убийцы»[111].

— Мне тоже «Похитители тел» не нравятся — дерьмо для параноиков из правого крыла.

— Не надо опускать Сигела — это он дал мне прорваться в этот бизнес. Он доверил мне съёмку женских кинопроб эпизодические роли в фильм с Элвисом Пресли «Пылающая звезда»[112], а мне тогда было всего шестнадцать.

— Единственная киноплёнка с Элвисом, которая мне интересна — это его домашнее порно.

— А ты что-нибудь из этого видел?

— Нет.

— Значит, по этому пункту я тебя обошёл. Я их не только видел — у меня есть копии некоторых из них. Есть желание посмотреть?

— Конечно же, но раз уж ты делаешь для меня такое доброе дело, ты просто обязан принять от меня в уплату укольчик белого.

— Идёт — вот и договорились.

Майкла ничто не могло порадовать больше, чем возможность похвалиться своими пиратскими материалами с Элвисом. Часть его скудно меблированного дома была оборудована под комнату просмотра. У него стояли проекторы для самых разных типов плёнки. Материалы с Элвисом он смонтировал в одну непрерывную плёнку, но было очевидно, что это сборка из коротких эпизодов — девушки всё время менялись. Почти всё время действие происходило в ванной. Как следует разглядеть Элвиса не удавалось, а сцена повторялась одна и та же. Голый мужчина, которого нельзя было опознать — голова всегда оставалось выше обреза кадра — стоял возле ванны и мочился в лицо и на волосы обнажённой девушки, сидевшей в пене. После того, как мужчина (предположительно, Элвис) отливал, только что униженная им девушка у него отсасывала. Девушки были преимущественно блондинками, в возрасте около двадцати лет.

— Это может быть кто угодно, — проворчал Трокки. — Я не вижу его лица, поэтому не могу точно знать, Элвис это или нет.

— Это Элвис, — заверил Майкл.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что эти материалы для него снял я.

— В таком случае почему же нигде не видно лица?

— Элвис не хотел, чтобы его лицо попало в кадр — на случай, если эти плёнки попадут к пиратам.

— Ну если его это так тревожило, зачем он вообще озаботился приглашать тебя для таких съёмок?

— А ему нравилось смотреть на себя в действии, но при этом он ещё хотел, чтобы в случае чего дело не дошло до судебного обвинения в непристойности. Фанатка, которую такая крупная звезда, как Элвис, приглашает к себе, в пылу момента соглашается практически на всё. А потом она может почувствовать себя униженной, пожалеть о содеянном. Может даже заявить, что её изнасиловали или каким-то образом принудили к совершению непристойных действий. Каждой поклоннице перед тем, как допустить её до секса с Элвисом, объясняли, что все это будут снимать на камеру, и если возникнут какие-то разногласия, отснятый материал будет представлен суду как доказательство того, что всё происходило по обоюдному согласию.

— Шутишь что ли?

— Честно, так и есть.

— Ну и дерьмо — давай-ка ширнёмся для кайфа, пока смотрим.

— Ладно — я только плёнку остановлю, пока втыкаемся. Мне любопытно, будет ещё интересно кино смотреть после того, как героин зацепит, или уже нет.

Так мы и сделали. Майкл сперва не поладил с герычем, и его вырвало. После первого укола такое случается довольно часто. Я поплыла, но насколько могу вспомнить, интереса к порно Алекс не потерял. Уже потом Трокки подробно расспросил меня о Майкле. Он явно хотел верить в то, что наблюдал за довольно грязными сексуальными извращениями именно короля рока — и всё же ему нужна была полная уверенность в этом. Я не считала себя именно тем человеком, который должен убеждать его, что заверениям Майкла можно верить безоговорочно — я ведь понятия не имела, были ли эти плёнки подлинным свидетельством того, как Элвис ищет острых ощущений. Как любой другой режиссёр, достойный своего имени, Майкл очень любил манипулировать эмоциями людей. Со временем убеждённость Алекса возросла, и всё, что ему требовалось теперь для её укрепления — включить историю об этом киносеансе в репертуар своих излюбленных анекдотов. А как только Трокки начал рассказывать другим, что видел частные порнофильмы Элвиса Пресли, он и сам в этом уверился.

Способность Алекса к самообману была просто выдающейся. Приехав в Лондон, Трокки заявлял всем, что живёт в той самой квартире, где борец Фред Рондел выдавил глаз и откусил ухо парню по вызову — и продолжал твердить это даже после того, как переехал в Обсерватори Гарденс. Что касается первой квартиры Трокки, такая история звучала правдоподобно, но в отношении Обсерватори Гарденс это была вопиющая ложь — даже несмотря на то, что он сам вроде бы свято в неё верил. Не думаю, что Алекс был хотя бы знаком с Питером Рэчменом, владельцем дома, в котором Рондел всё это совершил — и Рэчмен был напуган случившимся намного сильнее, чем местные копы, которые ещё и скинулись для напавшего. Полиция в Ноттинг-Хилле — сплошь расисты, а пострадавший был из Вест-Индии. С Трокки меня познакомил Майкл де Фрейтас — и в то время последний уже точно мог организовать для Алекса жилплощадь в доме, ранее принадлежавшем Рэчмену. Большая часть ноттинг-хиллской империи этого оклеветанного домовладельца досталась потом следующему работодателю Майкла, Роберту Джекобсу.