Загубленная любовь

Некуда бежать

Сперва события последних недель отбросили меня далеко в прошлое, и вот теперь возвращают меня к настоящему. Похоже на то, как если бы я умерла и выскользнула из этого мира в другой, и вот теперь перед глазами проходит вся моя жизнь. Однако когда я смотрю на свое прохождение через тот мир, многие из моих переживаний парят вдали, вне досягаемости. Вот сейчас, когда я сижу здесь, на Кембридж-гарденс, единственное, что кажется мне реальным — моя жизнь в Лондоне. Когда я пытаюсь вспомнить события моей биографии, происшедшие за пределами этого великого мегаполиса, у меня такое чувство, что я вглядываюсь в существование кого-то другого. Я переехала в этот город более девятнадцати лет назад, в шестнадцать; мой сын Ллойд родился здесь же, в Лондоне, полтора года спустя. Я могу припомнить многие эпизоды из моей жизни вне Лондона, но все они кажутся мне плоскими, одномерными, и я обнаружила, что не в силах вспомнить их подробности. Переехав в Лондон летом 1960 года, я словно заново родилась. Этот город движется и дышит, он оказался исполинским чудовищем. Я чувствую вокруг себя пронизывающее его зло, им пропитаны кирпичи и раствор каждого здания на каждой улице этого расползшегося во все стороны города. Его яд хлещет из канализационных труб и туманом повисает в воздухе. Дьяволу наши души более не нужны. К ним допущен Бог, а Сатана веселится, возвращая к жизни наши плотские тела. Мы ведём morti vivendi[209], и я не боюсь умереть — я и без того почти что нежить.

Я всё время забегаю вперёд; пожалуй, мне стоит расставить события, о которых я говорю, в точном хрологическом порядке. Пожалуйста, потерпите немного — пока я повторю, что мой отец умер пять лет назад, а мама примерно в то же время впала в маразм. Двое из моих братьев — с ней, заботятся о маме. Они живут все вместе в доме собраний в Гриноке, и лишних денег у них не водится — один из братьев безработный, а другой развозит молоко. Я знала, что дому не помешали бы новые ковры, и ещё я хотела бы, чтобы у мамы был новый телевизор, поэтому решилась на дельце. Я порыскала в окрестностях в поисках нового в наших кругах, кто хотел бы покупать герик, и меня вывели на мистера Дональдсона из Бермондси, южный Лондон. Человек, с которым я встретилась, выглядел наивным, и после выдачи на пробу отличного образчика я продала ему бешено дорогой порошок талька, который заранее упаковала так, как пакуют наркоту. Если б я знала, что мистер Дональдсон был связан с разветвлённой криминальной «семьёй», я бы выбрала другую жертву. Уплатив за ковры для мамы и пожертвовав значительную сумму гуру Рампа, я обнаружила себя по колено в дерьме, куда меня загнали несколько серьёзных лондонских тяжеловесов. Вследствие чего решила лечь на дно. По улицам ходят слухи, что меня избили, как минимум покалечив, и что мне придётся возместить украденные мной деньги, плюс выплатить немалые проценты. Таких денег у меня нет, а если бы и были — нет никакой гарантии того, что мне удастся откупиться от неприятностей. Круги наркодельцов западного Лондона и без того были суровыми, поскольку в них крутились и продажные полицейские, но теперь жить рядом со всей этой преступной организацией стало ещё тяжелее. С учётом всего этого, моё решение скрыться вместе с одним печально известным наркодилером и сутенёром (как Гаррет) может, было и не самой лучшей в мире идеей, но после всего этого моя жизнь никогда не выходила на ровную колею. Я даже удивилась, когда нам с Гарретом удалось в конце концов наладить нормальные отношения после стольких лет флирта, а на тот момент он уже несколько месяцев был моим любовником и сожителем, поэтому мысль смотаться по-быстрому вместе с ним, попав в серьёзные неприятности, казалась логичной. Гаррет сдал в аренду ту квартиру в цокольном этаже на Кембридж-гарденс, и мы вместе въехали в неё по прошествии всего двух недель после моего возвращения из Флориды.

Во Флориде было хорошо. Там прошло большое собрание церкви Божественного Просветления, на котором присутствовало несколько тысяч приверженцев учения. В самолёте, которым я летела, я совершенно неожиданно наткнулась на старую знакомую по имени Мэриен Мэй — она, как и я, пересекала Атлантику, чтобы оказаться рядом с гуру Рампа. Мы с Мэриен познакомились в 1975 году через церковные дела, но позже растеряли друг друга. Многие из тех, кто сейчас принадлежит к церкви Божественного Пробуждения, происходят из среды хиппи и в прошлом употребляли наркотики, но Мэриен крайне респектабельна. Она действительно работает юристом. Я рассказала Мэриен, что у меня была зависимость от наркотиков, что я прохожу курс лечения. Сказала, что хочу отказаться от героина, а паломничество к гуру Рампа должно мне в этом помочь. Объяснила, что сошла с иглы резко и выхожу без применения лекарств, и Мэриен предложила помогать мне, пока я буду выходить из зависимости. Мэриен и многие другие приверженцы учения, которых я повстречала во Флориде, оказывали мне огромную поддержку, и мне удалось отказаться от наркотиков, хотя будучи там я всё время. В мои намерения входило завязать, а потом вернуться в Англию и укрыться у кого-нибудь из друзей, кто не употреблял герик. В Лейстоне, на побережье в Суффолке, я продержалась два дня, а потом меня взяла такая тоска, что я не выдержала и вернулась в Лондон. Разыскала там Гаррета, но не осталась с ним в нашей прежней квартире на Квинсвэй, потому что о том, что я прожила там всё лето, а, знали все, кому не лень. Вместо этого я сняла комнату в какой-то гостинице-ночлежке. И жила там, пока Гаррет не устроил нам новое жильё на Кембридж-гарденс, а к тому времени, как мы туда перебрались, я уже снова ширялась. Вот и всё, что осталось от моего желания завязать! Наркотой меня снабжает Гаррет, и я вполне способна возместить ему расходы, проворачивая разные делишки. Поскольку никто в полусвете вроде бы не знает, где я, с клиентами я встречаюсь только в отелях. Марианна и ещё несколько членов церкви Божественного Просветления знают, что я здесь, но ото всех остальных свое местопребывание я постаралась сохранить в секрете.

Два дня назад я встречалась со своей подругой Неолой Шотт; она встретила Джордано в Марселе, и он просил её, когда она вернется в Англию, найти меня и помочь, потому что у меня серьёзные неприятности. Наоми пришла к гуру Рампа из хиппи, но она никогда всерьёз не употребляла тяжёлую наркоту. А теперь, став членом церкви, она и лёгкие наркотики почти совсем забросила. Я была рада видеть её, а она рассказала мне, каких жутких трудов ей стоило меня разыскать. В конце концов она раздобыла мой адрес, дозвонившись Мэриен. На Тоттенхэм-корт-роуд Неола жила этажом выше меня, и в то время мы с ней очень сдружились. Когда в 1976-ом я уехала в Америку, она переехала в город Бат; я жила там у неё около трёх месяцев в конце 1977 года, когда предпринимала очередную безуспешную попытку завязать с наркотой. Со времени нашей последней встречи с Неолой прошло два года, и нам предстояло нагнать многое. Неола собиралась остаться у меня на всю ночь, так что часов в десять вечера я сказала ей, что мне нужно на время уйти, потому что я обещала одному другу с ним оттянуться. Я нашла телефонную будку и позвонила Гаррету — он сидел у Трокки. Я сказала ему не приходить сегодня домой. Мне не хотелось, чтобы Неола узнала, что мы живём вместе, потому что она рассказала бы об этом Джордано. Если б Джордано узнал про меня и Гаррета, он тут же рванул бы из Франции сюда. Я люблю Джордано, но не хочу, чтобы мой друг по духу пытался спасти меня от себя самой. Поговорив с Гарретом, я отправилась провернуть пару дел. Домой я пришла около двух ночи, Неола не спала, и мы с ней поговорили ещё. Мы решили вместе отправиться на торжества солнцестояния, проводимые гуру Рампа в конце этого месяца в Штатах. Я сразу дала Неоле денег, чтобы она перед отъездом в Бат могла заскочить в трансагентство и купить для нас обеих билеты до Флориды и обратно. Запасного постельного белья у меня не было, так что в конце концов мы улеглись на моей двуспальной кровати вдвоём. Проспали мы до десяти утра, потом ещё пару часов поболтали, а потом Неола уехала. Было так здорово снова увидеться с ней — пока она не объявилась у меня, я не осозновала до конца, как же мне не хватает её компании.

А прошлая ночь, в отличие от приезда Неолы, была для меня далеко не радостной. Я встретилась вне дома с несколькими клиентами, и так вышло, что мы с Гарретом вернулись домой в одно и то же время. Поскольку к дому мы подходили с разных сторон, моему другу нетрудно было засечь, что за мной следует некий тип, в котором он узнал одного из продажных копов. Не приходилось сомневаться — выясни эта крыса, где я — сейчас живу, информация об этом обязательно попала бы к Леверу. Моё исчезновение, помимо того, что обломало гангстеров, заодно и прищемило носы Леверу и его дружкам — я весьма резко прекратила снабжать их деньгами и предоставлять сексуальные услуги. В прошлом эти ублюдки один раз уже чуть не прикончили меня, но теперь им было не обязательно пачкать такой грязной работой собственные руки — и это не считая того, что за прошедшее время они ещё поднаторели в садизме. Левер лично знаком с Альбертом Редвудом, моим клиентом, для которого секс со мной стал навязчивой идеей — поэтому очевидно, что нужно не так уж сильно направлять этого якобы респектабельного бизнесмена вдоль размытой линии, отделяющей заблуждение от убийства. Кроме того, копы знали, что меня разыскивают весьма крутые гангстеры. Совершенно ясно, что оставаться на Кембридж-гарденс для меня теперь совсем небезопасно, но я слишком устала бегать. В свои тридцать пять лет я успела испытать столько, сколько иные люди не втискивают в жизнь, вдвое более долгую. Я готова к смерти, и если через несколько месяцев всё ещё буду жива, мне не нужно будет более бояться кого-либо или чего-либо. Жизнь вечного беглеца — это не жизнь. Если б у меня была железобетонная гарантия, что я когда-нибудь всё же увижусь с сыном, тогда у меня были бы основания для того, чтобы продолжать жить. Но встреча с Ллойдом — теперь я могу только надеяться на неё, но никак не рассчитывать, ведь мои прошлые надежды воссоединиться со своим мальчиком слишком часто разбивались вдребезги. Здесь и сейчас смерть выглядит предпочтительнее, чем жизнь.

Я начала писать, подводя итоги своей жизни, чтобы было чем заняться, пока я скрываюсь. До завершения ещё далеко, но в ближайший час я вышлю то, что уже успела написать, сестре в Фолкирк. Гаррет всё ещё спит, и если я поспешу, то успею отправить дневной почтой. Теперь я понимаю, что когда я начинала всё это писать, я подсознательно ожидала, что умру ещё до солнцестояния. Если меня убьют, то мои слова станут указующим перстом, обвиняющим моих убийц, и так будет до скончания времён. Более того, если я умру, так и не воссоединившись с Ллойдом, написанное мной станет для моего сына свидетельством, моей надеждой на то, что когда-нибудь он прочтёт мои строки и узнает, как сильно я любила его. Как я уже говорила, эти записи в качестве подведения итогов моей жизни далеки от совершенства. Здесь почти ничего не говорится о моём детстве, о путешествиях в Индию, о моей жизни в Штатах. Ллойд, Гаррет и Лондон — сейчас для меня реальны только они. Ну разве не забавно то, что я родом из Гринока, а Гаррет из Лидса — но оба мы оказались в рабстве у Лондона. Я не могу жить с Лондоном — и без него не могу жить. Ллойд, я часто думаю — а какие у тебя отношения с городом, где ты родился? Надеюсь, что ты совершенно свободен от этой амбивалентности, без которой я не могу лицезреть это место.

Верю, Ллойд, что дала тебе достаточно реалистичное представление о шестидесятых; я говорю это, понимая, что не вставила в свой рассказ ничего из крупных событий того десятилетия. Когда говорят о Свингующем Лондоне и о том, что за этим последовало, очень часто вспоминают «Объединение всех»[210] в Альберт-холле или «Четырнадцать часов сказки от Техниколор»[211] в Александр-палас. Если б ты был там в те годы — всё это прошло едва замеченным. Разумеется, у меня были более личные события, они приятны мне гораздо больше, и самым выдающимся среди всех них была та ночь, которую я провела в «Артс Лаб»[212], когда мои друзья Алекс Трокки, Уильям Берроуз, Ронни Лэйнг, Дэви Грэхем[213] и Феликс Топольски[214] — все выступили в одной программе. Джэми Уодхэвен включил огромные куски записей с того вечера в свой документальный «Фильм Каина» — а в результате мне остаётся только удивляться, что такое событие, собравшее звёзд андерграунда, сейчас мало кому известно. В документалке Уодхэвена много раз показан битком забитый зал, и в нескольких эпизодах меня очень хорошо видно. Это была великая ночь, даже несмотря на некоторое занудство моего друга Фила Уайта — из-за того, что ему ужасно хотелось затащить в постель какую-нибудь американскую девушку. Фильм Уодхэвена также много и долго показывает апартаменты Алекса Трокки, поэтому я здесь эту «палату номер шесть» в деталях не описывала: для тех, кто там никогда не бывал, самый лучший способ представить себе, на что это похоже — посмотреть в фильме. Идём дальше: да, ночные бдения в НЛО-клубе — это было здорово, но их значимость меркнет перед Джордано, Гарретом и в первую очередь перед тобой, Ллойд. Вы трое — те люди, что самыми разными путями вошли в мою лондонскую жизнь; те, кто больше всего значит в ней; вы для меня гораздо важнее, чем знаменитые исполнители, которых я упоминаю на этих страницах. Настоящую историю шестидесятых ещё только предстоит написать. Лица в толпе расплываются — лишь наведя фокус на определенные черты, можно разобраться, что же произошло на самом деле. Те, кто считает, будто историю Лондона шестидесятых годов можно понять, разбирая биографии Мэри Куант[215], Твигги[216], Бэйли с «креветкой»[217], Мика Джаггера, Майкла Кейна[218] и Терренса Стампа[219], к сожалению, глубоко заблуждаются. Эти несколько человек просто взмыли к славе от задников декораций, созданных тысячами рук и сердец, оставшихся безвестными… Надеюсь, чего-то мы всё же достигли — но я также твёрдо знаю: чтобы открыть в себе сердечную чакру, мне понадобилось пять лет медитаций. Я так хочу чувствовать покой в самом сердце меня.

Если я когда-нибудь закончу эту попытку написать автобиографию, то назову её «Я жила двумя жизнями». С тех самых пор, как я пришла к гуру Рампа в 1972 году, моё существование стало двуликим Янусом — сочетанием духовного совершенства и борьбы с прошлым, которое мне так и не удалось отринуть. И до сих пор часть меня заперта в богемном мире, в который я вошла ещё подростком, и конечно же, моя сексуальная и лекарственная невоздержанность сильна и сейчас. Я собиралась написать о своих духовных приключениях, но теперь, когда я выбита из колеи, они всё время от меня ускользают. Вколов себе героин, я могу часами счастливо пялиться на свою туфлю, так что думаю, рассказ о наркотическом тумане, что окутывал мою жизнь — тоже достижение. Скажем так, взгляд со стороны на ход моей жизни почти не раскрывает этапы духовного пути, что вдохновил лучшие из события. Мне стыдно за многое из того, что я делала, но мне кажется важным написать и об этом, чтобы я могла оставить такие воспоминания позади. Ллойд, я безумно рада, что я твоя мать, но то, что я оставила тебя, навсегда переполнило меня бесконечными стыдом и сожалением. Единственное моё настоящее достижение в шестидесятые — это то, что я дала тебе жизнь. Я потеряла тебя в 1962 году, а сейчас, спустя двадцать лет, моя жизнь вышла из-под контроля, закружившись в водовороте. Гуру Рампа — моя скала, на протяжении в течение семидесятых, главный источник радости и утешения для меня. Бог — первый и последний, Альфа и Омега[220]. Он для меня — всё. Я не чувствую в себе цельности, и Рампа говорит, что я разделена и стою сама против себя. Я готова к смерти; Рампа говорит, что смерть — лишь иллюзия. Я пока не разумею, но Рампа принесёт мне Истину. Завтра я сяду писать «Фантастический полёт», хронику моего путешествия с гуру Рампа в год тысяча девятьсот семьдесят четвёртый Господа нашего. Боже, научи меня быть орудием Любви Твоей. Позволь любить только во имя твоё. Любовь порождает любовь. Что отдаёшь, то и получаешь. Я должна научиться терпению и стойкости. Должна научиться, как обращаться с орудиями; должна помнить, что гораздо важнее узнать рецепт, чем эффект. Любовь превыше времени и пространства. Любовь — это всё… Ллойд, если ты прочтёшь это, когда меня уже не станет, помни, что я тогда буду в месте гораздо лучшем, чем то, в котором я жила.