Зверь, именуемый Кот

47. Любишь и веришь

— Ты рехнулась? — она прошипела, потирая ушибленное плечо.

— Хотя… зря я спрашиваю.

— Муля, глянь, на мне сейчас нет никакого воздействия? Ну этого вашего… как его. Волшебки там всякой.

— Сама ты волшебка. Чуть меня не прибила. Нет там ничего, я унюхала бы. Да и откуда?

Знала бы я все ответы на эти вопросы, может и не металась теперь по чужой даче как полоумная.

— Меня точно не околдовали? — я осторожно переставила Мулю на новое место, забрав у нее лопатку и рванула к плите. Там сиротливо подгорал последний блинчик. — Ну или что по реальнее там. Гипноз, телепатия.

Ну как мне ей рассказать? Даже себе самой признаваться в собственной истерии и глупости было непросто. Там, во дворе дома “Норы” мне все казалось понятным и правильным. Будто открылись глаза, вдруг увидев всю неприглядную картину произошедших событий. Простое решение трудной задачи. А теперь, подведя черту под столбиком строгих вычислений я нашла кучу ошибок и грубых погрешностей. Мне стало мучительно-стыдно.

Пока я выкидывала обугленный блинчик, мыла сковороду, убирала капельки пролитого на плиту блинного теста. Муля молчала, задумчиво разглядывая мою спину. Потом громко фыркнула, осторожно усаживаясь за стол.

— Ты за тестом так и не пришла. Антон тебе голову оторвет, он настроен решительно.

Я вздохнула. Разговаривать на эту тему совсем не хотелось.

— Муль, ну зачем? Все равно, что инвалиду в коляске искать следы от босых ног на песке. Безнадежно.

Подруга в ответ выразительно промолчала. Я ей не рассказывала всех подробностей этой истории. Не хотела расстраивать, да и не за чем. Только тот факт, что детей у меня не предвидится. Знает ведь, ну и к чему этот весь разговор?

Подняла стопку ровных, томившихся в стопке и истекающих сливочным маслом блинов, сложенную аккуратно на расписной фарфоровой тарелке под куполом прозрачной крышки. Махом перевернула, золотистой и ровной стороной кверху и выставила на стол. Две чайные чашки с блюдцами, практически раритеты. Чайные ложечки мельхиоровые, две тарелки для закусок, вилки и ножи. Баночка сметаны, варенница. Тарелка с нарезкой колбаски и ветчины, кубики мягкого сыра. Для полноты картины сюда бы еще икорки лососёвой, рассыпчатой, но это мы перетопчемся, чай не Масленица.

Ну вот, можно завтрак и начинать.

— У нас с Абрашкой тоже не может быть общих детей… — уже жуя первый свой блин со сметаной Муля пробормотала.

Хорошо еще, я не успела начать свой завтрак. Так и замерла с нанизанным на мельхиоровую вилку кусочком блина, аппетитно украшенным тонким ломтиком ветчины.

Выразительно посмотрела на Мулин животик, кругленький, выразительно выпирающий из-под стола. Мне на миг показалось, что он меня понял и наследница рода Абрамовых даже руками в ответ развела. Обалдели родители.

— Ну да. Вот Антошка тоже так на меня пялился. По женской части меня все в порядке. А он… — подруга снова вздохнула, дожевывая свой блинчик и с сожалением посмотрела на дно пустой чашки.

Точно! Я забыла налить туда чай! Быстренько подхватилась, заглянула в заварочный чайник, поняв, что та подозрительная субстанция, что там поселилась, меня не устраивает. Подскочила, поставила ярко блестящего медным блеском носатого монстра на газ, чайничек ополоснула, бросила в него горсть душистого чая. И все это под сопение Мули. Похоже, подруга требовала внимания.

Я снова села напротив, подперев щеку ладонью. Как это не странно звучит, но чужие секреты я не люблю. А на меня за последние дни их свалилась гора, целый горный хребет, Гималаи. Секретом больше, секретом меньше. Чего уж там.

— Что замолчала? Выкладывай, раз уж начала. Или тебе нужно принести страшную клятву? Как там у вас это делается… Страшный ритуал непременно с кровавыми жертвами?

— У нас, дорогуша, унас… — Муля поморщилась, губы скривив. Ты можешь сколько угодно отрицать свою сущность, но это также смешно, как отрицание пола. Детская болезнь, легко лечится не оперативно: пара подзатыльников и работать.

Я промолчала. Когда подруга говорит таким тоном, — спорить с ней бесполезно, это давно все усвоили.

— Короче, его угораздило родиться ведуном. Слабеньким, тем не менее. А в такой комбинации стерильность встречается часто. Очень часто, способные воспроизводиться ведуны, — скорее исключение. Я слышала о таких, даже видела их потомков, но это не наш с ним был случай. Он же доктор, он тщательно обследовался.

Чайник вскипал, начиная свистеть. А я все сидела и слушала. Какая история снова сейчас свалится на мою бедную голову? Страшная сказка, бытовая драма или личная трагедия?

Муля дернулась было к плите, я ее удержала. Всего через пару минут у нас в чашках благоухал горячий напиток, наполнивший кухню ароматами настоящего черного чая. Как в детстве.

— Ты ждешь от меня наводящих вопросов? — я тихо спросила притихшую вдруг подругу.

— Не знаю. До сих пор не понимаю, как тогда он мне поверил. Я сама себе совершенно не верила. Да не смотри так на меня, это ребенок Антона. У меня кроме него… — тут она покраснела и отвернулась.

Ничего себе Муля. Красавица и огонь, она первая среди моих подруг поцеловалась с мальчишкой, крутила романы чуть не двенадцати лет и кавалеров меняла как прохудившиеся перчатки.

Тут мне впору краснеть, особенно после истории с Марком и нашем с ней первой ночи.

— Чудо? — спросила подругу, тоже прихлебывая крепкий чай.

— Ну да. Мы же известные чудики.

Я вздохнула. Встретив мужчину своей мечты, выйдя за него замуж магически повстречав кучу всяких чудес моя внутренняя Илона все еще в них не верила. Ей казалось: сейчас пискнет будильник ее органайзера, она снова откроет глаза, а вокруг — новый день, одинокий и серый. И никаких абсолютно котов.

Воспоминание о нем снова с собой привело чувство смутной тревоги. Никогда еще я не ощущала такого, словно где-то в душе сидит острая колючка и царапает, больно и остро.

— В общем, — подруга расценила мое молчание, как призыв к откровенности и продолжила: — Антон пропал тогда на три дня. Посмотрел на те две полоски, молча развернулся и вышел. Ну… сама понимаешь, это было вполне ожидаемо.

— Да уж… — ничего более умного я сказать не придумала. Это же я. Но Муля меня как будто бы даже не слушала.

— Я написала заявление на увольнение, собрала вещи со съемной квартиры и уехала сюда, на дачу. Деньги были, просто никого видеть совсем не хотелось. Как тебе сейчас, да?

— Проницательная ты моя, — я усмехнулась, накрывая стопку блинов толстой крышкой. Мы почти ничего и не съели, аппетит как-то пропал.

— А он взял и приехал. Ночью, на этой машине. Мотался в Москву за ней, сделать мне подарок. Ну не идиот ли? Мог хоть пару слов сказать мне, хоть записку оставить. Нет, решил по-своему, а я чуть с ума не сошла.

Честно говоря, вот от мудрого и спокойного Абрашки я точно подобного не ожидала.

— Так… он тебе просто поверил? — у меня как-то внезапно сел голос.

— Угу. А когда я потребовала сделать тест на отцовство после рождения, Антон так орал… Вопил, что если человека любишь, то ему веришь. И никак не иначе. Или не веришь, а значит — не любишь. Больше никак.

Я сидела буквально оглушенная этими ее словами. А в ушах пульсирующей болью звучали слова Кота, сказанные мне напоследок:

“ Я выбираю тебя.”

Вот что он хотел мне сказать: если любят, всегда выбирают любимого, верят, не отступают! А я… я… Это я предала его, не поверив, не поговорив.

Голову обхватила руками. Чтоб она треснула эта моя глупая голова!

Шорох за спиной, это Муля сползла с табуретки и осторожно меня обняла. Я, оказывается, уже плачу опять. Хотя Марку слово давала.

— Лель, не реви ты. Со всеми бывает. Ты просто привыкла к плохому. И в каждой хорошей сказки ждешь плохого конца, а если не дожидаешься, то сама его придумываешь. Так ведь?

Что тут можно ответить мудрой подруге. Все так и есть. Слишком все у меня было хорошо. Да, море проблем и загадок, да, опасности и приключения. Но все это было лишь сказкой, которой я вдруг решила придумать плохой конец.

— Бери тест, шлепай в душ, там вода уже согрелась. Я сама все уберу.

Тоном не терпящим возражений Муля снова командовала, параллельно вытирая мне нос кухонным полотенцем.

Тоненькая упаковка с тестом легла мне в ладонь.