Загубленная любовь

Женщина есть женщина

Когда я была маленькой, самым главным событием недели для меня был субботний поход в кино на утренний сеанс. В нашем местном кинотеатре крутили все обычные сериалы студий «Юниверсал» и «RKO»[125], от «Флэш Гордон»[126] до «Коммандо Коди»[127], но любимым фильмом моего детства были двенадцать коротких серий, снятых в тот год, когда я только родилась — «Чёрный кнут Зорро». В главной роли снялась Линда Стирлинг, она играла Барбару Мередит, владелицу газеты «Айдахо», которая тайком облачалась в кожаный костюм и маску, становясь грозой преступников по прозвищу Чёрный Кнут. Барби настолько мастерски владела пистолетом и длинным кнутом, что негодяи и не догадывались, что перед ними женщина. Уже в восемь лет я завидовала её формам и никак не могла понять, почему мужчины, с которыми она сражалась, не замечали её пола, ведь у неё была такая пышная фигура. Чёрный Кнут была для меня первым образцом для подражания, а в конце концов таковыми стали французские и датские актрисы, такие как Катрин Денёв и Анна Карина[128], намного сильнее задавшие мне образцы того, какой надо быть. Скажем так, едва я возжелала жизни как у Барбары Мередит, как поняла, что не буду жить в Гриноке. Яркие огни более крупных городов уже в восемь лет манили меня. Гринок же в пятидесятые был совершенно серым, мокрым и холодным; во всяком случае, таким он помнится мне.

В Лондон я приехала в 1960 году, мне тогда было шестнадцать, и я почти сразу вошла в круг тех, кого газета «Melody Maker» окрестила модернистами. Другими словами, презирателями условностей, которые собирались в клубах вроде «Фламинго» послушать записи, например, Сонни Роллинса[129] и Майлза Дэвиса[130]. Все свободные от работы ночи я просиживала там, там же и перезнакомилась со многими студентами школы искусств Слейда[131]. Парни, о которых идёт речь, ходили на лекции по киноискусству профессора Торелла Дикенсона и были членами киноклуба колледжа. Я старалась ходить на все французские фильмы, где бы их ни крутили. Именно в Слейде я впервые увидела многие фильмы Годара[132], в том числе «Женщина есть женщина»[133] «и «Жить своей жизнью»[134]. Мне очень понравился «На последнем дыхании»[135], но детальное исследование Годаром характерных особенностей игры его жены, Анны Карины, снимавшейся в главных ролях, было для меня намного важнее. В снятом в 1961 году «Женщина есть женщина» Карина играет стриптизёршу, которая очень хочет ребенка. Сценарий ничего особенного не представляет, и фильм в целом вытягивает лишь обаяние Карины. В то время я самостоятельно осваивала французский методом просмотра сдублированных фильмов, так что высоко оценила то, что в этой ленте героиню Карины Анжелу зверски ругают за недостаточное владение французским. В фильме 1962 года «Жить своей жизнью» Годар и Карина подошли ещё ближе к тому, что я считала «своей территорией». Это фильм о девушке по имени Нана, она мечтает о карьере актрисы, но в конце концов становится проституткой. Это так напоминало историю моей собственной жизни — впервые посмотрев «Женщина есть женщина», я даже перекрасила свои светлые волосы в чёрный цвет, потому что тёмные локоны Карины казались мне просто фантастическими. В «Жить своей жизнью» есть несколько совершенно невероятных сцен, включая снятую в стиле документального кино, в которой Нана показана «на работе», в то время как за кадром она обсуждает со своим сутенером механизмы парижской торговли сексом.

Спустя пару лет после выхода «Жить своей жизнью» я пошла на первый фильм с Катрин Денёв — «Шербургские зонтики» — мюзикл, в котором каждое слово, каждая фраза из диалогов положена на музыку. Весь сюжет этого фильма построен вокруг незапланированной беременности и крушения юношеских грёз. Мне понравились светлые яркие цвета и романтика «Шербургских зонтиков», но появление Денёв в «Дневной красавице», снятой сюрреалистом Луи Бунюэлем, было настоящим шагом вперёд. В этой ленте 1967 года Денёв играет женщину из высшего класса по имени Северина, которая нашла выход для своей склонности к садомазохизму: в дневное время она проводит несколько часов в фешенебельном парижском борделе. Работа проституткой очевидно даёт Северине возможность получать удовольствие и от секса с её богатым мужем, пуританином по духу; до чего он не подходит ей — просто немыслимо. Это фильм Бунюэля, а в его работах никогда нельзя уверенно сказать, где фантазия, а где реальность — поэтому вопрос о том, действительно ли Северина — респектабельная и обеспеченная домохозяйка — втайне работала проституткой, остаётся открытым. Скажем так: что меня по-настоящему притягивало в Северине, так это её воспитанность и аристократические манеры, позволявшие ей зарабатывать намного больше денег, чем любой другой женщине из того же заведения. Северина умела себя держать, хорошо одевалась, и все эти внешние проявления, вместе взятые, делали её необычайно притягательной для мужчин. Я по личному опыту знаю — всё это совершенно необходимо девушке, которая действительно хочет заиметь клиентуру высокого класса. Северина в «Дневной женщине» — блондинка, так что после этого фильма я вернулась к своему натуральному цвету волос и даже подчеркнула его кое-какими осветлителями.

Меня привлекало в этих фильмах не столько то, что они отражали мою собственную жизнь, сколько то, что они показывали мне роли, за которые я могла взяться для того, чтобы улучшить что-то в своей жизни. Я всегда думала о себе скорее как об актрисе, чем как о проститутке, даже несмотря на то, что лет сто тому назад эти два слова были практически синонимами. Очевидно, что когда я занимаюсь сексом с клиентом, я играю определённую роль в его бенефисе. Мне следовало притворяться перед каждым мужчиной, с которым я спала, что он физически очень привлекателен, и это было верхом абсурда, даже когда меня почти тошнило от секса со всеми ними, независимо от того, платили мне за это или нет. И вот, исполняя такие аллегорические роли, я непременно должна была стать архетипом того, что называется «женщина», и я всегда очень чётко отдаю себе отчет в том, как много путей, по которым можно проследить мои мотивы назад во времени, до понятия «истинная женщина», встречающегося в средневековых моралитэ. Мной наслаждались и меня отвергали именно как девку — потому что я разыгрывала стереотипы «шлюха с золотым сердцем» и «английская роза», становилась мадонной с фрески — и именно так оставалась одновременно желанной и в то же время в каком-то нездоровом смысле почти что непорочной в глазах моих клиентов. Ведь секс — это лишь то, что на поверхности, это не более, чем отыгрывание ролей, поэтому ты получаешь именно то, что видишь перед собой. И раз клиенты не знали ничего о моих долгих и тяжких усилиях по искоренению следов моего происхождения из среды шотландских рабочих — то для них я действительно была английской девушкой из среднего класса. В их глазах я была способна одновременно понимать и подавлять буржуазное двоение синдрома «Мадонна/Шлюха».

Когда я вернулась из Индии с обезьяной за плечами[136], то пыталась устроиться в клуб «Плейбой»[137], но меня не взяли. Виктор Лоунес всегда очень нервно относился к подбору девушек для работы в клубах, которыми управлял, а обо мне он, к сожалению, был слишком много наслышан от самых разных третьих лиц. В таких случаях иметь связи во всех нужных тебе местах может оказаться губительным, тогда как поддержание псевдореспектабельного имиджа становится важнейшей из задач. Официально «крольчихам» не разрешалось снимать мужчин среди посетителей клуба, однако спрос именно на такого рода услуги был здесь просто огромным. Швейцары заведений немедленно воспользовались предоставленной этой практикой возможностью урвать свой кусок, и с одним из них я сумела договориться. За определённый процент с моей выручки швейцар Дерек направлял меня в роскошные отели, где я занималась сексом с мужчинами, достаточно состоятельными, чтобы они могли позволить себе сексуальную встречу с «крольчихой». Встречи назначались через сотрудника клуба «Плейбой», а у меня была униформа «крольчихи», которую я надевала на этих свиданиях, поэтому все были довольны. В начале семидесятых по моим наблюдениям «крольчих» очень часто заказывала арабы. Я побывала на Среднем Востоке и знала, что большинство арабов крайне бедны, но в то время в Лондоне показывались исключительно те из них, кто сумел отхватить толстый ломоть от нефтяных денег соответствующей страны. Обычно эти мужчины старались не называть мне свои настоящие имена, а поскольку почти все они обладали сомнительным благом в виде западного образования, то очень часто выбирали себе английские псевдонимы. Питер был в этом плане типичен.

— Привет! — сказала я, когда мы встретились в баре его отеля на Парк-лейн.

— Привет! — эхом отозвался он.

— Выпьем здесь или ты хочешь, чтобы мы сразу пошли к тебе в номер?

— Выпьем здесь. Что ты будешь?

Питеру, как и многим другим, ужасно нравилась мысль, что его увидят на людях с «крольчихой». Как и спортивная машина, как и большой загородный дом, я была символом статуса, который нужно было выставлять напоказ, и чтобы видело как можно больше народу. Я взяла водку с апельсиновым соком; Питер потягивал виски с кока-колой. Мне ужасно нравилась эта шарада: быть ценным призом для бедолаги, который и не догадывается об истинном положении дел. Мы поболтали о наших школах, каждый говорил о своей. Питер хорошо говорил по-английски, практически без акцента; он сказал, что занимается регби. Я изложила свою легенду: училась в школе святого Феликса — школе-интернате для девочек, расположенной на окраине одного прибрежного города в низинах Суффолка. Это звучало более впечатляюще, чем правда, заключавшаяся в том, что в шестнадцать лет я закончила государственную школу, а потом, в 1966 году, за свой счёт прошла короткие, но весьма дорогие курсы Люси Клейтон по обольщению. Расхрабрившись от выпивки и убедившись, что несколько знакомых заметили его со мной под ручку, Питер предложил подняться наверх.

— Хочешь, чтобы я оделась по форме? — спросила я, когда мы оказались у него в номере.

— Да.

— Мне переодеться у тебя на глазах или ты предпочёл бы, чтобы я превратилась в «крольчишку» в ванной и явилась оттуда чудесно преображённой?

— На это нужно много времени?

— Несколько минут.

— Ладно, переодевайся в ванной.

Я знала, что когда вернусь в наряде «крольчихи», Питер всё ещё будет одет. Он был не из тех, кто уже бы скинул с себя всё и, обнаженный, ждал бы меня в постели, натянув на себя одну лишь улыбку. Питер предложил мне ещё одну «отвертку» из мини-бара в номере; я не возражала. Он потягивал очередную порцию виски с кокой.

— Я читал книгу, написанную проституткой под псевдонимом «Уличная девка», — уведомил меня Питер, — и там эта девушка говорила, что ненавидит свидания в отелях и вообще предпочитает приводить мужчин в комнату, которую снимает с профессиональными целями. В своей автобиографии эта анонимная проститутка описывает, как её однажды избили во время свидания в отеле. Тебя не напрягает встречаться в «Хилтоне» со странным мужчиной?

— Ты не странный, — заверила я его, — ты очень славный.

— Но ты же не знала об этом, пока не увидела меня.

— Нет. Но встречу назначил Дерек, и если со мной что-нибудь случится, он заявится сюда со своими ребятами.

— Но я могу выехать отсюда утром.

— Да, но ты заплатил Дереку, а я по дороге домой встречаюсь с ним у входа в клуб «Плейбой». Если я не появлюсь, чтобы забрать свою долю, он появится здесь сегодня же ночью.

— Ты очень осторожна.

— Не особенно; я как-то и не задумывалась об этом, пока ты сам не заговорил на эту тему. За этой стороной дела присматривает Дерек.

— Ты раньше уже занималась этим?

— Нет, — соврала я.

— Тогда почему ты собираешься заняться этим сегодня вечером со мной?

— Некоторые девушки из клуба уже назначали свидания через Дерека, и они мне рассказывали. Звучало захватывающе, да и деньги были отличные.

У меня часто пытались выяснить с помощью самых разных уловок, как я начала работать проституткой — и я старалась как могла, чтобы давать именно те ответы, которые от меня хотели слышать. Иногда я рассказывала грустную историю о том, как в 1961-ом встретила парня якобы из высшего класса, который утверждал, что пишет книгу о наркотиках. Мол, он сказал мне, что хочет наблюдать за моей реакцией, когда я курю травку и закидываюсь колёсами, потому что это очень сильно продвинет вперёд его исследования. А на самом деле ему нужно было только подсадить меня, а потом использовать, потому что, как выяснилось, несмотря на то, что он закончил частную школу, единственное, что его интересовало — сутенёрство. Иногда же говорила правду. Что в шестнадцать лет приехала в Лондон и увидела в газете объявление, что кабаре-клуб «Генерал Гордон» устраивает конкурс для девушек в кордебалет. Я получила эту работу, а между обычными представлениями подрабатывала, составляя посетителям компанию за столом. Мне показалось забавным, когда мне предложили деньги за то, чтобы спать с парнями, которых я и так считала привлекательными — и постепенно это приятное времяпрепровождение превратилось в доходное занятие. А иногда я говорила то, что в тот момент проскакивало у меня в голове — но часто, обдумав позже эти одноразовые истории, я понимала, что брала их из какого-нибудь фильма. Я крайне редко утверждала, что никогда раньше этим не занималась, потому что в большинстве случаев это звучит неубедительно. Однако с Питером это получилось совершенно естественно, как следствие из вопроса о безопасности свиданий в отелях.

— Деньги имеют такое большое значение? — спросил Питер.

— Если бы я познакомилась с тобой до того, как это свидание было назначено, я всё равно захотела бы затащить тебя в постель, — Эти слова для меня были лишены всякого смысла, потому что я произносила их столько раз, что не упомнишь, но произносила я их по-прежнему с совершеннейшей убеждённостью.

— А если бы я тебе не понравился, деньги имели бы значение?

— Конечно.

— Почему?

— У меня много долгов. Мы с отцом повздорили из-за кое-каких пустяков, и он урезал мне содержание.

— Из-за чего вы поссорились?

— Из-за моего желания стать актрисой — он считает, что я просто свихнулась на сцене, что из-за этого и я, и наша семья выглядят низкопробно.

— А чем занимается твой отец?

— Торговыми операциями, он банкир.

— Он работает в Лондоне?

— Естественно — в Сити.

— А в каком банке?

— В частном. Названия я тебе не скажу. Голова у меня соображает, зато нет никакого желания ставить отца в неловкое положение.

— А ты берёшь уроки актерского мастерства?

— Да.

— Уже где-нибудь сыграла?

— Ничего серьёзного; я получила членство в «Эквити»[138], снялась в массовке в нескольких фильмах, но ничего существенного пока что не достигла.

Пока мы говорили, Питер положил руку на мою грудь. Я скользнула губами по его губам — мгновенный поцелуй. А потом встала и сняла свою «униформу». Если была возможность, я обязательно старалась избегать секса в костюме «крольчихи», потому что это была специальная одежда, и мне не хотелось, чтобы её попортил чрезмерно возбуждённый клиент. Я всё-таки работала по высшему разряду, поэтому не следовала обычному образу действий девушек с улицы, и за секс не раздеваясь всегда брала дополнительную плату. Раздевшись, я легла на кровать, а Питер взобрался на меня. В том, что последовало, не было никакой утончённости, да и закончилось всё уже через несколько минут. Меня уложили калачиком, и в такой позе я позволила Питеру войти в меня. После оргазма Питер откатился в сторону и тут же заснул — со спущенными до лодыжек штанами и всё ещё надетыми ботинками. Я стянула с него обувь и брюки. Одежду повесила на спинку стула, а грубые башмаки поставила возле кровати. Стащить с Питера рубашку я и не пробовала, просто укрыла его простынёй.

И пока я возилась с ним, устраивая его удобно, я думала обо всех тех ночах, когда я безумно скучала по Ллойду, потому что его не было, и я не могла подоткнуть ему одеяло. Годы шли и шли; сейчас моему сыну было уже восемь. Я хотела, да и сейчас хочу знать, как же он рос один. В начале семидесятых я ходила в агентство по усыновлениям, пыталась узнать хоть что-нибудь о судьбе Ллойда, но социальные работники почти ничего не говорили мне. Только что Ллойд счастлив, что живет в хорошей, дружной семье. Я очень хотела верить в это, но и глаза мои, и сердце ясно говорили, что это не так. Социальный работник, с которым я общалась, направил меня в клинику, где Ллойд родился, в попытке заставить меня пересмотреть свои чувства к нему. Я не считаю, что это хоть в чём-то помогло.

Оставив Питера храпеть в одиночку на кровати в отеле, я отправилась к Дереку и забрала свою выручку. Я снова жила на Лэдброк-Гроув, так что уложилась в полчаса с того времени, как покинула Парк-лейн. Взяла такси до дома — я всегда так делала. Мне нравилось ехать по городу спокойно и в безопасности. Я уже не первый год зарабатывала очень приличные деньги, но они быстро уходили (не считая расходов на наркотики) на такси, модную одежду, дорогую косметику, изысканную еду и прочие радости жизни. Я никогда не откладывала деньги; если у меня оказывалось их больше, чем я могла потратить на себя, я покупала подарки родным и друзьям. В начале шестидесятых, ещё до того, как я подсела на геру, я оплачивала уроки верховой езды моему младшему брату и даже купила ему пони. Я хотела, чтобы у него было то, чего у меня никогда не было. Если у меня оказывались свободные деньги, то никогда не было проблем с тем, на что их потратить. Роскошь, которую могли позволить себе другие люди, время от времени становилась для меня насущной необходимостью. Родители всегда были в ужасе от того, как я тратила деньги — но они так никогда и не узнали, как я их зарабатывала! Я знала, что такое бедность и что такое достаток — так что богатство для меня ничего не значило. На тот свет деньги не унесёшь; поэтому я считаю: если в кармане что-то есть — можно спокойно тратить.