Моя необработанная форма

5. МАНЬЯК-УБИЙЦА

Итак, была глубокая ночь. Темная. Сырая. В эту пору на улицах можно встретить только проституток, бездомную пьянь или полицейских. Мой внешний вид редко провоцирует шпану, пристать ко мне на улице решится не каждый. Чаще, наоборот, едва лишь завидев меня, люди переходят на противоположную сторону дороги. Хотя, конечно, были случаи, когда подгулявшие молокососы не считывали угрозы, исходившей от меня. Им казалось, что у них «письки длиннее». Теперь этим кретинам придется долго копить деньги на стоматологов. Одному из таких пьяных ковбоев я едва не загнал переносицу в мозг, он чуть не сдох. Был суд, но меня тогда оправдали, так как нашлось много свидетелей того, что не я первым затеял драку, а напавших на меня хулиганов было шесть или семь человек. Так что, по всем законам, я выходил пострадавшим. Мои фанаты были счастливы. Парень, изувеченный мною, выжил, я навещал его в больнице, но он теперь до конца жизни будет подмигивать глазом и трясти головой, как китайский болванчик. И поделом ему, не был бы реальным болваном, не стал бы китайским болванчиком. Его друзья из той «великолепной семерки» пытались после этого со мной расквитаться. Как-то вечером, когда я прогуливался по улице с одной шлюшкой, рядом со мной остановилась машина, и из нее высыпало человек пять-шесть с битами и цепями. От первого удара я не успел увернуться, и меня опрокинуло на асфальт. Пару минут они меня били, не жалея сил, но потом мне это наскучило: каким-то чудом я умудрился от нескольких ударов увернуться и вскочил на ноги. Двое из них, самые расторопные, запрыгнули в машину и умотали. Третий бросил биту и помчался куда глаза глядят. Но оставшиеся двое, видимо, самые настырные или тупые, слишком увлеклись моим избиением. Убежать они не успели. Этих придурков в больнице я не навещал, но знаю точно, что лечение их было еще более длительным, чем у того подмигивающего «болванчика». Мне нравится вспоминать этот случай. Было весело. Редко случается так, что тебе удается выплеснуть всю свою ярость, покалечить несколько человек и при этом еще считаться пострадавшим. Идиотизм наших законов иногда бывает очень удобен и приятен.

На перекрестке под фонарем стояла женщина. В мутном свете ее фигура казалась такой жалкой, неудивительно, что на кошелку никто не позарился в эту промозглую ночь. Она была похожа на пугало, поставленное для отпугивания крыс. Кто еще возжелал бы такое никчемное существо? Хотя есть определенный тип мерзавцев, которые любят покупать именно таких вот несчастных шалашовок и отрываться на них, как говорится, по полной программе. Чем человек слабее, тем легче прочувствовать на нем свою значимость, свою силу. Тупой народец. Не хочу показаться князем Мышкиным или матерью Терезой, я и сам не раз покупал таких вот убогих шлюшек и делал с ними все, что взбредало в голову. Что было, то было. Незачем врать. Не терплю ложь. А взбредало мне в голову разное. Хе-хе.

– Сколько стоишь? – спросил я, даже не взглянув на тело у столба. Зачем преждевременно обламываться?

– Такому красавцу, как ты, женщины сами должны платить за удовольствие! – обычный треп профессионалок, рассчитанный на лохов. Пропускаю ее слова мимо ушей. Сука, играет со мной. – Можешь все! Работают все три прохода! – добавляет она после короткой паузы. Это уже похоже на правду.

Мимо нас по лужам медленно прокатилась машина. Внутри сидели два кабана. Они посмотрели вначале на меня, потом на женщину под фонарем, и паскудненько рассмеялись. «Эй, отбросы!» – крикнул тот, что сидел рядом с водителем, и бросил в нас початую банку из-под пива. Удаляясь, парни переговаривались и продолжали смеяться. Было очевидно, что они говорят о нас. Тот, что сидел рядом с водителем, высунулся из окна и посмотрел на меня с похабной ухмылкой. Номер машины я не запомнил, но зато хорошо запомнил рожу этого ублюдка. Посмотрим, насколько он удачлив. Если мы встретимся с ним еще раз, это будет означать, что судьба парня не балует. Теперь я для малыша что-то вроде русской рулетки. Поиграем. Поиграем.

Вероятно, чтобы скрыть возникшее чувство неловкости и разрядить обстановку, проститутка сипло хохотнула, и я успел заметить, что во рту у нее серьезный недобор – нескольких передних зубов на месте не оказалось. Эта деталь решила все. Я не то чтобы принял решение, но ощутил инстинктом, почувствовал внутри живота, что так просто мы с ней сегодня не разойдемся. Мы были на улице одни, и мое молчание заставляло проститутку нервничать. Это мне дается труднее всего, но я попытался улыбнуться, в данный момент так было надо. Иногда я бываю милым. Когда это очень нужно.

– Тебе платить не придется, сладкая! – бравурно парировал я и шепнул ей на ухо какую-то сальность. Не помню уже, что именно. Шлепнул ее по дряблой попке. Вот и весь флирт.

«Сладкая», которой было уже далеко за сорок, игриво и с благодарностью заглянула мне в глаза. Взяла меня под руку, мы сошли с трассы и пошли черной улицей мимо черных домов, черных окон с черными стеклами. В голове моей тоже почернело. Кровь моя в эту минуту, я уверен, тоже изменила цвет. Теперь и она стала черной, медлительной, грязной.

Блядь привела меня в какие-то мерзостные трущобы. Вот оно, реальное дно жизни. Из окон доносились брань и пьяные крики. Под ногами шныряли крысы. Ветер носил по мостовой смятые газеты с мордашками политиков и местечковых селебрити. На одной из обосранных газет красовалась физиономия местной знаменитости, беллетриста, рекламирующего свой новый роман. Читал я его книги. Говно. Говна на этой улице разметано было много. Все это женщину нисколько не смущало, а, кажется, наоборот, веселило. Мне было досадно видеть, как она радуется тому, что ей больше не придется сегодня стоять на холоде и нашелся кто-то, кто не побрезговал лечь с ней в постель. Впрочем, я еще не был уверен, что я на это решусь! Бедняжка всячески пыталась припрятать радость, но она проявлялась во всем: и в голосе, и в поведении, и в беззубой улыбке, то и дело возникавшей на ее одутловатом лице.

– На этот квартал нужно сбросить атомную бомбу! – попыталась пошутить проститутка, но шутка ее не прошла, и мы продолжали идти в гнетущей тишине. Пройдя несколько темных улиц, мы вышли к тупику. Перед ее дверью лежал человек. Поза его была такой неестественной, что я невольно вздрогнул и отшатнулся, в первое мгновение мне показалось, что мы набрели на труп. Он и вонял, как прокисший труп. И выглядел соответственно. Но женщина грубо пнула лежащего в блевотине человека, после чего труп зашевелился и закряхтел.

– Опять напился, скотина! Это мой отец! Чтоб он сдох!

Перешагнув через него, мы вошли в дом.

Как только дверь за мною захлопнулась, я ударил женщину по лицу. Она не успела включить свет и отлетела в темноту комнаты. Послышался шум от перевернутого стола и падающих на пол предметов. В голову ударила кровь, та самая, черная, медленная кровь. Мне захотелось наброситься на женщину и кулаком расколоть ей череп. Но вдруг из темноты донесся ее сиплый смех и шепелявый говорок. На секунду это меня обескуражило. Обожгло. Я вздрогнул. Невольно потеряешься, когда над тобою смеется такое ничтожество. Тут уж не до смеха. Посмешище пугает посторонний смех.

– Да, отшлепай меня! Давай поиграем!

Смех проститутки затих так же внезапно, как и появился. Повисла давящая тишина. В помещении было так темно, что я не мог различить предметов. Или это рассудок мой выключился и, не находя перед собою материального мира, отказывался двигать мое тело вперед? Наконец я пришел в себя. Глаза стали различать контуры вещей, и я медленно шагнул в центр комнаты. Пока все тихо. Проститутка молчит и, наверное, испуганно улыбается. Я ощупью пробрался среди хлама, разбросанного по полу, заглянул в соседнюю комнату. Меня влекло любопытство и еще инстинкт. Инстинкт зверя. Тут нет ничего, что принадлежало бы мне. И все-таки я надеялся стать частью этого мира. Но я не люблю этот мир, и поэтому мое желание стать его частью абсурдно, разрушительно. Из темноты меня рассматривал какой-то человек. Кто это, кто тут в страхе забился в темный угол? Наверное, та самая проститутка, что привела меня сюда. Есть такие темные углы, заглядывать в которые очень страшно. Мы друг друга пугаем, но нас друг к другу влечет. Любопытство и страх – вот два чувства, овладевшие мною в ту секунду. В оконном проеме я виден ей лучше, чем она мне, спрятавшаяся в темноте. Но возможно, это я сам наблюдаю за собой из глухого угла. И сам хочу найти себя в темной комнате. За мною наблюдает моя тень. Мой двойник. Мое «второе я».

Мне страшно, но я делаю шаг вперед. Плотный мрак проглатывает меня, и дверь за спиною захлопывается. Теперь мы в одной комнате, и намерения по отношению друг к другу нам неизвестны. Ног моих коснулось что-то теплое, покрытое густыми волосами. «Сука!» – мелькнуло у меня в голове, и я вспомнил о своей давнишней неприязни к этим грязным тварям. Мне хотелось закричать, но я понимал, что делать этого не стоит. Свидетели теперь не нужны, а мой крик может напугать жертву, ластящуюся у моих ног.

– Кто ты? – спрашиваю я шепотом, хотя и понимаю, что глупо заводить разговор с похотливым животным. Но почему я уверен, что это животное, ведь еще совсем недавно мне казалось, что в темной комнате прячется от меня человек?! Человек? Шлюха! Наверное, это мои страхи лишают мир вокруг меня человеческого образа, это мои страхи выводят на авансцену сознания дикую самку в уродливой маске. И зверь, спрятавшийся под маской, страшен и опасен, и приручить его крайне сложно.

– Кто ты? – снова шепчу я в темноту.

Внезапно кто-то обнимает мои ноги и шепчет мне на ухо сладким голосом:

– Не спрашивай. Разве человек может ответить на этот вопрос?

После этих слов она расстегивает на моих брюках ширинку, берет в рот мой набухший член. Начинает медленно его проглатывать. Инстинкты меня не обманули. Я чувствую жаркое дыхание и тепло женского тела. Меня всасывает бездна.

– Кто ты? – почти бессознательно повторяю я и чувствую, что теряю над собою контроль. Но вместо ответа женщина целует меня в шею, кусает, и с этого момента комната начинает крутиться пестрой каруселью.

Это была не любовь, а животное рвение, сделавшее нас обоих чем-то хищным и ненасытным. Мне хотелось задушить незнакомку, но я чувствовал, что и мои проникновения в нее, и эта моя дикость доставляют ей огромное удовольствие. Она, в свою очередь, едва не вырвала мне зубами соски, расцарапала грудь ногтями. Но и боль, и безумная страсть самки доставляли мне удовольствие, граничащее с помешательством. Весь искусанный и исцарапанный, я вышел из комнаты и медленно побрел домой, оставив свою любовницу неподвижно лежать в луже черной крови. «Я не вор, я не убийца! – пытался я себя успокоить этим робким заклинанием. – Я не вор, я не убийца!» Но голоса в голове осмеивали меня, как кретина, и я впадал в бешенство оттого, что это всего лишь звучащие в моей голове голоса, а не реальные люди, на которых я мог бы выместить всю свою злость. Нет, я не безумен, я это знаю. Сумасшедший не стал бы вкладывать в руки беспамятно-пьяного человека, лежавшего в дверном проеме, окровавленный бронзовый подсвечник, сумасшедший не смог бы так изящно замести следы, чтобы отвести от себя подозрение в убийстве. Теперь все решат, что это пьяная ссора между отцом и дочерью, а не работа серийного маньяка-убийцы, кем я и являюсь, если называть вещи своими именами. Серийный убийца. Маньяк.