Зверь, именуемый Кот

41. Твою мать

Выключенные телефоны звонили, не замолкая. Входная дверь сотрясалась если не от громкого стука, то от пронзительных воплей “Откройте, полиция!” Домофон завывал, невзирая на то, что мой муж просто и незатейливо перерезал его тоненький проводочек еще накануне. В круглые окна заглядывали альпинисты, стучали в стекла увесистыми молотками, размахивали руками, и… оставались на улице. Сюр, триллер, фильм ужасов, “штурм”.

На все происходящее безобразие Кот реагировал совершенно невозмутимо, он снова стал прежним Котом: собранным, ироничным и непоколебимо — спокойным.

Вот только по этой причине, когда снова раздался звонок моего выключенного телефона я даже не напряглась, рассеянно взглянув на экран. Подумаешь, снова неопределенный таинственный номер.

Только на этот раз все было иначе и оттуда меня поймал встречный взгляд. Все еще не забытый. Как странно, я думала что его уже и не узнаю в толпе.

Рука сама потянулась, но быстро была перехвачена Марком. Он смотрел на меня очень строго и пристально, словно что-то ища на лице. Нечто пока не знакомое.

— Это он? — вопрос прямо в лоб. Но тон его был успокаивающим, и даже мягким. Он как будто хотел мне сказать: “Я с тобой, Мышка, а это — лишь прошлое.”

— Да. Он нас видит? — уж больно внимательно нас разглядывал пока-еще-не состоявшийся собеседник.

— Понятия не имею. Демоны — очень крупные специалисты по всякого рода иллюзиям и обманам. Скоро узнаем. Его имя ты помнишь?

Помню, только вот запретила себе его так называть. Мне отчего-то казалось: как только я произнесу это имя, так сразу же все навалится.

В жизни каждого человека должно быть предательство. Оно открывает глаза, заставляет особенно сильно ценить тех, кто никогда не предаст. И прощать оно тоже нас учит. Я простила тогда, и за собой эту дверь, с огромным трудом, но закрыла.

А теперь из маленького экрана моего телефона смотрел на нас тот, чье имя я вспоминать не хотела.

Но зачем он спросил? Зная Марка, и помня о том, что он вел это дело…

— Славик?

Лицо в телефонном экране скривилось, но промолчало.

Кот усмехнулся:

— Его так не зовут. Если ты правильно назовешь это имя, мы сможем поговорить. Тебе же интересно, зачем он звонит?

Наверное, да. Но почему Кот так уверен, что все происходящее — не иллюзия?

Как будто прочтя мои мысли, он присел рядом, осторожненько перетащил меня к себе на колени и прошептал прямо в ухо, осторожно касаясь губами сережки:

— Просто верь мне. И ничего больше не бойся сейчас, хорошо?

Молча кивнула в ответ, не сводя взгляд с телефона.

— Болеслав, чем обязаны?

Вот значит, как… Подходящее имя.

Породистое лицо исказилось словно от острого приступа физического отвращения. Я вглядывалась в эти четы и не могла все понять: как вообще меня угораздило?

Длинная, почти лошадиная морда, маленькие совершенно прозрачные глазки. Такое воплощение холодного англо-сакского псевдо-аристократизма времен расцвета эпохи постмодерна. Бесчувственный и беспринципный извращенец. И пухлые губы под безупречно-ровным, тонким и длинным прямым носом это лишь подтверждали.

— Любуешься? Все еще скучаешь по мне, девочка? — его высокий голос раздался вдруг неожиданно-громко. Я вздрогнула, неожиданно вдруг ощутив колкие щупальца магии, проникающие под кожу, сжимающие поверхность сознания, в явной попытке проникнуть в него, сломать и подавить.

— Люсенька, — тихий шепот мне в шею, — ты многократно сильнее его, просто помни об этом.

Вспомнила. Все унижение вспомнила, всю ту боль, что пришлось нахлебаться мне полной пригоршней. Как ползла по пустому больничному коридору, оставляя за собой широкий кровавый след, как раздавленная произошедшим вернулась домой и услышала от мужчины, пусть и не напрямую, но ставшего виновником всех моих страданий: “Зачем мне пустышка — жена? Пожалуй, пора завершить эту нашу историю…”

Вспомнила все. И отразила.

Секунда-другая, на бледном лице промелькнул ярко испуг, потом медленно наползло удивление. И я не успела и до пяти досчитать, как он пошатнулся, будто бы от удара, схватился за голову, и пронзительно взвыл.

— Т-ы-ы-ы-ы-ы!

— Я запрещаю тебе даже смотреть на нее. У тебя есть ровно минута на откровения. Что. Ты. Хотел мне сказать?

Голос Марка звучал, как рык разъяренного тигра. Даже мне стало страшно, немножечко только.

Славик хрипло закашлялся, и давясь вязкой слюной, вытирая глаза, заливаемые обильно выступившими слезами прохрипел натужно в ответ:

— Твою мать! Эту старую шлюху…

— Вырву язык, — снова рык за спиной. Я в это тут же поверила.

— Она сбежала ко мне, так-то ты был ей нужен! Хочешь ее снова увидеть живой? Тогда твоя очередь искать меня! — полным ненависти взглядом Слава взглянул на меня и добавил: — Если думаешь, что нашла себе сильного мужика, то ты просто набитая дура. Снова ставишь не на того. Он просто зверушка. Таких сильные девочки любят… — Тут он снова слюной захлебнулся, отчего длинное это лицо будто бы свело судорогой. Но не заткнулся. продолжив: — Ей, оборотень, кстати, ты зря даже трахал ее. Илоночка наша — пустышка. Бесплодна, как та пустыня на родине твоего зверского вида, красавчик.

Снова виртуальный удар страшной невидимой лапой и этот паршивец упал, очевидно выронив из рук телефон. Экран тут же погас, а мы остались сидеть в полном и напряженном молчании.

Мне бы себя пожалеть, если честно. Было плохо и горько. Морально, физически, как угодно. Меня словно вывернули наизнанку, потом будто мокрой тряпкой вытерли липкую грязь и завернули обратно. Но что такое моя тоска по когда-то случившемуся уже прошлому в сравнении с тем, что творилось теперь в душе Марка?

— Какой же я идиот… мозги свои потерял еще там, в фае станции “Автово”.

Эти слова ударили вдруг неожиданно-больно.

Нет, ничего неожиданного я не услышала. Это мужчины вольны выбирать свою путь-дорогу. И сколько бы они не толковали о свободе отношений, мы всегда точно знаем: бесплодная я молодому самцу не нужна, совершенно. Никаких больше иллюзий. Хорошо, что сказал это вслух.

— Как только ты развернулась и убежала, мой разум погас, я ослеп и оглох. Пустоголовый придурок, олигофрен, да как меня только держат в разведке! Какая там Инквизиция, мне же в цирке самое место! В шапито или зверинце! Какой же я идиот!

Если говорить откровенно, эта сцена не очень походила на переживания по поводу продолжения рода Кота. И я вдруг успокоилась. Право же, хуже не будет.

— О чем ты? — попыталась сползти с его горячих колен, но мне почему-то не дали. Мысли кружились, как сонные мухи. Зачем я ему теперь? В качестве так себе очень любовницы? Очень смешно. Да, такие они, маленькие серые мышкины мысли. Я все-таки женщина, и уже даже как бы немножечко замужем.

— Август, Люсенка, август. Известный в преступных кругах азеркинов мошенник, альфонс, карьерист и пройдоха, ведун с обнуленной внеурочно лицензией. Ты помнишь фамилию нашего гостя?

“Нашего” прозвучало вдруг так… что я снова расплакалась. А давала ведь слово себе не рыдать, и почти получалось. Я сильная, я силь…а-а-а-а…

— Он из обрусевших немцев… Гётлим.

— Ты знаешь, как переводится эта фамилия?

Я понятия не имела и вообще никогда не задумывалась. А вот Марк, судя по мрачному виду — все знал. А если судить по уровню его общей осведомленности, то не только фамилию моего бывшего.

— Марк, ты ведь знал? — мне это стало вдруг важно.

— Что я идиот? Всегда подозревал, но как-то, знаешь ли, верилось в лучшее.

— Я о… том, что он сказал! — я вдруг разозлилась. Как он может так? У него там мать между прочим творит всякие глупости, жена с неприятным диагнозом, а он все тут сокрушается.

— Я о том же! Август, душа моя, если верить тщеславной латыни, значит “божественный”. А в переводе на строгий немецкий…

— Гётлим? — но он никак не может быть бабником, Марк! У него… как бы это так деликатнее выразиться… не получится!

— А это не он. Да, Люсенька, ты совершенно права, доверить младшему брату такое сокровище, как ты, эта сволочь никак не могла, тобой он занялся лично. Знаешь, почему ты сбежала?

Хорошой вопрос. Как объяснить нормальному человеку, что это нормально: бояться провала. Что в его лице там, на ступеньках станции “Автово” а увидела всю возможную низость собственного падения.

— Испугалась.

Самое трезвое, что пришло в голову.

Скептическое выражение на лице мне стало ответом. Ну да, он уже спрашивал, неужели такой страшный. Ему не понять.

— Солнышко, это сработала магия. Банальный, тривиальный и пошлый приворот, запрещенный к использованию на людях лет уже сто и все популярный среди дикой публики.

— Я же антимаг, — голос почему-то вдруг сел, слова давались с трудом. Воспоминания мне давались очень трудно. — Вы мне все это говорили, и я уже неоднократно сама убеждалась.

Он задумался на секунды, затем спустил меня с рук, и развернул очень быстро, как будто в “жмурки” играть собирался.

— Он даже не понял, что сделал. Одно только радует: в этом мире полно народу еще даже более глупого, нежели я.

— Марк, я совершенно ничего больше не понимаю! — это была абсолютная правда. Голова уже просто кружилась от количества неизвестных в нашем с ним уравнении.

— Он сам того не желая мне указал на ошибки. Мы все как бараны уперлись в легенду об антимагах. А их, слава Создателю, действительно не существует. Ты, солнышко мое ненаглядное — зеркало. Есть антимагические щиты, заклинания, артефакты, а ты сама щит. Такой ежик магический: когда опасаешься, сразу же выставляешь иголки и становишься неуязвима для магии.

Ну вот, поздравляю Илона тебя с новой ступенькой карьеры: из мышки в котята и котят быстро в кошки и дальше в чин ёжиков. Славненько, креативненько.

— А что с твоей мамой? — со мной разобрались, теперь о печальном.

У зачем-то тронул гшубами мой лоб и так замер, как будто раздумывая.

— Я боюсь, что на этот вопрос…

— Он ответить не сможет! — раздался за спиной знакомый мне женский голос и оба вздрогнули, на него разворачиваясь.