Загубленная любовь

Младший ассистент по промоушену на восточном побережье

Когда на моих друзей находило критиканское настроение, они всегда осуждали меня. Большую часть своей жизни я полагалась на принцип «живи и давай жить другим». Возможно, то, что говорили мне некоторые знакомые сутенёры о верхнем слое характера — правда. Как правило, мы склонны наиболее резко критиковать в других именно то, что больше всего ненавидим в себе. Замкнутая жизнь в квартирке в цокольном этаже дома на Кембридж-гарденс делает меня более критичной к своим друзьям, особенно к тем очень немногим, с кем мы до сих пор видимся. Я всегда восхищалась Алексом Трокки за создание двух великих романов, но я то и дело возвращаюсь мыслями к низким чертам его характера. Я никогда не встречалась с отцом Трокки, но мне почему-то кажется, что Алекс — вылитый отец. Будучи молодым, Альфредо Трокки был музыкантом и одновременно работал в Обществе Прав Исполнителей[205], а в конце жизни остался без работы и переключился на ритуальное выполнение своих задач, чтобы создать видимость хоть какого-то порядка в своей полностью рассыпавшейся и пустой жизни. Алекс сатирически описал его поведение в «Книге Каина» — но хотя сам он предпочитал прикрывать пустоты в своём раздробленном, жалком существовании пристрастием к наркотикам, а не мифологическими представлениями о респектабельности, сбившийся с пути сын так и не сумел действительно уйти от губительного влияния своего папы-буржуа, жившего мечтами о завтрашнем дне. Трокки много говорил о том, чтобы вернуться на писательскую стезю, но с тех пор, как в начале шестидесятых он удрал из Соединённых Штатов, чтобы избежать преследования за перевозку наркотиков, он больше не написал ничего стоящего. В течение последних двадцати лет Алекс употреблял героин, чтобы хоть чем-то упорядочить свои дни. Рутина не менялась. В течение многих лет всё шло одним и тем же чередом. По утрам Трокки собирает рецепты на лекарства, полученные по программе государственных дотаций; потом посещает нескольких букинистов, после чего отправляется выпить в «Кэтрин Уил». Разобравшись с разными делами по нелегальной наркоторговле, припрятав большую долю от штуки фунтов стерлингов, Алекс в течение оставшегося дня пьёт в «Элефант энд Кастл». Вечера он обычно с удовольствием проводит дома, и именно в это время мы с ним встречаемся чаще всего.

Алекс ничем особенно не занимается, а по мере того, как проходит время, он делает всё меньше и меньше; для всяких разных работ и поддержания дома в чистоте у него есть помощник. Много лет назад, когда Алексу отчаянно нужны были наличные и когда его унижали местные продажные копы, он занимался уличной торговлей наркотиками, но эта деятельность давно осталась далеко позади. Если бы не способность Трокки проматывать деньги, он мог бы стать богатым. Я одна из немногих, кто много лет продавал наркоту через Алекса. Трокки говорит, что всё потому, что несмотря на его финансовые затруднения и прочие проблемы с копами, он очень боится, что его репутация как писателя означает, что если просочится хоть слово о его наркодилерстве, то даже продажным копам, с которыми он вынужден работать, будет крайне трудно закрыть глаза на такую деятельность. Меня не особо поражает искренняя тревога Троккипо поводу того, что он может потерпеть крах или быть обчищенным до нитки — это просто рациональное объяснение его нежелания расширять свою скромную наркоимперию. На мой взгляд, его вполне устраивает тот уровень безопасности, который даёт одно и то же положение в наркобизнесе — подальше от улиц, но не настолько близко к верхним звеньям цепочки поставщиков, чтобы чувствовать себя уязвимым. Скажем так, в отличие от стабильного положения в наркоторговле, литературных помощников Алекс менял чуть ли не чаще, чем обычные люди меняют нижнее бельё. Пожалуй, это не так уж удивительно, учитывая, что Алекс практически прекратил писать двадцать лет назад, и основной задачей этих людей было поддержание его самолюбия. Довольно скоро литания по тем, кто не понимал и до сих пор не понимает Алекса — его родители, учителя, приятели в Париже, литературный истэблишмент, контркультурные круги — становится несколько затянутой, и требуется новое лицо, чтобы обеспечивать Алексу сочувствие. Разумеется, если бы нашёлся хоть один человек, который действительно понимал бы произведения Алекса, он почувствовал бы своим долгом закончить ещё один роман.

Прошлым вечером я была у Трокки, и там был новый парень, который откликался на имя Хэмфри Андерсон. За его спиной Алекс звал его Горбом[206]. Андерсон был очень молод и очень серьёзен. Он снимал комнату у приятеля Алекса, наркомана Пита Бруска. Именно Пит впервые привёл Горба к Трокки на Обсерватори Гарденс. Пит в лицо называл Андерсона Горбом и обзывал его. Несмотря на эти провокации, молодой человек оказался достаточно раболепным, чтобы занять неоплачиваемую должность литературного ассистента Трокки. Как я уже говорила, эта должность — исключительно на общественных началах, и единственное, что требуется от занимающего её — непрерывно льстить своему хозяину. Андерсон не первый литературный оруженосец Трокки, желающий написать биографию великого человека, и я уверена, что не последний. Горб разбирал бумаги Алекса и бережно сохранял каждое слово Трокки, явно не понимая, что громкие заявления его кумира далеко не всегда следует принимать за чистую монету. Трокки наслаждался тем, что Андерсон сидел с открытым ртом в то время, как я делала прямо перед ним укол. Вкололись и наш хозяин, и Пит Брусок. Теперь, когда Алекс взбодрился, время для вопросов и хорошее, и плохое. Горб ничего не знал об этом и в своей неподражаемо идиотской манере выдвинул тему для разговора, в котором произвёл бы гораздо лучшее впечатление, если б вообще не открывал рот.

— Так ты скажи, Алекс, — пробухтел Андерсон, — когда ты учился в школе, ты когда-нибудь участвовал в школьных выборах, ну или другой какой-нибудь политической деятельности?

— Ага, Хэмфри, ага, — лениво отозвался Трокки, — я вроде уже рассказывал тебе о том, что занимался НЛО.

— Нет, Алекс, я и знать не знал, что тебя интересовали неопознанные летающие объекты! Я бы об этом с удовольствием послушал, это ведь то, о чём большинство людей даже не подозревает, при всём их интересе к тебе.

— Последние два года в школе мы провели в эвакуации, нас отправили из Глазго на окраину Дамфриса. Там нацистские бомбы нам не грозили, зато хватало других опасностей. Местные газеты наперебой рассказывали о пришельцах со звёзд, прибывающих в Шотландию на борту летающих тарелок.

— Да неужели! — воскликнул Горб, записывая очередную небылицу Трокки в пристроенный на коленях блокнот.

Мы с Питом молча уписывались. В прошлом мы много раз обсуждали НЛО с Трокки. Первые сообщения о тарелках были зарегистрированы в Америке после Второй мировой. Любой, кто поверил бы, что Трокки видел репортажи о них, всё ещё учась в школе, был абсолютно неспособен понять, что на поднесенной к его рту пластиковой ложечке — дерьмо.

— А жил я в то время у священника Шотландской церкви, который меня очень не любил, потому что подслушал, как мы с другом, Роем Смитом, говорили о том, что мой великий дядя выдвинут кандидатом в следующие Папы Римские.

— Так твой дядя был избран Папой Римским?! — Горб едва сдерживался.

— Парень, ты меня вообще слушаешь? Вокруг моей жизни и без того крутится достаточно дурацких слухов вроде этого, и мне на фиг не надо, чтобы ты ещё и новые распускал. Я говорил о своём замечательном дяде, брате моего деда. Мой великий дядя был главным среди прогрессивно настроенных кардиналов, и он совершенно заслуженно был выдвинут кандидатом на выборах Папы, но к огромному сожалению всего мира, не был избран.

— Алекс, — Горб слегка задыхался, произнося это имя, — ты просто мечта биографа. Я просто обязан написать историю твоей жизни, она станет моим пропуском к литературной славе. Писать о таком человеке как ты — всё равно что присоединиться к сонму бессмертных!

— Ага, — признал Трокки. — За честь издать твою книгу издательства передерутся, а для начинающего автора безусловно приятно оказаться в такой ситуации. Однако давай ты прекратишь меня перебивать, а то я с твоими встреваниями никак не доберусь до ответа на твой самый первый вопрос. Да, между прочим, Джилли и Пит, как и я, происходят из католических семей. Так что я хочу услышать от тебя честный ответ: ты оранжист[207] или нет?

Горб съёжился в кресле. Он отчаянно хотел услышать продолжение рассказа Трокки, но одновременно ужасно боялся признаться в собственном происхождении из протестантов. Пока в его мозгах крутился этот мысленный расклад (на мой вкус, тяжеловатая задачка), на его лице было довольно забавное выражение. Секунду-другую стояла тишина.

— Хэмфри, — неожиданно вступил Брусок, — Алекс задал тебе вопрос, и не ставь меня в неловкое положение тем, что не сумеешь ответить. Ты протестант?

— Я гуманист. Я думаю, что все мы тут гуманисты! — выпалил Андерсон.

— Не увиливай. Отвечай Алексу, баптист ты или нет, и если да, к какой церкви принадлежишь. Я жду.

— Ну я, как и большинство на Британских островах, не из католической семьи, но это совершенно не значит, что…

— Ладно, Горб, — оборвал его Пит, — теперь, когда мы с этим разобрались, дай возможность Алексу продолжать рассказ.

— Так вот, пока я жил у того священника, я часто выбирался из дома по ночам и исследовал окрестности в поисках НЛО. Не буду заявлять, что меня похищали инопланетяне, но мне удалось несколько раз понаблюдать за их кораблём, и моему другу Рою Смиту тоже. Можешь попытаться разыскать Роя; если сумеешь, он покажет тебе записи наших наблюдений, если они у него сохранились.

— А как это всё связано с политической деятельностью в школьные годы? — спросил Андерсон.

— Заткнись! — рявкнул Брусок.

— Я как раз подхожу к этому, — продолжал Трокки. — Значит, так, в той школе, куда я ходил после эвакуации, был один полнейший кретин по имени Терри Лоутер, который воспринимал все эти школьные выборы — серьёзней некуда; и ещё был кандидатом в члены Шотландской национальной партии. Помню, Лоутер всё время толкал речи, причём часами мог говорить о том, что Шотландию разрушила ирландская иммиграция. Ну как бы то ни было, через недельку я был уже по горло сыт всей этой чепухой, и когда Лоутер завёл свою шарманку в очередной раз, я подговорил нескольких приятелей, и мы соорудили из фольги этакие костюмы под инопланетян и спрятались в кустах. Дождались, пока этот шотландский националист насчёт тех ужасов, которые католики якобы творят со страной, раскипятится настолько, чтобы ослабить галстук, и вот тогда выскочили из-за кустов, раздавая заранее распечатанные листовки с призывом «Голосуйте за Марсианина!». Ну разумеется, мы одержали полную и безоговорочную победу в данном туре голосования. Лоутер чувствовал себя просто размазанным, и кстати, на самом деле забросил амбиции стать гранд-мастером местной ложи оранжистов.

— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил Пит.

— Невероятно, — отозвался Горб, — просто фантастический эпизод для моей биографии Алекса; уверен, писатель-романист не мог бы изложить лучше.

— А ты подумай, каким образом можно это сделать лучше, — подстрекнул Пит.

— Не думаю, что это вообще возможно, тем более, это же реальная история, а не беллетристика.

— Тогда расскажи мне, что бы ты с ней сделал, если бы хотел сделать из неё беллетристику, — потребовал Алекс от своего литературного ассистента.

— Один момент я бы изменил, — выдал Андерсон, — я бы вывел этого Лоутера как кандидата Лейбористской партии. Так вся эта история была бы завлекательней. В Англии людям совершенно наплевать на шотландский национализм.

— Угу, — признал Трокки, — это в общем-то верно, но шотландский национализм — движение, которое всегда вызывает отклик по ту сторону границы. Если б не было такой нетерпимости к нему, никто бы никогда и не слышал об этом фигляре Хью Макдиармиде[208].

Горб, похоже, собирался сказать что-то ещё, но предпочёл промолчать. Несколько минут висела тишина, и Трокки хотел насладиться этим мирным моментом, раз уж действие укола практически закончилось. В конце концов Алекс дал Андерсону небольшой пакетик и велел отнести его офицеру полиции Леверу в ближайший участок. У Алекса с этим продажным, испорченным наркотой полицейским отношения продолжались. У меня, к моему огромному сожалению, тоже. У нас всех. Если б Горб оказался недостаточно осторожным, ему в конце концов тоже пришлось бы познакомиться с этим садистом. Алекс был безответственным, как и большинство мужчин, которых я знаю. Я не считала хорошей идеей отправить этого простодушного парня с героином к продажному копу, но высказывать свои соображения Трокки смысла не было — он всегда делал только то, что хотел.

— Давайте поржём над Горбом, когда он вернётся, — предложил Брусок. — Заставим его вколоться, упирая на то, что без этого он никогда не достигнет высот истинного понимания «Книги Каина».

— Парнишка к герику не готов, он побоится, — ответила я.

— Я сам его как угодно запугаю! — взревел Пит.

— Вы оба правы, — вмешался Трокки. — Горб ещё не готов к тому, чтобы принять герик сознанием, но это не значит, что он не может принимать его физически. Так что я предлагаю тонкий подход к этому делу. Мы ему объясним, что зависимость от героина связана не только с попаданием его в кровоток — не менее важен успокаивающий мышление ритуал подготовки и самого укола. Действительно, ведь некоторые нарки колют себе тёплую водичку, если не срослось достать дозу. Таким образом, чтобы помочь ему до конца понять мою работу, ему придётся дать нам сделать ему укол. По крайней мере, он сам будет думать, что ему вкалывают водичку, а мы одновременно с ней приготовим несколько доз и заменим плацебо на настоящее средство.

— Дайте мне сделать ему укол, — попросила я, — а когда его кровь пойдет в шприц, Пит сможет объяснять сексуальный подтекст прокалывания иглой его шелковистой кожи и морочить ему голову насчёт того, что он теперь на волосок от того, чтобы стать мальчиком по вызову.

— Джилли! — загоготал Пит. — Я и не знал, что ты в глубине души такая падшая и вульгарная.

— Это не такая уж вульгарность, просто это может заставить его задуматься перед тем, как захотеть уколоться ещё раз.

— Приходится быть жестоким, чтобы сделать доброе дело — так вот как ты к этому подходишь. Но может, тогда для него встряской посильнее будет, если ему в вену войдёт Алекс? Можно даже изобразить, будто мы тут оргию начнём прямо после того, как вколемся сами — посмотрим, возбудит ли это Горба ещё сильнее. А у него по крайней мере будет отмазка, что он плохо себя чувствует — как и большинство от первого укола.

— Значит так, — Алекс хотел завершить это обсуждение до того, как вернётся его литературный ассистент. — Все решили, обо всём договорились. Джилли его возбуждает, а мы подменяем машинки.

— Может, сказать ему потом, что ему вкололи настоящее? — спросил Пит.

— Решим по ходу, — распорядился Трокки, — сперва посмотрим, как он себя поведёт, когда в групповухе с Джилли его номер окажется последним.

— Скажем ему, что это ритуал посвящения в Братство Иглы, в котором старшие наркоманы, то есть ты и я, кончают в Джилли, а ему потом дадим всё это вылизать, — каждый раз, когда Брусок открывал рот, он напоминал мне о Левере.

— Как бы то ни…

И Алекс перешёл на другие темы. Секс никогда не задерживал его внимание надолго. Единственное, что по-настоящему его заводило — наркотики. Трокки уставился в пространство, а я вытаращилась на валявшуюся на полу ложку. Сказать Питу мне было нечего, так что мы молча сидели, пока Горб не вернулся, и тогда каждый сыграл свою роль в заранее продуманном спектакле. Каждый, кроме меня — я ещё раз подменила машинки. Алекс балдел от того, что делал людей наркоманами, но я с этим никогда не соглашалась. Да, наркотики могут доставлять удовольствие, но главное, почему к ним возникает пристрастие — они ещё и притупляют боль. Я пыталась преодолеть свою зависимость от героина более десяти лет — и продолжительного успеха не достигла. Да, было здорово близко общаться с таким знаменитым писателем, как Алекс, но было бы намного лучше, если б я могла наслаждаться его компанией без того, чтобы колоться. Я хотела, чтобы у Горба жизнь сложилась лучше, чем вышло у меня. И проще всего было идти к этому, оставаясь наивным дурачком. Я не хотела нести ответственность за просвещение его ни насчёт реалий зависимости, ни тем более насчёт кошмаров, которые сопровождают эту зависимость. Горб был всего на год или два моложе Ллойда — не такая уж разница в возрасте между ним и моим сыном. Я содрогалась, вспоминая о том, что вытворял со мной Левер, и была просто в шоке от того, что Трокки может бросить совершеннейшего простачка в лапы этого подонка. Я решила для себя, что Андерсон не получит укола с гериком, пока я буду рядом, и у меня будет возможность это предотвратить, особенно с учётом того, что его и так сегодня вечером подставили под куда более опасный удар. В отсутствие Горба Алекс, Пит и я пробежались ещё раз по нашим планам. Когда Брусок объяснил, как именно Андерсон будет посвящён в Братство Иглы, парнишка пожаловался, что нехорошо себя чувствует, мол, ему лучше пойти домой. Я‑то знала, что Горб был в полном порядке, но Алекс и Пит оказались достаточно доверчивы на этот счёт, чтобы принять его извинения за бесспорно искренние.