Зверь, именуемый Кот

19. Открытия

Я так и осталась не умершей. Спустя час, два три, до утра.

Антошка тихо входил, взволнованно щупал мой лоб, измерял даже давление. От замеров температуры я гордо отбилась. Тепленькая, и чудесно.

Мне доходчиво объяснили: произошедшее тут — невозможно. Нет средств противодействия самому страшному из проклятий, известному человечеству. Все равно, что пытаться отбиться зонтиком от грозы. Смешно? А у меня получилось.

О том, кто автор этого “чуда природы” не было нужды и догадываться. Даже молодая, очень слабенькая и сильно беременная ведьма-самоучка Муля поняла это доподлинно: такого рода “подарки” по силам лишь самым могущественным порождениям Тьмы.

То есть — демонам. Причем, как их называют “великим”. Кроме того, Муля что-то еще говорила о всяких лицензиях и законах. И страшной редкости демонов, как таковых. Я счастье имела познакомиться лишь с одним. Одной. Это Бог меня миловал, очевидно. Толпы я бы точно не выдержала.

“Как”, мы тоже узнали довольно быстро. Это был мой телефон. Я случайно заметила в списке контактов один незнакомый, в очередной раз прильнув к нему и зависла, мучительно пытаясь вспомнить заказчицу “Леночку Г”.

Ровно до тех пор, пока бдительная моя подруга не забрала аппарат, бросив один только беглый взгляд на контакты. А после, очень громко шипя и ругаясь, Муля швырнула его прямо в пламя пылающего очага. Я знаю теперь, как горят телефоны в кострах. Я теперь многое видела…

— Муля, да ты рехнулась! Там же… — я чуть сама за ним в пламя не прыгнула. Этот недорогой аппаратик оставался единственным шансом на связь, самой последней надеждой. Глупейшей, но все же.

— Рехнулась тут исключительно ты! Только не говори мне, что контакты в облако не привязаны и не синхронизированы. А кстати… это надо будет проверить и там все почистить. И не реви, как белуга, симку ты восстановишь. Эта су…, су… суперменка тебе “милый” ключик оставила. Для надежности. Точно знала, что ты обязательно схватишься за телефон и будешь искать там его сообщения. Все очень четко рассчитано, мастерские. Сказано — демон.

— Муля все это мне говорила, а я слепо пялилась на нее. И совсем не ревела. Слезы сами по себе как-то капали. В происходившее здесь со мной все еще как-то не верилось. Сознание человека пластично, конечно, и я не удивлялась почти ничему. Уже.

Но вспомнилось отчего-то некстати, как моя Елизавета бабушка рассказывала о начале Войны. Они все тогда тоже не верили, бежали под бомбежкой на поезд и не верили. Она была маленькой очень, ее мама несла на руках, приговаривая: “Этого быть просто не может. Невозможно, я завтра проснусь, и все будет уже хорошо!”

Так и я. Моя война персональная началась там, в гостиничном номере. Или нет… Кстати…

— Муль. А ведь было еще кое-что. Я рассказать не успела. Или забыла. — виски дико ломило, но воспоминание бабушки вдруг меня сильно встряхнуло. И подсушило глаза.

Я не буду простым пехотинцем на этой войне. И жертвой точно не буду. Раз уж выжила, — не дождетесь. Теперь мой ход, дорогие.

— Выкладывай живо, Кисуля. — и подружка моя ухмыльнулась.

Да, в школе для них я была Лелькой, и Королькой. А теперь… нда. Все в этом мире меняется, кроме разбойницы Мули.

И я все ей “выложила”. И про нападение в подворотне, и про спасение расчудеснейшее свое. И даже про зверя. Смущаясь, сбиваясь, без интимных подробностей. Как увидела татуировку на спине у Кота (тут подруга громко присвистнула), и что было потом. Как он мне сопротивляться пытался. А я… Вот. Замуж вышла.

— Знаешь. — Муля мудро дала мне несколько минут помолчать, снова налила чай ромашковый, и только потом разговор наш продолжила. — Есть одно у меня логическое соображение… Совершенно немыслимое. Но я общих правил особо не знаю, мне наверное даже проще.

— Ты сейчас ведь о Марке? — Мои мысли-то все были там.

— Лель, ну что мне за дело до твоих бедных любовников? Даже если мужей. Я о тебе. Кажется мне все решительнее, что плюшечка наша Илона тоже не совсем человек…

Здрасьте. Приехали, граждане, просим всех пассажиров покинуть купе.

Ребятки успели уже просветить меня в тонкости нового мира. Удивило меня только то, что все бредни сказочников и писателей — фентезийников оказались реальностью.

Хотя, если сильно подумать, то не было в этом вообще ничего удивительного: работа с “окном Овертона” во всей своей многоликой красе. Скорее всего, очень скоро иные заявят о своем существовании в этой реальности. И никто уже не удивится. Я лишь тому яркий пример.

— Муль. Ну какая из меня эта… иная? Я волос своих без разрушений и жертв причесать не могу. В моей жизни чудес не бывает! — споткнулась об ироничный взгляд некоторых и осеклась. — Ну. Почти.

— Я к сожалению, очень так себе ведьмочка, и тебя протестировать не смогу. Хотя, если моя догадка верна, то даже самые могущественные из иных этого сделать не смогут. Хотя есть пара идей. А! К слову сказать: скажи, Лель, какого цвета крыша у нашего дома?

Она просияла, как яркий фонарик, даже немножко подпрыгнула.

Я удивилась. Муля — дальтоник? Так они вроде мальчиками должны быть…

— Красная, Маш, что за глупости! Точней, темно-красная.

— Вот! — теперь она точно подпрыгнула на ноги, покатилась вокруг меня быстреньким колобком. — Я так и думала! Антошка!

— Да тут я, тут! Синяя она, синяя. И что ты надумала, милая? Чувствую я что-то неладное. Колись, давай, Маш. Обещаю почти не орать.

Завтракать у садового очага было странно, но очень уютно. Покрытые утренней росой кусты, остатки ночного тумана, высокое северное солнце, сверкающее бликами на тяжелых гроздьях поздней персидской сирени.

Антошка принес широченный поднос с высокой гейзерной кофеваркой, тарелками полными бутербродов, мюсли, какие-то йогурты, а в зубах держал за деревянную ручку крупную медную сковороду.

Судя по перекатывающимся по подносу яйцам и пачке нарезки бекона — тут планировалась еще и яичница. Всем крупные мужики хороши, но прокормить их…

А я вспомнила с грустью наш с Котом завтрак и чуть не расплакалась. Отвернулась, сделав попытку выскользнуть из-под купола пристального Мулиного внимания. С трудом глотая слезы, за шиворот вернула себя в круг реальности.

— Я маг — расчехлитель дальтоников? Тот, кто назначит мне кучу уколов сразу видит все в синем свете? — кстати, мне как бы еще возвращаться в больницу. Как это не прискорбно.

— Нет. Что-то мне подсказало: меня снова надули. Я прав, радость моя, крыша красная?

Абрамыч даже не дрогнул. Передал нам поднос бутербродный, водрузил в центр наполненной горячими углями плоской чаши очага свой кофейник, примостил сковородку, и только потом с укоризной воззрился на Машку.

— Ага! — она радостно согласилась. — Но все нормальные люди ее видят синей. Кроме меня. Бесит потому что.

— Я маг-великий-смотритель-по-Мулиному? Древний дар, очень ценный? — мне было сейчас не до крыш, совершенно.

— А знаешь, Машунь. Ты права. И это многое объясняет. Антимаг, говоришь… А есть еще способы?

Да о чем они оба? Меня просветит кто?

— На полке стоит хохотательный чай. Только, боюсь, он по-любому ее не проймет. Не показательно. Ты успел что-то узнать? Не томи. У меня чистый ноль, хорошо в этой конторе работают с информацией.

Антошка тянуть и не собирался, радостно нам сообщив, что Марк все-таки жив. Это точно. И это хорошая новость. Далее — только плохие.

Жив. В голове как кувалдой стучало: жив, жив, жив. Отчего же так больно?

Где же ты. Счастье мое, что с тобой?

А дальше случилось немножечко странное: Или множечко. Я не успела понять. Повинуясь какому-то импульсу интуиции, я мысленно позвала его. Глаза закрыла и закричала. Молча.

Как в темной комнате зовут серую кошку. Попытаться поймать там ее — дело глупое. А приманить словом ласковым, или даже мыслью, как я сейчас, можно. И у меня получилось, похоже.

Острая боль, выворачивающая наизнанку тоска, и ощущение полной беспомощности ввалились в сознание, сжали, расплющили. Женский голос, мне едва только слышный, но я его сразу узнала:

— Ты кажется, кажется, овдовел только что. Надо же, как печально. Мне так жаль… И даже не понимаешь сейчас, о чем речь. Хочешь меня?

— Нет. — этот голос я тоже узнала. Сипло, едва шевеля пересохшими от мучений губами, произнес. Марк? Я у него была где-то в сознании, оглушенном, туманном, задушенном.

— Зря ты так. Воздержание умножает страдания. Я помогу тебе.

Голос стал ближе, и прикосновения чьи-то к спине обожгли отвратительным чувством брезгливости.

— Оставь меня, Гира. И руки свои убери. Я не звал тебя.

Отодвинулась. Сразу дышать стало легче.

— Что-то в этом не так… — и совсем другим тоном взревела она жутко: —Лиас! Ты поклялся мне всеми хвостами, что это средство надежно и он станет у нас гуттаперчевым. Не похоже!

Невнятное бормотание рядом, молниеносный удар в ту же сторону, оглушительный визг.

— Мне нужен послушный котенок. Работай! Рисковать всем просто так я не намерена. У тебя есть два дня. — снова удар, дикий крик, запах крови, от которого мне стало дурно.

Били не нас. И мне не было больно. Словно все происходившее видел он за толстой полупрозрачной стеной. Как беспомощный зритель взирая на жестокое избиение.

— Ах! — вдруг рывок, дыхание остановилось и меня выдернули за руку из этого серого омута тягостных ощущений.

— Держи ее!

В лицо плеснули холодной водой. Подскочила, как будто выныривая, задышала.

— Да оставьте меня! Все нормально. Наверное. Он действительно жив и я… кажется только что побывала у него в голове.

Две пары испуганных темных глаз на меня посмотрели, выразительно переглянувшись.

— Рассказывай. Только все точно, пока не забыла. Муль. На, включи диктофон. — Антошка перекинул супруге очередную игрушку свою. Любит он это дело. — Черт! У меня яйца сгорели! Чтоб им!

Пока муж этот несчастный, голодный и злой бегал отмывать сковородку, жена меня мучила. Хохотальный чай мне все-таки заварили, и конечно-же он не подействовал. Когда завтрак многострадальный подошел наконец-то к концу (по моим ощущениям: где-то к обеду), Антошка донес до меня наконец свои новости.

Старался он сделать это весьма деликатно, в чисто нашей манере.

— Лель. Ты сразу только не психуй и о стенку не бейся, но кажется, Кот твой с тобой познакомился по спецзаданию.

Милый Абрамыч. После таких слов кто же психует?

— Пофиг уже. Веришь? Неделю назад я бы взвилась. Теперь — это не мой уровень переживаний.

Да. Я изменилась, если кто-то еще не заметил. Сама удивляюсь.

— Ага. Эта его … как там ее, ты говоришь? — друг мой темнил, и я это слышала.

— Гира. — Абрамыч, выкладывай, не тяни. Я тебя знаю отлично и вижу.

Я оглянулась на Машку, та лишь кивнула в ответ. Согласная, значит.

— У меня есть начальник. Бывший, мы плавали вместе, потом в госпиталь он меня утащил за собой. Тоже Антон. Я поднял старые связи, ему позвонил, и по старой дружбе он все-таки мне проболтался. Ага. Баба эта губастая — шишка очень и очень большая. — Антошка налил себе кофе, с опаской косясь на меня. Нет, сейчас в обморок я падать не буду. И даже не разрыдаюсь. Наверное.

— Ты меня вымораживаешь. Она сказала: два дня! А я время теряю. Быстрее! — только сейчас до меня вдруг дошло: через эти два дня может случиться нечто непоправимое.

— Она занимается паранормальным. Не ржать, девоньки, даже среди всяких иных есть такое. Разные отклонения. Ее отдел это разыскивает, оценивает уровень потенциальной опасности для всех, и… дальше — по ситуации.

— Например, уничтожают? — вот о чем так печется Антошечка. Да. Это удар для меня. Был бы, наверное. Но не теперь.

— Разное поговаривают. Кот твой сам из таких, “аномальных”. Никто не знает доподлинно, почему, но Гира им дорожит удивительно.

— Любит? — самое первое, что пришло в голову мне.

Эти двое в ответ только со смеху покатились. Да так ладно и заразительно, что даже я им улыбнулась.

— Лель, нет у демонов такого органа как любовь. Трахаться могут, уж извини. Но и только. Он ей нужен. Очень. Зачем — я не знаю. Но год как примерно назад этот парень вдруг громко хлопнул дверью и ушел из отдела. От Гиры никто еще не уходил.

Года назад. Наше с Марком знакомство. Уже три дня спустя, он сказал тогда мне вроде бы незначительное: “Я понял: мне тоже нужно в жизни что-то менять, и начну это прямо сегодня.” Мне тогда показалось: он шутит.

— Кот, говоришь… дорогой, а не к Максу ли он у нас дернул, родимый?

“Дорогой” в ответ фыркнул что-то о том, что на Максах у некоторых свет клином сошелся.

И после бурной ссоры супружеской, и не менее бурного супружеского примирения (они уложились в три быстрых минуты, вот, что значит долгие годы усердных тренировок!) меня наконец просветили: Макс служит где-то страшно секретно, собирает по всему миру в свой отряд особенно одаренных хищных котов для чего-то в разы еще более секретного. А Муля как-то его совершенно случайно спасла, но эту историю она мне расскажет без мужа ревнивого, обязательно, в ярких красках.

А завтра она позвонит ему, договорится о встрече со мной, и мы, наконец, все узнаем!

На этой чудеснейшей ноте общество наше единогласно решило обедать. Да, мне отдых положен, а Муле моральный покой и умеренные движения (вот она тут и двигалась, нетерпеливо бегая от очага и на кухню).

Сидя рядом со мной Антошка пробормотал вдруг задумчиво:

— За последний несколько дней наша тихоня успела выйти стремительно замуж, нажить себе кучу врагов, из числа самых могущественных существ этого мира, выжить после их покушения, войти в мысли мужа, вернуться… Что я там забыл еще?

— С первого взгляда влюбиться, подвергнуться нападению, отдаться мужчине едва знакомому, и узнать о существовании нового мира. И это все обо мне. Надеюсь, не очень расширить список своих приключений в ближайшие дни.

Взгляды друзей мне стали самым правдивым ответом. Они явно уже и не надеялись.