Загубленная любовь

Белокурый Адонис

Когда в июне 1969 года я вернулась из Индии, Лондон стал другим. И я тоже. Те из нас, кто был частью зарождавшейся контркультуры самого начала шестидесятых, к этому времени мучились перегоревшим пост-хиппизмом. Мне было двадцать пять, и приобретённое мной пристрастие к белому служило мне пропуском в альтернативные круги не меньше десяти лет. В течение пяти лет я почти постоянно употребляла опиаты и вернулась в Лондон с сильной зависимостью. Первый раз я попыталась завязать в Греции, летом шестьдесят седьмого, и обнаружила удивительное: сойти с иглы оказалось не так уж трудно, а вот не вернуться на неё — это серьёзная проблема. Лондон уже не свинговал так, как это было, когда я уезжала из столицы — в шестьдесят девятом он вместо этого умирал. Из моего круга, кинорежиссёр Майкл Ривз ко времени моего приезда был уже мертв, так же как и множество менее известных людей, и почти все — от передоза. После возвращения к своей привычке я мало чем могу поделиться кроме нескольких газетных вырезок с моими фотографиями в качестве модели — я провела полтора года в Афганистане, Индии и Непале. Я поехала на восток с Джордано, пытаясь склеить обломки своей жизни, но она вновь разбилась ещё до того, как мы прибыли в наш первый пункт назначения. Наши попытки духовного возрождения оказались бесплодными. Встретившиеся нам разнообразнейшие самопальные мистерии были направлены в основном на выкачивание денег, а не на достижение согласия с божеством.

После того, как во время путешествия по окраинам Индии у нас сломалась машина, Джордано бросил меня в Кабуле. У него была с собой здоровенная картина, заказанная за комиссионные какой-то галереей в Бомбее, и ему нужен был человек, который её бы туда отвёз. Перевозчиком оказалась Мэри. У неё имелась нога, парализованная после перенесённого в детстве полиомиелита, машина и деньги. Характер у неё был веселый, так что она пришлась Джордано весьма по душе, и у них завязался роман. Мэри была наркодилером и приехала в Кабул за оптовой партией гашиша, который затем намеревалась перепродать (с соответствующей выгодой) распространителям, кишевшим в Гоа. К тому времени, как Джордано оставил меня в Кабуле, у меня уже кончились деньги, отложенные на эту поездку. Впрочем, я знала, где можно весьма неплохо подработать, так что нищета в скором времени мне не грозила. Однако даже работая танцовщицей в одной только юбочке на пятом этаже отеля «Спинца» (а по местным стандартам эта работа оплачивалась очень неплохо), я не смогла бы накопить столько, чтобы хватило оплатить перелёт в Индию. Будь это летом, здесь было бы полно богатых туристов, приехавших прожигать деньги. А вот зимой клиентами этого отеля в западном стиле оставались только зажиточные местные. Эти люди были намного лучше, чем большинство их соотечественников, но они, в отличие от приезжих американских бизнесменов, не могли позволить себе спускать на меня доллары. В конце концов, местная представительница организации «Субуд»[121] выдала мне денег на билет до Индии вместе с кучей разных предметов, которые надо было доставить определённым мистикам согласно списку — она опасалась доверить их почтовой пересылке. Занимаясь этими поручениями, я пересеклась с Джордано и увела его от Мэри. Это было не особенно сложно, поскольку самые насущные его нужды она уже удовлетворила.

Пока мы объезжали всю Индию вдоль и поперек, за нами с Джордано оставалось жильё на Бассет-роуд, только не прежняя моя квартира, а другая, в самом дальнем от Лэдброк-Гроув конце улицы. Мы всё время отчаянно спорили. Джордано, как и я, сидел на героине, но помимо этого с огромным удовольствием ширялся скоростняком. Я подкалывалась амфетаминами, но моим излюбленным наркотиком оставался герыч. Кроме того, мы в огромных количествах закидывались кислотой. Мы пробовали какое-то время неукоснительно соблюдать режим медитаций, но особым успехом эта попытка не увенчалась — нам обоим не хватало самодисциплины. Мы надеялись найти духовное просветление, уехав подальше, но каждый учитель, который нам встречался, оказывался пустозвоном. А в «Субуде» жульничества не было. Я знала, что там проповедуется путь непосредственного единения с богом, но убедить в этом Джордано мне не удалось. Я сохраняла отношения с «Субудом» всё время, что была на белом — и хотя понимала, что наркотики препятствуют моему духовному росту, всё же никак не могла завязать. Если бы мне удалось сильнее продвинуться по пути религиозных практик, думаю, дальше я смогла бы обойтись без наркотиков. Химическая стимуляция не давала мне приземлиться и сконцентрироваться, но в то же время только наркотики делали мою жизнь хоть сколько-то сносной. По крайней мере, мы с Джордано нормально питались, ели рис и овощи с витаминными добавками. Я понимала, что скоростняк пользы здоровью не приносит, но здоровый во всех остальных отношениях. Что бы ни кричали по поводу героина в прессе, он значительно менее вреден, чем амфетамины или алкоголь. Героин замедляет эмоциональное и духовное развитие, это да, но если постоянно применять качественный препарат и следить за собой, физическое воздействие его невелико. Моя проблема заключалась в привычке смешивать его со скоростняком, без чего я не могла держаться в одной струе с Джордано — а он был обдолбан постоянно и очень сильно.

Так вот, я вернулась в Лондон и снова работала в клубе. В ночную смену в «Кеннеди», для «Генерала Гордона» я была уже старовата — Берти Грейсон, до сих пор управлявший «Гордоном», был повёрнут на хиппующих девчонках, и его клиенты были настроены на совсем молоденьких. «Кеннеди» был похожим на «Гордона» заведением — были и шоу, и девушки за столиками. В «Гордоне» я работала девушкой из шоу, а здесь была именно «хозяйкой». В Индии я употребляла опиаты, чтобы легче было выдержать очень долгие переезды на автобусе, а здесь, среди туманов, они скрашивали мне скучнейшие (как выяснилось) ночные смены в «Кеннеди». Но настоящее удовольствие я получала, как следует трахая под кайфом в порядке развлечения богатых бизнесменов, которые весьма неплохо платили мне за услуги. Подавляющее большинство таких клиентов были бы предельно шокированы, узнав, что я наркоманка и нахожусь в полудреме почти все время, что провожу с ними. Они платили мне за то, чтобы я укрепляла их эго и потакала их иллюзиям насчёт того, какие они, якобы, жеребцы. Было очень здорово — совершенно забалдеть, зная, что ни один из этих «чистеньких», с которыми я типа делом занимаюсь, и не заметит, что мой интерес к происходящему вокруг меня и со мной — сплошная симуляция.

В конце шестидесятых и начале семидесятых Трокки был вынужден включиться в уличную торговлю наркотой. Это было ещё до того как мне стало известно, кто загребает большую часть его дохода — если б я знала, то держалась бы от него как можно дальше. Скажем так: не очень-то просто было избегать подонков, на которых работал Алекс, если ты сам — наркоман, живущий рядом с Лэдброк-Гроув. Заставить Трокки заняться уличной розницей было способом унизить его. Эта ситуация изменилась только в середине семидесятых, когда из полиции выперли последнюю волну бесчестных копов, возомнивших себя неприкосновенными, а те, кто пришли на их место, на радостях намного мягче отнеслись к людям вроде Алекса, хотя продолжали жёстко давить и вовсю эксплуатировать красивых девушек вроде меня. У Трокки сохранилась его клиентура из числа рок-звёзд, и он плотно работал с Гарреттом, который до моего отъезда в Индию расхаживал по Гроув в фиолетовой накидке. К концу шестидесятых он стал предпочитать менее вызывающий стиль в одежде. Гаррет заправлял несколькими девушками, и хотя они вообще-то работали только на улице, и класса им явно недоставало, нас с ним тянуло друг к другу. Мы оба были слишком затраханы, чтобы много заниматься сексом, но чувство между нами было — несмотря на то, что Гаррет жил в Кембридж-гарденс с блондинкой-наркоманкой, которую все звали Киска, а я состояла в гражданском браке с Джордано. Я проворачивала кое-какие сделки для Трокки, и лучше всего у меня получалось работать с Гарреттом. Вернувшись в город, я сунулась к Трокки за дозой, а так как у меня не хватало наличности, чтобы расплатиться за взятое, вскоре мне пришлось снова вернуться к торговле наркотиками для него.

— Тебе нравится Винни-Пух? — спросил Гаррет дней через десять после моего возвращения в Лондон.

— Конечно, я помню сказки про него ещё со времён детства, воспринимаю его тягу к мёду сквозь призму героина. Я не согласна с идеей, что он просто бестолковый медвежонок — с моей точки зрения, это у него пристрастие. А настоящая проблема в том, что «чистенькие» не понимают логики наркоманов, они не представляют себе, к чему может привести тебя зависимость.

— Так что? Хочешь съездить в Сассекс, на Котчфорд-фарм, где А. А. Милн придумывал и писал истории про Винни-Пуха?

— Можно.

— Бля, могла бы и побольше энтузиазма проявить.

— Классно! В истории, где Винни-Пух лопал много-много мёда, а потом застрял в пустом стволе дерева или ещё в какой-то норе, заложен глубокий экзистенциальный смысл. Впрочем, не думаю, что мы отправимся в Стоакровый лес[122], чтобы обсуждать эти философские построения в естественном для этого антураже. На повестке дня явно есть что-то ещё.

— Мы едем повидаться с Синатрой.

— С кем именно из Синатр?

— Это плотник, который перестраивает Котчфорд-фарм для нового владельца[123].

— А почему его зовут Синатра?

— Потому что его так зовут.

— Да брось ты, не может это быть его настоящим именем, это он прозвище себе такое взял — и должно быть, не без причин…

— Он поёт, как кенар, стоит на него хоть немного надавить.

Мы ещё какое-то время пикировались, потом влезли в мини — «купер» Трокки и направились на юг. Гаррет явно из-за чего-то злился, и в конце концов я сообразила — это потому, что я не выказала никакого интереса по поводу того, кто же стал новым владельцем Котчфорд-фарм. Как только я спросила об этом, Гаррет с огромным воодушевлением сообщил мне, что «Уголок Винни-Пуха» недавно был приобретён Брайаном Джонсом из «Роллинг Стоунз». Вообще-то гитариста совсем недавно вышибли из группы, так что если б я стремилась к педантичности, могла бы поддеть Гарретта на том, что он не указал, что Джонс — бывший «роллинг стоун». Самому Гарретту надо было повидаться с Синатрой, а моей задачей было развлекать Джонса, чтобы позволить Гарретту мило поболтать с плотником. Тогда я ещё не знала, кто такой Нобби, хотя это имя всплывало в разговорах между Гарреттом и Трокки с настораживающей частотой. Гаррет должен был передать Синатре какие-то сообщения от Нобби, а заодно снабдить этого своего знакомца неким особым скоростняком, который лишь недавно синтезировали впервые. Я предполагала, что речь идёт о какой-то сделке по поводу наркотиков, но там явно был замешан и ещё какой-то бизнес. А я уже давным-давно усвоила, что ни к чему совать нос в нелегальную деятельность, которая меня не касается. Есть много такого, чего лучше не знать.

Как я уже сказала, в Индии я употребляла опиаты, чтобы легче переносить долгие путешествия на автобусе через всю страну. В мини — «купере», который вёл Гарретт, было очень удобно, да и ехать было не так уж далеко, но тем не менее, проведя некоторое время в пути по заброшенным районам южного Лондона, я укололась и потихоньку поплыла. Доза начисто избавила меня от любопытства в отношении того, что именно затевал Гарретт. А к концу дня это вообще уже не имело значения. Гораздо важнее, что героин сильно притуплял чувство неизменно возникавшее у меня, когда бы я ни проезжала через южные окраины Лондона, потому что именно здесь я дала жизнь Ллойду. Не знаю точно, сколько времени заняла поездка — когда мы прибыли на Котчфорд-фарм, Гаррет похлопал меня по щекам, и я проснулась. Гаррет разнылся, что я должна была составить ему компанию в такой скучной дороге, и хотя он знал, что я наркоманка, всё-таки не ожидал, что я отрублюсь. Я пообещала, что весь обратный путь до Лондона буду бодрствовать, и это его несколько смягчило. Гаррет постучал в переднюю дверь — ему ответил Брайан Джонс.

— Это Джилли. Она — предложение мира от Нобби, — сообщил Гаррет музыканту. — Могу я поговорить с Синатрой?

— Нобби — козёл!

— Отстёгивай ему денежки вовремя, и всё будет в порядке.

— Я ему давно уже не платил.

— Ну тогда Джилли — не сувенир. Раз так — она должна служить напоминанием.

— Она знает Нобби?

— Нет, она профи — работает «хозяйкой» в «Кеннеди». А в самом начале шестидесятых, ещё девчонкой, работала в «Генерале Гордоне».

— Моя подружка наверху отдыхает.

— Ну так если она вырубилась, какие проблемы? Перебор скоростняка, да? Уже не встаёт?

— Ты хочешь сказать, чтоб я её через заднюю дверь впустил?

— Ага. Мне надо приватно сказать Синатре пару слов. Если ты не дашь Джилли развлечь тебя, тогда тебе самой придется её развлекать — у меня дела только с Синатрой.

— Нобби и на него рассержен, да?

— Погубит тебя твоё любопытство.

— Синатра встречался с Нобби вчера в городе — как-то всё это странно.

— Ты мне только скажи, где его найти.

— Он там, с другой стороны дома, загорает у бассейна.

— Классная работка, мне бы такую. Я думал, он тебе дом перестраивает.

— Он предпочитает сачковать, я ему всё равно плачу.

Джонс провёл нас сквозь дом и выпустил Гарретта

через заднюю дверь. Меня проводили в затемнённую комнату, в которой был установлен восьмимиллиметровый проектор. В аппарате была плёнка, и Брайан запустил её, прежде чем сесть рядом со мной и положить руку мне на плечо. Это была любительская съёмка вечеринки, где Джонс был вместе с остальными участниками «Ролллинг Стоунз». Он сидел в кресле и мастурбировал, а несколько симпатичных девушек с обожанием смотрели на него. Самодовольная улыбка на его лице говорила, что он необычайно собой доволен. Джонс мог выбрать себе любую из этих девушек, однако предпочел кончить сам по себе. Когда плёнка кончилась, Брайан перемотал её, а потом поставил другую, на которой он в номере отеля занимался сексом с двумя девушками. В начале фильма блондинка была под ним, а брюнетка лежала рядом с ними. Примерно через минуту этого действа фильм прервался, там был сделан грубый монтаж. Далее запись пошла снова, только теперь Джонс имел стоящую раком брюнетку, а блондинка лежала возле них. Это тоже продолжалось секунд шестьдесят, потом шла ещё одна вырезка и склейка. В последнем эпизоде фильма Брайан лежал на спине, повернув голову так, что мог целоваться с брюнеткой, в то время как блондинка, стоя на коленях, правой рукой гоняла ему шкурку, а средним пальцем левой работала взад-вперёд у него в заднице. Этот фильм, как и предыдущий, был немым, но судя по спазмам мышц Джонса, похоже было, что он вот-вот дойдёт до оргазма. Впрочем, плёнка кончилась раньше, чем кончил Брайан.

— Они тебе понравились? — спросил Джонс.

— Очень даже, красивые девочки. Кто они?

— Я не знаю, как их зовут.

— А кто снимал фильм?

— Ты когда-нибудь трахалась с тёлками? — отпарировал Джонс мой вопрос своим.

— Конечно, но только, чтобы доставить удовольствие парням — многие любят смотреть, как две девицы друг друга имеют.

— Перепихнёшься с моей подружкой?

— А она захочет заниматься этим со мной?

— Я её спрошу.

— А ты сам ничем не хочешь со мной заняться?

— Гаррет сказал правду, у меня не встаёт. Слишком много скоростняка.

Джонс поднялся и спустил штаны. Его инструмент дрябло висел. Я потянулась к нему, и он дёрнулся вверх. Брайан шагнул ко мне, и я направила его член себе в рот. Вдруг он начал таскать меня за волосы, и тут я обеими руками схватила его за яйца и сильно сдавила, одновременно впившись зубами в его мужское достоинство. Гитарист взвыл и, как только я его выпустила, отступил назад. Я вскочила и отвесила ему кулаками в лицо. Он свалился, и я пнула его. В этом году июль был необычайно жарким, но я была вынуждена носить высокие чёрные кожаные сапоги, которые купила для работы в «Кеннеди». У меня просто не было другой обуви, а та пара, в которой я ходила в Индии, ко времени моего возвращения в Лондон совсем развалилась.

— Ты, мудак хренов! — выплюнула я Джонсу. — А ведь ты был моим кумиром, только теперь — всё! Если я с тебя ничего не беру, это не значит, что надо мной можно измываться!

Бывший «стоун» скрючился эмбрионом, так что там я и оставила его лежать со спущенными штанами. Промаршировала к бассейну, но стоило мне к нему выйти, поглощённый разговором с Синатрой Гаррет махнул мне, чтобы я вернулась в дом. Я решила, что с меня хватит, вышла через переднюю дверь и села за руль «мини». Ключи торчали в замке зажигания, так что я завела машину и принялась реветь двигателем как можно громче. Я бешено давила и давила на газ, пока Гаррет не вышел из дома и не сел рядом со мной.

— Что с тобой за херня? — поинтересовался он, шарахнув дверцей машины.

— Этот гадёныш Джонс решил, будто имеет право ловить свой кайф, избивая меня.

— Я кажется слышал что-то вроде драки, пока был у бассейна.

— Так какого ж ты не вмешался? А я‑то думала, ты сутенёр из тех, что заботятся о своих девочках.

— А как же — о своих девочках я очень даже забочусь. Но пока ты не начнёшь сдавать мне большую часть заработка, заботься о себе сама.

— Я здесь не на заработках — я делала тебе одолжение, причем бесплатно. А ты не собираешься выполнить свои обязанности, а именно вернуться туда и выбить из этого хренососа всё его дерьмо?

— Забудь — просто веди машину.

— Не собираюсь я ничего забывать!

— Ну хорошо, если я тебе скажу, что случится с Джонсом сегодня ночью, может, ты всё-таки сможешь об этом забыть?

— Я могу забыть всё, что мне не надо знать.

— Нобби занимается наркотиками и держит крыши. Джонс не расплатился вовремя. Синатра получил инструкции устроить нашему приятелю небольшой несчастный случай. Завтра он проснётся в центральной клинике Сассекса. На время ему придётся оставить музыку, потому что у него будет повторный перелом той же руки, которую он сломал, избивая Аниту Палленберг[124].

— А я думала, он тогда навернулся неудачно.

— Да нет, просто такими вот историями их представители пытались скрыть, что Джонс не может не избивать своих подружек. Он подонок, и теперь ты это знаешь. Вот почему Палленберг бросила его и ушла к Киту Ричардсу.

— Стоп! — оборвала я его, переключая передачу. — Я уже узнала более чем достаточно, чтобы забыть. Давай просто выберемся отсюда и вернёмся домой, в Гроув, до того, как сюда на сенсацию примчится «скорая». Раз уж Синатра сможет присмотреть, чтобы Джонс получил по заслугам, то тебе в этом деле светиться совсем ни к чему.

Как известно, Джонс не проснулся в госпитале. 3 июля 1969 года он вообще не проснулся, потому что был мёртв. Он утонул в собственном бассейне, и Синатра был последним, кто видел его живым. Гаррет потом утверждал, будто понятия не имел, что для Джонса всё кончится так плохо. То же самое он повторил мне года через полтора, после того, как была убита дочь видного политика тори. Я предпочла поверить ему тогда, и сейчас продолжаю верить. Выбор в этом вопросе у меня небольшой.