Закат империи

Глава 27. КАТАКОМБЫ

Три недели Максимиан и Афраний не вылезали из катакомб. В течение первых пяти дней они каждый раз возвращались в гостиницу на ночлег, а потом, ради экономии времени, стали спать прямо в сухих известняковых пещерах, где постоянно держалась одна и та же температура, а воздух благодаря неведомой вентиляции был достаточно свеж и не вызывал удушья или головной боли. Запасаясь едой, водой и свечами, они порой целыми днями не вылезали на поверхность, а уж в Тичине появлялись только тогда, когда их запасы иссякали. Максимиан упорно искал тот штрек, который должен был привести его к зданию городской тюрьмы, а цель Афрания была совсем иной. А следующее утро после их знакомства он разбудил Максимиана и испуганно сообщил ему, что видел того самого человека, который его нанимал. Между ними состоялся следующий разговор.

— И ты уверен, что не ошибся? — выслушав сбивчивый рассказ своего нового слуги, первым делом спросил Максимиан.

— Абсолютно уверен, хозяин! — горячо подтвердил Афраний.

— Ну что ж, значит, моя версия о спрятанной могиле оказалась ошибочной, — немного поразмыслив, продолжил поэт. — Но тогда какого дьявола ему понадобилась вся эта череда таинственных убийств? А почему бы тебе самому его об этом не расспросить, тем более что он ещё не расплатился с тобой за работу?

— А чем он расплатится — ударом меча? — резонно возразил Афраний. — Если он уже один раз заплатил за то, чтобы меня сделали покойником, то почему бы ему не заплатить за это и второй раз?

— Возможно, ты и прав, — согласился Максимиан, — особенно если в этих катакомбах тот первый, которого убили ещё под землёй, спрятал что-то такое, чем особенно дорожит его хозяин, который и послал убийц...

Тут господин и слуга посмотрели в глаза друг другу и подумали об одном и том же.

— Значит, это клад? — внезапно охрипнув, спросил Афраний.

— Трудно предположить что-то иное...

— Но тогда его надо найти!

— Перекопав все пещеры? — насмешливо поинтересовался Максимиан. — Для этого потребуется такой же гигантский крот, который их когда-то вырыл.

— Нет, — с неожиданной рассудительностью вдруг заявил Афраний, — надо искать следы убийства. Сокровище должно находиться неподалёку от трупа...

— Почему ты в этом так уверен? Ведь если ты слышал вопли, значит, его убили неподалёку от входа.

Афраний пожал плечами.

— Всё равно, если я найду труп, то найду и то, что этот человек спрятал, пока ещё был жив! — убеждённо заявил он.

Максимиан пожал плечами, но спорить не стал. С этого дня оба приступили к поискам, регулярно спускаясь в катакомбы. Сразу от входа тянулась большая штольня, которая фактически являлась древним христианским кладбищем. Здесь вдоль стен располагалось несколько рядов ниш, куда христиане помещали своих покойников. Снаружи эти ниши были заделаны черепицей и замазаны цементом. На каждой из черепиц было высечено имя и какое-нибудь изображение — крест, якорь, пальмовая ветвь или голубь, держащий в клюве ветку оливы. Добираясь до большой пещеры, куда вела эта штольня и где, по-видимому, когда-то было место тайных молений, ибо в центре этой пещеры высился большой крест, высеченный из мягкого песчаника, а на стенах виднелись изображения различных сцен из Библии, напоминавших о смерти, они расходились в разные стороны, и каждый принимался искать своё. Максимиан шёл налево, а Афраний направо, и время от времени они возвращались в центральную пещеру и делились своими открытиями. Впрочем, особых успехов не было ни у того, ни у другого, а потому оба ложились спать в самом мрачном расположении духа. Им приходилось ходить под низкими сводами штреков, полусогнувшись и опираясь на небольшие вырезанные из дерева костыли, чтобы не слишком утомлять ноги и спину, а в наиболее узких местах пробираться на карачках, а то и ползком, так что блестящий патриций стал грязным измученным оборванцем, как и его слуга. Однако ни тот, ни другой упрямо не желали покидать катакомб и продолжали свои поиски. Иногда происходило одно из тех событий, которые и создали этим старинным катакомбам весьма мрачную славу, как тому месту, где происходят страшные убийства и бесследно исчезают люди.

Однажды Максимиан набрёл на люминарий — вертикальный колодец, обложенный кирпичом, который вёл на поверхность и был нужен для вентиляции штреков. Там, наверху, был ещё день, и поэт, видя над собой четырёхугольный клочок тёмно-синего неба, устроил себе небольшой отдых, чтобы вдоволь надышаться свежим воздухом. Где-то высоко-высоко пролетела стая птиц, и он с невольным изумлением почувствовал себя в положении узника, наблюдающего за ними из окна темницы. А ведь он стал этим узником добровольно и в любой момент может отказаться от своих поисков и выбраться на поверхность! Но как тогда возвращаться в монастырь и смотреть в глаза Беатрисы? А вдруг Северин Аниций уже казнён и он напрасно старается его спасти? А вдруг никакого хода в подземелья городской тюрьмы не сохранилось? Но нет, ведь он сам всего два дня назад сумел добраться до какого-то винного погреба, отгороженного от штрека лишь дубовой перегородкой. Сквозь щели этой перегородки Максимиан сумел рассмотреть двух слуг, переливавших вино из бочки в большие амфоры. Более того, подслушав их разговор, он узнал об аресте принцепса сената Симмаха и смерти Корнелия Виринала, которого народная молва называла героем, павшим во имя величия Рима. Максимиан был так потрясён гибелью друга, что отполз подальше в штрек, чтобы не выдавать себя, и затрясся в глухих рыданиях. Как чудовищна и несправедлива судьба, в какое отвратительное время он живёт! Лучшие люди погибают или сидят в тюрьмах, и это позволяет мерзавцам чувствовать себя хозяевами жизни! А поскольку злые в отличие от добрых ведут себя совершенно непредсказуемо, руководствуясь в своих поступках не моральными принципами, а лишь собственными порочными прихотями, постольку ни один рядовой гражданин не может чувствовать себя в безопасности, не может быть уверен в любом, случайном или неслучайном несчастье, которое способно разразиться над ним каждый день и каждую минуту. Но у него, Максимиана, есть Беатриса, и это единственное, ради чего стоит жить и дорожить жизнью. Даже поэзия оказывается неспособна придать мужество под ударами судьбы, и только любовь может озарить жизнь тем смыслом, который позволяет дорожить любыми, даже самыми ничтожными мгновениями.

Его размышления были прерваны двумя грубыми мужскими голосами, доносившимися с поверхности земли. Максимиан насторожился и снова заполз в штрек, ожидая, что последует дальше. Говорили по-готски, но он немного знал этот язык и сумел уловить смысл разговора.

— И эти старые шлюхи ещё пытались содрать с нас чуть ли не вдвое больше! — со смехом заявил один из мужчин. — Если бы они остудили свою похоть и остановились, то, глядишь, и спасли бы свои потрёпанные cunni.

— Но платья с них всё же надо снять, — заявил второй. — Пусть это и тряпьё, мы продадим это в городе за несколько сестерциев.

— Однако это опасно, Алистарт! Нас могут заподозрить в убийстве.

— Не болтай ерунды! Кого интересует жизнь этих тварей и кто их будет искать?

Послышалась какая-то возня, и через несколько мгновений мимо Максимиана пролетел труп обнажённой женщины, с глухим звуком шлёпнувшись на дно колодца. За ним последовал и труп второй женщины, который упал поперёк тела её подруги. У обеих было перерезано горло, а под большими грудями зияли глубокие раны. Одна из женщин упала так, что её лицо оказалось обращено в сторону Максимиана, который с невольным ужасом увидел смотрящий на него тусклый приоткрытый глаз. Пятясь, как рак, он отполз в глубину штрека, а затем поднялся на ноги и пошёл назад.

Во время своих подземных странствий он уже не раз находил скелеты, причём на многих из них ещё сохранились остатки одежды, но свежие трупы пришлось увидеть впервые. Впрочем, в этот же день, когда они вновь встретились с Афранием в той самой пещере, где хранили запасы провизии и воды, его слуга имел самый торжествующий вид. Оказывается, он тоже нашёл труп и был абсолютно уверен, что это труп именно того человека, которого послали спрятать сокровища.

— В этих пещерах то и дело находишь чьё-нибудь тело, — с сомнением заметил Максимиан. — Не горячись.

— О нет, господин, я уверен, что не ошибся, — восторженно блестя глазами, заявил Афраний. — Во-первых, он был убит не больше месяца назад, поскольку уже совсем не воняет и превратился в мумию. Во-вторых, его убили несколькими ударами кинжала. Ну и, в-третьих, убийцы, видимо, поленились закапывать труп, а просто положили в тупиковый штрек и завалили камнями.

— Ну, хорошо, хорошо, — сонно пробормотал Максимиан, закутываясь в плащ и укладываясь поудобнее, — желаю тебе завтра найти своё сокровище...

— Давай поищем его вместе, господин! — горячо сказал слуга, подсаживаясь к нему поближе. — Вдвоём мы найдём его быстрее и тогда поделим пополам, а после этого начнём искать ход в городскую тюрьму.

«Странное благородство! — подумал Максимиан, не открывая глаз. — Он хочет поделиться со мной тем, что едва не стоило ему жизни. Впрочем, а существует ли вообще этот клад?»

Афранию явно не спалось. Максимиан слышал, как долго он ходил по пещере, рассматривая изображённые на стенах сцены из Библии, а затем неожиданно спросил:

— Господин, ты уже спишь?

— Нет.

— Тогда позволь задать тебе один вопрос.

— Спрашивай.

— Когда-то давно, ещё во времена империи, когда наши предки были язычниками, они избегали всякого напоминания о смерти и даже хоронили своих покойников за пределами городов. Но почему христиане так упорно стремятся постоянно напоминать о смерти? Неужели можно быть счастливым, всё время помня о ней и окружая себя изображениями покойников и могил?

Подобный вопрос да ещё из уст простолюдина оказался для Максимиана настолько неожиданным, что он даже открыл глаза.

— Не знаю... никогда не задумывался. Впрочем, постой, постой... — Он поворочался и сел на своём жалком ложе, напряжённо хмуря лоб. — Наверное, это связано с представлением о загробном мире. Язычники думали, что после смерти попадают в Аид, где их всех ждёт одна и та же ужасная участь... А христиане верят в рай, а потому не боятся смерти!

Афраний с сомнением покачал головой.

— А мне кажется, наоборот, они боятся её даже больше язычников. Боятся настолько, что пытаются привыкнуть, думая о смерти...

— Но разве к смерти можно привыкнуть?

Вопрос этот остался без ответа, но, уже засыпая, Максимиан подумал о том, что привыкнуть можно лишь к зрелищу чужой смерти, но не к мысли о своей собственной.

Когда он проснулся, — а они уже настолько потеряли представление о времени, что даже не знали, когда утро, а когда глубокая ночь, — Афраний снова и ещё более настойчиво повторил свою просьбу, уверяя, что уж сегодня-то они точно найдут закопанный клад. Согласиться на его уговоры Максимиана побудило одно простое соображение: если они всё же найдут это сокровище и оно окажется достаточно велико, то у него появятся средства для покупки небольшого загородного поместья или хотя бы фермы, чтобы жить там вдвоём с Беатрисой.

Итак, они двинулись в путь и спустя какое-то время миновали тот штрек, где Афраний обнаружил убитого человека. Они шли несколько часов, пока не набрели на ещё одну пещеру. Здесь Максимиан и Афраний посовещались и решили разойтись в разных направлениях, тем более что от того места, где они стояли, вело сразу четыре штрека. Прошло ещё два часа бесплодных блужданий, пока они не зашли в тупик и вынуждены были вернуться к исходному месту.

— В этих местах уже начинаются скальные породы, поэтому ничего невозможно закопать, — удручённо заметил Афраний. — Я пытался сделать хоть маленькую ямку, но едва не сломал кирку.

— Да, — кивнул Максимиан. — Не расстраивайся, ведь у нас остаётся ещё два штрека. И... — тут он поднёс масляный светильник к одной из стен. — Будь я проклят, но ведь это следы штукатурки!

Действительно, два других штрека напоминали уже не столько катакомбы, сколько подвалы, во всяком случае, их явно старались обтесать и сделать высотой не ниже человеческого роста. Более того, в нескольких местах имелись следы старой штукатурки. Максимиан ещё только осматривал стены, как Афраний уже азартно устремился в один из штреков, и спустя всего несколько минут оттуда донёсся его радостный вопль:

— Сюда, господин, сюда! Я нашёл его! Я нашёл его!

Максимиан, взволнованный не меньше своего слуги, устремился следом и, пройдя сто метров, увидел Афрания, который яростно махал ему свечой, стоя возле небольшого ларца, находившегося на чём-то вроде постамента. Поэту оставалось пройти не больше десяти шагов, как вдруг произошло что-то непонятное. Он успел заметить, как Афраний склонился над ларцом, затем раздался тихий, но грозный шорох, несколько ударов камня о камень — и весь коридор заполнился удушливой пылью. Максимиан инстинктивно замер, прислонившись к стене и закрыв голову руками. Он решил, что произошёл обвал, и, откашлявшись, громко позвал Афрания. Ответом была пугающая тишина. Тогда Максимиан осторожно двинулся вперёд со светильником, опираясь рукой на стену и осматривая потолок. Когда он добрался до того места, где несколько минут назад стоял Афраний, то сначала увидел только ноги своего слуги, торчавшие из-под обломков стены. Он поднял свечу как можно выше и посмотрел наверх, затем опустился на колени и тщательно обследовал труп своего слуги, из разможжённой головы которого обильно текла кровь, наконец приблизился к ларцу, всё так же стоявшему на постаменте и, достав из-за пазухи кинжал, перерезал теперь уже не опасную верёвку. Конструкция была предельно простой — верёвка, привязанная к задней стенке ларца, другим концом была укреплена и замаскирована в шаткой стене из старых оштукатуренных кирпичей. Когда Афраний попытался снять ларец с постамента, верёвка натянулась и, разрушив кирпичную стену, погребла его под обломками. Эта ловушка и объясняла то, почему ларец стоял на самом видном месте.

Максимиан осмотрел его со всех сторон, а затем поднял крышку. Его спасли только напряжённые нервы и отменная реакция. Из передней стенки ларца благодаря скрытой пружине стремительно выскочило длинное тонкое лезвие. Если бы он не успел отшатнуться, расцарапав в кровь подбородок, оно пронзило бы ему горло. Да, этот ларец хранил свои сокровища не хуже змеи, и Максимиан снова склонился над ним лишь после того, как слегка успокоился и вытер струившуюся кровь. Никаких смертельных сюрпризов больше не было, зато имелась россыпь драгоценных камней и золотых монет старинной чеканки с портретами императора Константина. Максимиан не слишком хорошо разбирался в драгоценных камнях, хотя в своих стихах постоянно сравнивал с ними женские глаза и зубы, но и он мог отличить изумруды от бирюзы, а алмазы от жемчуга. Всего этого богатства здесь было не меньше пяти килограммов, и он, уже забыв о гибели Афрания, стал мысленно прикидывать, как будет выносить всё это из подземелья.

За время, проведённое в катакомбах, слух Максимиана обострился до такой степени, что теперь он мог различать даже шорох крыльев летучей мыши, пролетавшей по соседнему штреку. Поэтому, услышав какое-то странное бормотание, он сразу же насторожился и двинулся к той стене, откуда исходил этот шум. Стена была сделана весьма странно, и поначалу он даже не понял, что именно его удивило. Только тщательно осмотрев её и ощупав, он осознал эту самую странность — в сущности, это была даже не стена, а кусок гранитной скалы. Но на самом её верху, там, куда едва доставала рука со светильником, начинались обычные кирпичи, скреплённые цементом. Бормотание из-за стены продолжалось, и тогда Максимиан начал действовать. Подтащив к этой стене постамент, на котором находился ларец, он взобрался на него, достал кинжал и попытался раскрошить цемент, чтобы вынуть из кладки хоть один кирпич. Дело пошло на удивление быстро — очевидно, цемент был такого же качества, как и тот, который использовался на строительстве многоэтажных городских домов, сдававшихся внаём бедноте и рушившихся на головы своих жильцов спустя несколько месяцев после постройки.

Вскоре ему уже удалось проделать такую щель, что лезвие кинжала стало явно проходить и по другую сторону стены. Теперь уже до Максимиана явственно доносился голос, в котором он с невольной дрожью узнал голос Боэция. Причём бывший магистр оффиций не жаловался и не стонал, а словно бы рассуждал сам с собой — и рассуждал хотя и взволнованно, но методично, приводя доводы за и против. Слыша это, Максимиан невольно ускорил усилия и, как только проделал в стене достаточную щель, приложился к ней губами и позвал Боэция.

Послышался лёгкий шорох, а затем и удивлённый голос Северина Аниция:

— Кто меня зовёт? Это ты, Максимиан?

— Да-да, это я! — радостно отозвался поэт, боявшийся безумия, которое могло постичь его бывшего покровителя из-за долгого одиночного заключения. — Подожди ещё немного, и я сделаю в этой стене пролом и смогу освободить тебя.

— Боюсь, что у тебя ничего не выйдет, — после некоторой паузы с грустью сказал Боэций. — С моей стороны почти вся эта стена — сплошная скала... Да если бы ты даже и сумел пробить её, мой дорогой друг, всё равно это было бы бесполезно. Вчера меня заковали в кандалы и приковали к кольцу, вмурованному в стену.

У Максимиана перехватило дыхание, а на глазах появились слёзы. Он так долго шёл к этой цели — и всё оказалось тщетно! Боэций, удивлённый его молчанием, снова окликнул Максимиана и попросил рассказать о новостях:

— Как поживает Беатриса? Симмах? А что слышно о том доблестном юноше, твоём друге?

— Он погиб на судейском поединке, принцепс сената арестован, а твоя дочь стала моей женой, — коротко, чтобы не разрыдаться, поведал Максимиан.

На этот раз замолчал Боэций, и Максимиан, который успел вынуть один кирпич, явственно услышал, как горестно он вздыхает. Но когда бывший магистр оффиций заговорил снова, его голос прозвучал спокойно и ласково.

— Надеюсь, что ты сумеешь сделать её счастливой! Как жаль мне твоего бедного друга! — Он сделал небольшую паузу, после чего продолжил чуть более деловым тоном: — А теперь, Максимиан, слушай меня внимательно. Мою жизнь уже не спасти никому, но есть нечто такое, что спасти ещё можно...

— Говори, Северин Аниций, говори!

— Я сумел написать свой последний трактат, который назвал «Утешение Философии», и это лучшее, что мне удалось сделать в своей жизни. Той щели, которую ты уже проделал в стене, вполне достаточно для того, чтобы передать тебе эти таблички. А уж ты позаботься о том, чтобы они стали достоянием тех, кто ещё способен мыслить в этом несчастном королевстве...

— Хорошо, — тут же согласился Максимиан, после чего послышался звон цепей, и вскоре в проделанную им щель одна за другой пролезли пять табличек.

— Там пять книг, хотя я хотел бы написать и шестую, — задыхаясь от напряжения, вызванного усилием, предпринятым для того, чтобы дотянуться до щели в стене, проговорил Боэций. — Надеюсь, что хотя бы это мне ещё удастся сделать...

— Когда ты напишешь её, я обязательно приду и заберу, — пообещал Максимиан.

— Прекрасно. Я слышу шаги, так что положи кирпич на место.

Максимиан поспешно проделал это, но не ушёл со своего постамента, а продолжал прислушиваться к тому, что происходило в камере. Голоса доносились настолько глухо, что он уже с трудом разбирал отдельные слова. Ему подумалось, что один из голосов явно напоминает голос Тригвиллы, но дальше началось то, после чего он соскочил вниз и отчаянно зажал уши руками. Из-за стены послышался дикий, обезумевший крик боли — и в этом крике он едва признал голос Боэция.