Моя необработанная форма

7. СВЕТСКИЙ, МАТЬ ЕГО, РАУТ

Приняв такое решение, я кое-как оделся и, как робот, без каких-либо чувств отправился по адресу, заложенному где-то на самом дне моей памяти. Что это был за адрес, куда я шел? Этого я не сознавал, но, как кукла на тугих нитках, был уверен, что все делаю правильно. Пройдя замусоренными улицами, которые я видел впервые, я вошел в роскошный, хотя и слегка обветшалый особняк, напоминающий готический замок с привидениями. Он сообщался с многоэтажной стеклянной высоткой. Странный мутант современной архитектуры. Меня встретили лакеи и, ни о чем не расспрашивая, проводили к лифту, я поднялся на двадцать восьмой этаж и вошел в огромную залу, наполненную людьми. Тут шла светская вечеринка. Светский раут, как любили говаривать люди в старину. Надо же такое выдумать – раут. Неудивительно, что все эти аристократы, выражавшиеся столь изящно и витиевато, вымерли как динозавры. Им на смену пришла косноязычная шваль из буржуазии, насаждающая дурные манеры. Буржуазия – класс-симулякр. Суть буржуа – желание выдать себя за того, кем он на самом деле не является. И теперь эти лощеные нувориши кишели вокруг меня, как призраки в зрачках сумасшедшего. Я не знал, кто все эти люди, но чувствовал себя в их среде, что называется, не в своей тарелке. Идиотская идиома. Не в своей тарелке. Кто придумывает идиомы? Почему идиомы всегда так глупы? Наверное, идиомами мыслят идиоты, это когда мысль перестает быть потоком и становится сухим знаком.

Люди вокруг меня не вызывали никаких симпатий. Мы были слишком разные, из разных миров и даже из разных галактик, и никаких общих тем для разговора у нас не было и быть не могло. Не понимаю, как вообще я оказался в этом псевдоаристократическом террариуме, где все так чопорны и церемонны? Кто привел меня сюда, какая сволочь? Черт, ведь это же я сам, своими ногами сюда притопал! Черт! И зачем я сюда пришел? Мне, с моими дикарскими манерами, оставалось лишь забиться в темный угол и не высовываться. Здесь, в углу, меня никто не мог увидеть, и я заливал в себя бокал за бокалом вино, в обилии расставленное на столиках. Из темноты я выходил только для того, чтобы украдкой стянуть с барной стойки очередной бокал красного полусухого. Уже прилично я влил в себя этой терпкой жидкости, голова начинала кружиться, сновавшие мимо меня люди переставали казаться такими отвратительными, и я то и дело ловил себя на мысли, что в эту минуту беспричинно кому-то или чему-то улыбаюсь. Тут были женщины весьма привлекательные, и не будь я так пьян и подавлен, я, возможно, и пристроился бы к одной из них. Но, по счастью, дальше глупых улыбок дело не шло, и хотя голова моя кружилась, как обруч вокруг талии хулахупщицы, я не искал возможности заговорить с кем-либо из присутствующих. Однако это меня не спасло.

– О, а вот и наша знаменитость! – ко мне приблизился невысокий человек в смокинге. Выскочил, как черт из табакерки!

Несмотря на отсутствие волос на большой шишкастой голове, плечи незнакомца были осыпаны перхотью. В руках он держал бокал с вином, по раскрасневшемуся лицу и маслянистым глазкам было понятно, что это не первый его бокал за сегодняшний вечер. Мелкие глазки незнакомца слезились и смотрели на меня с какой-то странной, насмешливой въедливостью. Эти две ржавые булавки буквально сверлили меня, и, чтобы не выглядеть глупо, я скрывал смущение за противнейшей, неопределенного толка ухмылкой. Наконец, как мне это свойственно, я смалодушничал и решился заговорить с незнакомцем. Это было роковой ошибкой.

– Мы разве знакомы? – спросил я человека в смокинге.

– Боюсь, что нет! – с радостной готовностью подхватил незнакомец. – Я, конечно, читал ваши книги, но ведь это нельзя назвать знакомством, правда? Годжаев! – представился он. – Психиатр!

Мне тоже захотелось представиться, и я даже набрал в грудь воздуху, чтобы назваться, но имени своего вспомнить не смог и шумно выдохнул. От моего выдоха бабочка под острым воротником Годжаева взмахнула крыльями. Вышло глупо. На моем лице, по-видимому, в эту минуту читалось замешательство, поскольку человек, представившийся Годжаевым, поспешил прийти мне на помощь, сам схватил мою ладонь и заговорил так быстро, что я не всегда успевал уловить смысл его слов. При этом он энергично вскидывал и тряс мою руку, отчего из наших бокалов во все стороны летели красные капли.

– Понимаю, понимаю! Вы здесь, что называется, инкогнито! Но укрыться от почитателей вам вряд ли удастся! Ведь все эти люди здесь исключительно ради вас! Ради вас, дружище! Ради вас! Как вам нравятся все эти обитатели бреда? Мы все тут – обитатели бреда! Впрочем, нет необходимости утруждать себя объяснениями! По своей профессии я вынужден угадывать многое, так что слова, можете быть уверены, излишни! Ваши книги красноречивы настолько, что вам уже нет необходимости тратить время на пустую болтовню с незнакомцами! Пусть это даже и такие преданные ваши почитатели, как я. Не правда ли?

Наконец Годжаев замолчал и выпустил мою руку. Это было очень кстати, потому что, продлись та тряска еще немного, я размозжил бы его шишкастую башку винной бутылкой или чем-нибудь другим, что подвернулось бы мне под руку. В наших бокалах не оставалось вина (все было на моем костюме), и психиатр, чтобы разрядить натужную паузу, смахнул с барной стойки два новых, оставил один у себя, а второй буквально всучил мне. Я подчинился.

– За знакомство!

Мы выпили. В эту секунду мне стало казаться, что я, похоже, и в самом деле уже встречал этого типа раньше. Из темноты моего разума короткими вспышками стали пробиваться образы, требующие скорейшего объяснения.