Загубленная любовь

Тоска эротическая

Когда большую часть жизни работаешь «хозяйкой» в клубе, у тебя складываются два круга друзей: в одном из них понимают, что влечёт за собой такая работа; в другом — нет. Практически любая женщина из тех, с кем я работала в клубах вроде «Гордона» или «Кеннеди», оскорбились бы, если бы её назвали проституткой — поскольку у большинства людей это слово вызывает образы обездоленных девушек в дешёвой одежде, выставляющих свои фигуры на обочинах общественных шоссе. Просто в «Гордоне» дела делались не так — возможно, именно поэтому в политический скандал (создавший клубу дурную славу в глазах общественности), оказались втянуты и те, кто всего лишь получал деньги от людей, с которыми они спали. «Хозяйка» не обязана идти в постель со всеми, кто её захочет — те, кому она интересна, сперва должны соблазнить её ужином с шампанским и цветами. В «Гордоне» я выпивала дикое количество пузырьков, потому что получала пять фунтов комиссии с каждого бокала, выпитого за моим столиком. А в Лондоне 1960 года пять фунтов были немалыми деньгами. Точно также и с физической близостью — когда я, работая «хозяйкой», спала с мужчинами, это скорее было похоже на продолжительные отношения, и далеко не всегда переход денег из рук в руки был напрямую связан с половыми актами. Девушка для досуга знает мужчин, с которыми спит, по именам — и даже в начале шестидесятых она уже принимала чеки так же легко, как наличные. Я начала работать «хозяйкой», когда мне было шестнадцать, и сейчас, спустя почти двадцать лет, я всё ещё встречаюсь с человеком, с которым познакомилась в 1960 году, в первую же неделю работы в «Гордоне». Альберт Редвуд женат, у него есть дети. Он бизнесмен, и на протяжении всех этих лет его сексуально влекло ко мне. Он говорит, что не может оставить семью, несмотря даже на то, что они-то (не считая жены) его уже оставили. Его младший сын уехал учиться в университет, остальные дети обзавелись собственными семьями. Берт говорил мне, что если я откажусь встречаться с ним, то он выследит меня и убьёт. Мне не нравится слышать от него такое, но мне нужны его деньги. Мозги у него чуточку набекрень, но он давний и постоянный клиент и почти что нравится мне.

У большинства мужчин, что заводят отношения с «хозяйками», есть какая-нибудь эмоциональная проблема. Им всем нравится, когда их видят с хорошенькой девушкой — особенно тем, кто сам пробивал себе дорогу в жизни и нажил состояние, уже достигнув средних лет. Есть одна действительно известная личность, которую можно было бы привести как типичнейший пример клиентуры в клубах «Кеннеди» или «Гордон» (хоть, насколько мне известно, он никогда не бывал ни в одном из них). Это Питер Рэчмен. Он вовсе не был злодеем, которого пресса сделала из него после смерти, хотя извлекал немалую прибыль из сдачи внаём трущобных домов и был вовлечён во все те сомнительные занятия, которые так по душе успешным бизнесменам. И всё-таки Рэчмен не был таким эксплуататором, как те, что за год или два до его смерти скупили принадлежавшие ему трущобы западного Лондона — он собирался укрепить свои позиции в бизнесе, выйдя из сектора наёмного жилья. Рэчмен был толст, лыс, говорил высоким писклявым голосом — но он был добрым человеком и интересовался теми, кто был рядом с ним. Он был великодушен — вплоть до совершения промахов. Когда мы впервые с ним встретились, он отдал мне 22-каратовые золотые часы, купленные им у ювелира Кучински. Согласно моему тогдашнему (и теперешнему) обычаю я продала их, выручив кругленькую сумму. Рэчмен был помешан на гигиене и не любил есть или пить в заведениях, если не имел возможности обследовать кухню — вот поэтому в «Гордоне» он не появлялся. Когда нацисты оккупировали его родную Польшу, Рэчмена в числе других заключённых поставили на строительство автобана. Рэчмен сумел сбежать из когтей гитлеровцев и был схвачен русскими, которые отправили его в лагерь в Сибири. Рэчмен рассказывал мне, что там он голодал, и чтобы выжить, ему приходилось есть человеческие экскременты. Последний раз он видел родителей, когда нацисты отправляли их в концентрационный лагерь. Несмотря на бесчисленные запросы, Рэчмен так и не смог ничего узнать об их дальнейшей судьбе. Рэчмен вёл бурную жизнь вплоть до смерти от инфаркта в 1962 году в возрасте сорока двух лет. Приехав впервые в Лондон, он вынужден был пойти простым рабочим на фабрику — несмотря на то, что происходил из среднего класса.

С Рэчменом меня свёл Майкл де Фрейтас, и за это я отстегнула ему пятёрку с продажи тех самых золотых часов, которые мне отдал прежний домовладелец. Майкл не мог напрямую вывести меня на Рэчмена — между ними было слишком много неразрешённых проблем. Вместо этого он посоветовал мне прилично одеться и отправиться в кофейню на Квинсвэй, куда Питер обычно ходил обедать, и посидеть там вроде как без дела. Майкл упорно убеждал меня, что войти в сферу интересов Рэчмена — дело стоящее. Кроме того, он заверил, что первого шага от меня не потребуется. Как я вскоре обнаружила, Майкл безошибочно точно определял, где и как можно перехватить лёгких деньжат. Я была уже беременна, но поскольку вопрос о работе в «Гордоне» уже не стоял, у меня в гардеробе уже была благопристойная одежда, позволявшая скрыть моё положение. Майкл сказал, чтобы я не беспокоилась, что я всё ещё могу работать, и что все это вопрос всего лишь правильного подхода. Я просто цвела — Альберт Редвуд был не единственным из постоянных клиентов «Гордона», кто по-прежнему хотел спать со мной. И всё-таки, несмотря на то, что мне иногда перепадали пьяные клиенты Крэев, мой доход резко упал — я ведь уже не ходила каждый вечер в клуб. Майкл предупредил меня, чтобы я не упоминала Крэев при Питере — сказал, что Рэчмен от них просто столбенеет. Ещё он велел мне не заговаривать о моём положении, пока Рэчмен сам не заметит. Майкл сообщил, что знает нескольких парней, кто и лишнего заплатит, лишь бы переспать с беременной женщиной, особенно на поздних сроках — но Питер не из таких. Я потягивала кофе, когда Рэчмен вошёл в кафе, где, по словам Майкла, обедал. В своей боевой раскраске, с накладными ресницами, я, без всяких сомнений, была самой хорошенькой девушкой в зале — и вскоре взгляд Питера окончательно застрял на мне.

— Гляньте-ка вон на ту красотку, — расслышала я слова Питера, обращённые к его сотрапезникам. — Как думаете, получится её снять?

— Да, Питер, девочка классная, к тому же молоденькая — но всё равно можешь попытаться. Самое плохое, что она может тебе сделать — сказать, чтоб проваливал.

— Извините, девушка, — заговорил со мной Рэчмен, пробравшись к моему столику, — не подскажете, который час? У меня часы остановились.

— Я не ношу часов, — сообщила я ему.

— Но, дорогая моя, сейчас, в шестидесятых годах двадцатого века, просто необходимо носить часы, чтобы добиться успеха. Давайте вы возьмёте мои, — говоря это, он вытащил из кармана 22-каратовые золотые часы.

— Не думаю, что могу принять такой подарок, — соврала я.

— Не беспокойтесь, дорогая, у меня есть другие. Ну примерьте их, по крайней мере.

Питер помог мне застегнуть часы на запястье.

— Это золото? — спросила я, надеясь, что вопрос прозвучал простодушно.

— Да, дорогая моя, чистое золото. У тебя на руке они так чудесно смотрятся. Ты просто обязана принять их, я настаиваю.

— Я не могу…

— Невежливо отвергать подарок. Я очень богатый человек, а это — так, безделушка. Оставь часы у себя. А долг за них можешь отдать, если составишь мне компанию за обедом. Что тебе заказать?

— Я не голодна.

— Ну раз так, давай ты выпьешь ещё кофе.

— Да, вот от этого не откажусь. Спасибо большое.

На этом мы перешли за столик, где сидели компаньоны Рэчмена, которые наверняка уже раз сто видели, как он снимает девушек. И всё-таки, похоже, их впечатлил его напор.

— Как тебя зовут? — спросил Питер.

— Жанетт, — назвалась я своим профессиональным именем, которое носила в то время.

— Я — Питер, это — Джерри, а это ещё один мой друг, Серж.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — эхом отозвались Серж и Джерри.

— Из того, что ты не носила часов, я делаю вывод, что у тебя много времени, а не просто перерыв на обед.

— День у меня свободен. Я работаю по вечерам.

— И чем занимаешься?

— Работаю в шоу в клубе «Генерал Гордон». Вернее, работала. Как раз сейчас решила отдохнуть от всего этого.

— А, хорошо, это хорошо. А вот и ещё один кофе. Сколько чашек ты выпила до моего прихода?

— Две.

— В клубе ты получаешь пять фунтов с каждой чашки, так. — Это не было вопросом, это было утверждение — хотя Питер говорил монотонным голосом. Он неторопливо вытащил из кармана здоровенную пачку купюр и отсчитал пятнадцать фунтов.

— Эти комиссионные я получаю с каждого своего бокала шампанского в клубе. Давать мне такие деньги за то, что я пью кофе здесь — просто смешно.

— В этом заведении шампанское не подают — так что я заплачу тебе за питьё кофе столько же, сколько ты получаешь за поглощение пузырьков в клубе.

— Спасибо, очень мило с вашей стороны.

Я собрала купюры, лежавшие передо мной на столе, и, пока их складывала, послала Рэчмену ослепительную улыбку. Я заметила, что Питер пьёт кока-колу, хотя его компаньоны глотали кофе.

— Ты где-нибудь рядом живешь? — спросил Рэчмен.

— На Бассет-роуд.

— Далековато, если пешком. Может, тебя подвезти? Машина у меня рядом, — Питер ткнул большим пальцем в роллс-ройс.

— Да, это было бы просто чудесно.

— Пока, ребята, увидимся, — друзья Питера явно знали, что было записано в его ежедневнике, поскольку не стали спрашивать, где его найти.

Мы сели в машину, и прежде чем я успела в ней освоиться, уже были у дома. По крайней мере, я была у своего. Я пригласила Питера к себе. Он ничего не сказал насчёт квартиры, хотя она была немногим лучше тех трущоб, которые он сам сдавал. У меня было по крайней мере чисто. Майкл велел мне убедиться, что в помещении нет ни пятнышка — на случай, если Рэчмен захочет приехать ко мне.

— Я лягу на кровать, — сказал Рэчмен. — А ты сядешь сверху, спиной ко мне. Не оборачивайся и не смотри на меня.

Я с удовольствием сделала, как он просил. Честно говоря, любоваться там было особо нечем, так что я ничего не потеряла от того, что во время секса на него не смотрела. Я изгибалась над Питером, а он, кончив, тут же собрался на выход. Одевшись, он выудил из кармана свою пачку банкнот и отсчитал двадцать фунтов. Наша встреча получилась для меня весьма прибыльной.

— Я считаю, что секс во время перерыва на обед прочищает мне мозги, так что после обеда у меня намного лучше получается заниматься делами. Сейчас мне пора, у меня очень много дел. Но ты мне нравишься. Встретимся ещё?

— Обязательно, — ответила я.

— Вот мой номер, — Питер протянул карточку. — Позвони мне в офис на следующей неделе. Вместе пообедаем, и я придумаю, куда нам поехать потом. У тебя миленькая квартирка, но мне нравится менять обстановку — это подогревает интерес к сексу.

— Хорошо, — сказала я.

— Провожать меня не надо.

Я легла на кровать, раздумывая, понял ли Рэчмен, что я беременна. Если да — то, видимо, решил ничего не говорить и назначил следующую встречу несмотря на это. У него самого пузо было побольше моего — результат голодания в годы войны и множества пирушек позже, когда он, наконец, мог есть столько, сколько захочет. Майкл предупредил меня, что Рэчмен весьма обидчив насчёт своих габаритов — чтобы я не ляпнула чего-нибудь, из чего бы следовало, что я считаю его толстым. Когда мы с Питером встретились на следующей неделе, он заметил мой живот (я как раз вставала с гостиничной кровати). До этого, пока мы занимались сексом, он явно не замечал моей беременности. Он дал мне денег сверху — на ребёнка — и велел связаться с ним после того, как ребёнок родится. Рэчмену нравились молоденькие девочки, а мне тогда было лишь семнадцать. Когда поздней весной 1962 года мы восстановили наши отношения, ему оставалось жить всего семь месяцев, и почти половину этого времени я провела в Испании.

После того как родился Ллойд, я смогла вернуться на работу в «Генерал Гордон», так что у меня не было уже такой нужды в деньгах Питера, а сам он был и болен, и очень занят. Всего я трахалась с Рэчменом раз шесть, не больше. Он не требовал многого и легко отстёгивал деньги из своей пачки. То время, что я просто проводила в его обществе, было очень приятным, и это с лихвой восполняло узость его взглядов. Разумеется, у Рэчмена была и жена, и постоянная любовница. Понятия не имею, к скольким ещё девушкам вроде меня он бегал на сторону, но уверена, что единственной не была. Рэчмен умер известным лондонским бизнесменом, но не прошло и года, как он печально прославился как самый злобный домовладелец всех времён и народов. Питер оказался идеальной мишенью для политиканов вроде Бена Паркина[35], которому нужно было раздуть дебаты по жилищным вопросам. Покойник ведь не может защищать свою посмертную репутацию. То же самое и газеты — теперь о Рэчмене можно было писать что угодно, не боясь, что придётся отвечать за клевету. Деловая практика Рэчмена, как и у всех, была законной не на сто процентов — но в этом он не отличался от любого другого магната. Если уж так приспичило осуждать Рэчмена, то не выдвинуть одновременно точно такого же обвинения против всех капиталистов, занимавшихся недвижимостью — самое настоящее ханжество. Если уж на то пошло, он был чуть лучше, чем подавляющее большинство из них.

Секс с Рэчменом (как и со всеми остальными бизнесменами, которые бывали в «Гордоне») на самом деле ничего не значил. Мне было забавно, что богатые люди готовы платить мне за то, что я пойду с ними в постель. В Питере самым лучшим было то, что он относился к нашим «обеденным встречам» легкомысленно, и это совпадало с моим равнодушным отношением к его не бог весть какому таланту любовника. Секс для Рэчмена был примерно тем же, что и принятие ванны — чем-то таким, что он по определенным причинам считал нужным делать минимум дважды в день. Именно это делало Питера таким хорошим клиентом. Ему нравилось моё тело, но мы оба знали, что он не любит меня. Он был не таким, как Берт, который твердил, что если б он не был намертво зажат в капкане брака без секса, то единственное, чего он желал бы — провести всю жизнь рядом со мной. А это, думаю, та ещё ноша. Так что я очень довольна, что Редвуд обременён женой — мне ведь не нужно семейное гнёздышко с ним на пару. Мужчина в два раза старше меня — нет, мне он никогда не казался идеальным мужем. Я ничего не имею против мужчин немного постарше, но когда дело доходит до серьёзных отношений, разница в двадцать-тридцать лет — это слишком много различий. Джордано, мой приятель с середины шестидесятых, был на пять лет старше меня, и с 1966 по 1976 год мы время от времени сходились и расходились. Сейчас я живу с Гарреттом, и хоть он старается держать свой возраст в секрете, я знаю — он родился лет за десять до того, как я появилась на этот свет. Я никогда и не ждала, что западу на Гарретта так, как со мной бывало; но сейчас, когда мне самой прилично за тридцать, промежуток в десять лет между нами — уже не такая серьезная проблема.